Читаем без скачивания Кай из рода красных драконов (СИ) - Бэд Кристиан

У меня рана в живот?

— Керо, — раздалось над головой, и чашку снова прижали к губам.

Я глотнул. Горлу стало больно, но дальше вода проскользнула без явных препятствий.

— Ещё, — прошептал я. — Пить. Пожалуйста.

Боль не ушла, но говорить стало легче. И перед глазами немного прояснилось. Я различил смуглую руку, что держала чашку.

Рука была худая, загорелая и… грязная. И рукав был грязный.

Значит, это не госпиталь? Местные подобрали? Но откуда здесь такой странный язык? Никогда не слышал ничего похожего.

— Так-ти кам? — спросил более молодой женский голос.

— Кам-ти, — ответила та, что постарше. — Подумала и добавила: — Кам-та.

Зрение постепенно восстанавливалось. Я уже различал в темноте смутные силуэты женщин в какой-то широкой одежде.

Кое-как приподнял голову, чтобы увеличить обзор, и понял: смотрю кино. «Дерсу Узала» или «Земля Санникова» — что-то вроде.

Полутёмная холодная юрта из жердей и коры. Такие, кажется, называют аил. Свет идёт только через дыру, где вверху сходятся жерди — потому и полутемно.

По стенам развешены всякие нужные в примитивном хозяйстве вещи — верёвки, горшки, одежда. А ещё есть ненужные — куски кожи, украшенные рисунками кошек и значками, похожими на буквы.

Рядом две женщины в длинных рубахах-платьях из грубого полотна, перевязанных верёвочками. Одна помоложе, другая совсем старуха.

Лица не европейские. В них есть что-то монгольское, но как бы не до конца. Я видел и китайцев, и японцев — у них глаза поуже, а лица пошире.

У женщины волосы заплетены в две косы, на шее бусы из кости и дерева. Она мечется между моей лежанкой и старухой, возится с глиняными чашками.

На старухе поверх платья — накидка из шкуры. Волосы заплетены в десятки косичек. В руках — потухшая трубка. И по низу платья — много-много верёвочек.

Старуха сидит посреди аила у очага с котлом и треногой. Но очаг тоже потух.

Вот она наклоняется, выбивает трубку прямо на земляной пол. Берёт что-то круглое.

В глазах у меня мутится и снова наваливается чернота. Я слышу ритмичный стук и заунывное пение.

Не знаю, спал ли я или потерял сознание, но видел, что лежу на лугу, а вокруг меня пасутся красные олени.

Потом голос смолк, и наваждение схлынуло.

Я увидел всё тот же аил, но очертания жердей, коры, женщин — стали рельефней и чётче. Словно глаза как-то приспособились к недостатку света.

Попытался чуть-чуть подняться, чтобы оглядеться получше. И женщина, что была помоложе, помогла мне, подтыкая подстилку.

Оказывается, я лежал на нарах, что устроены по углам аила. А рядом с очагом лежал кожаный бубен, покрытый красными оленями.

Так вот что это был за стук! Старуха била в бубен и пела.

А олени? Спрыгнули с бубна? Этак я сам спрыгну. С катушек. Может, это ещё один кошмарный сон?

— … Если не поможет, то и не заговорит…

Вдруг услыхал я сказанное совершенно понятно, по-русски, вскинул голову на старуху и застонал сквозь зубы.

Движение оказалось слишком резким для меня.

Женщина наклонилась ко мне, пощупала лоб. На вид ей было лет тридцать или сорок — я не очень разбираюсь в восточных лицах.

— Духи украли его разум, кама? — спросила она, с тревогой вглядываясь мне в лицо.

Старуха раскуривала трубочку, и потому не спешила с ответом.

— Разум его остался здесь, — сказала она наконец, выпустив дым. — Видишь, он не дичится тебя и пьёт воду.

— А почему он всё время говорит с духами, кама? — Женщина осторожно погладила меня по волосам.

— Потому что его двойник сейчас в нижнем мире, — пояснила старуха. — И говорит там с нижними духами. А разум его заблудился, и он думает, что и мы с тобой — духи из нижнего мира.

Женщина в ужасе схватилась обеими руками за щёки. Отшатнулась от меня.

— А если он так и будет бормотать на языке духов⁈ — воскликнула она. — Он умрёт? Смотри, он опять глядит, как слепой! Не понимает, в каком он мире. Но сегодня он хотя бы открыл глаза, и лоб его не такой горячий. Попроси ещё духов, кама? Я отдам им последнего петуха. Пусть верхние духи позовут его обратно ещё раз!

Губы у женщины задрожали, она заплакала, но сдержанно, скупо. И тут же вытерла рукавом слёзы.

— Не реви, — пригрозила старуха. — Не по покойнику плачешь. Очнулся — хорошо. Не говорит — значит, такова воля нижнего бога. Не отпускают его духи. Завтра приду ещё камлать. Неси своего петуха. Не жалко?

— Нет у меня больше детей, кама, — махнула рукой женщина. — И мужа нет. Все остались лежать в долине Эрлу. Даже костей не узнать, так всё горело. А этот — поодаль лежал. Совсем голый. Одежда, видно, на нём дорогая была надета. Воры раздели, думали мёртвый. Я подошла, а он шепчет странно так, не по-человечески. И глядит жалобно так. Я его на спину, домой нести, а кровь из раны как хлынет. Сама не знаю, как сумела остановить. Духи меня к нему привели. Не дай ему помереть, кама? Он на младшего моего похож. Пусть будет немой, пусть говорит с духами, но живой будет!

— Не говори так! — одёрнула женщину старуха. — Не сумею вывести его душу из нижнего мира, найдёшь шамана сильнее. Если разум не помутился, придёт и душа. Готовь петуха, завтра снова пойду искать его в нижний мир!

Женщина вскрикнула в ужасе и зажала рот. Старуха усмехнулась, довольная этим испугом.

— Оставлю тебе настойку из чёрной рябины, — шаманка пошарила на поясе и нашла кожаный бурдючок, привязанный к одной из свисающих с пояса верёвок. — Вечером дашь с молитвой нижнему богу. А утром, когда заря — с молитвой верхнему дашь.

Женщина закивала и протянула руку за бурдючком.

Я слушал этот бред и понимал: я в больнице. Это я слышу голоса медсестёр, а фоном идёт старенькое кино, вроде фильма «Дерсу Узала». А мозг мой придумывает кошмары.

Жуть какая. Только бы не свернуться.

Ну, Женька ты и валенок — даже помереть нормально не можешь.

Заговорить с женщинами мне даже в голову не пришло. Поддерживать бред опасно. И так он слишком детальный.

Нужно было сделать что-то, чтобы проснуться. Чтобы кошмар прервался.

Я попробовал ущипнуть себя, но даже поднять как следует руку не хватило сил.

Шаманка тем временем встала. И тут же хлипкая дверь аила из коры и палок отлетела в сторону и внутрь просунулась бритая наголо мужская голова.

— Эй, Майа-та! Соседи говорят, ты подобрала какого-то чужака! Прячь его! Найманы терия Вердена пришли пешими и ходят по юртам. Ищут мясо для своих драконов!

Снаружи донеслись крики и звяканье оружия.

И бритый вдруг завопил:

— Здесь! Здесь! Сюда!

— Сам упредил, сам же и навёл! — прошипела сквозь зубы шаманка.

Двое воинов в кожаных доспехах, обшитых костяными пластинами, втиснулись в аил.

— Вот он! — указал на меня бритый. — Бормочет что-то чужое! Верно, чужак! Верно, замышляет убить терия Вердена!

Женщина, которую бритый назвал Майя, раненой птицей бросилась навстречу воинам.

— Это мой сын! Он бредит! Духи зовут его в нижний мир, он говорит с духами! — закричала Майя, прикрывая меня своим телом.

— Твой сын — бунтовщик? — один из воинов выдернул из ножен на поясе короткий меч. На удивление, не медный даже, а из железа.

— Да какой же он бунтовщик? — зачастила женщина, загораживая меня. — Он же совсем ребёнок! Посмотри, у нас и оружия никакого нет!

Бритый попытался с ней спорить, но шаманка вдруг зыркнула на него, и мужик заткнулся. Сообразил, что воины-то уйдут, а ему ещё жить в этой деревне.

Найман с мечом оттолкнул женщину, шагнул ко мне и сдёрнул одеяло. Постоял, рассматривая.

— А раны его откуда? — спросил он подозрительно. — И почему волосы обгорели?

— Раны его от когтей барса, — пробурчала шаманка. — Шёл на белку, а встретил тигра, такой из него охотник. А волосы ему подпалила я. Который уж день я камлаю и зову назад его душу.

— А муж её где?

Воин швырнул одеяло на пол и обернулся к шаманке.