Читаем без скачивания Иномерники - Николай Басов

«Начали!» – скомандовал Костомаров. Они налегли, каждый на свой контур.

Машина поднималась… Вернее, поднималась бы, если бы они были в нормальном антиграве. Но это был все же тренировочный полет, поэтому их машину удерживали связи с динамометрами, показатели которых каждый мог прочитать перед собой, а еще вернее – в сознании техников или своего экипажа. Три тонны, четырнадцать, сорок… Когда дошли до сотни, Гюльнара почувствовала, что, помимо уже испытанных при включении в контур антиграва ощущений, в ней нарастает волна эйфории, счастья, почти неприкрытого блаженства. Данный эффект требовалось убрать, с ним полагалось бороться, но ничто сейчас не могло заставить ее пригасить этот восторг!

А потом все пошло неправильно, не так, как должно быть. Что случилось, никто из них не понял, да и мудрено было понять. Сначала, словно от беззвучного взрыва, их обдало ослепительным жаром, и в сознании, и перед глазами, и во всем их существе – в троих одновременно. И страннейшим образом их в этот свет, который хоть и сделался чуть спокойнее, но не угас до конца, стало втягивать. Гюльнара почувствовала, что управление машиной исчезло, антиграв шел сам по себе, как бывает в мобиле с полным автоматическим контролем на скользкой дороге… Они определенно попадали не туда, куда им требовалось направиться согласно программе тренинга.

Они оглохли, ослепли, лишись осязания… Мерзкий вкус чего-то кисло-липкого завяз на языке и в воздухе, вроде запаха… Когда хотя бы зрение к ним вернулось и они смогли оглядеться… Они висели в каком-то мутном и горьком пространстве. Иначе это невозможно было представить. И пространство это казалось безмерным.

Тойво выругался на своем языке. Гюльнара все еще осматривалась, ей было так страшно, что она не заметила, как… Впрочем, в этих костюмах и с этой обслуживающей техникой гигиена всегда оставалась в порядке. Пояс сработал безупречно, вот только пики на самописцах, разумеется, останутся. Но с другой стороны – останутся ли? Они же почти утратили связь с базой? Или нет?

«Как такое могло получиться?» – почти спокойно удивился Костомаров. И вслух добавил: – Мы же были пристегнуты к фундаментам тренировочного зала намертво!

«Нужно вызывать базу», – посоветовала ему Гюльнара.

База не отзывалась. Ее как бы и не было вовсе. Теперь они все дружными усилиями боролись с этой морокой, с этой невозможной ерундой, что на них обрушилась.

«Может, походим тут, – предложил Тойво. – Иначе нам выхода не найти».

«Ладно, раз так… Набираем ход», – приказал командир.

Они попробовали, сначала осторожно, подать ходовую тягу на машину, она подчинилась, они пошли вперед, потом опробовали пару разворотов; в принципе, антигравы были способны менять полет по ломаной траектории, всякие виражи и другие выкрутасы были этим машинам не нужны, перегрузки для экипажа компенсировались искусственной антигравитацией, автоматика поддерживала ее внутри, в том маленьком объеме, в котором находились люди.

«Давление падает», – доложил Тойво. «Вижу, – отозвался командир. – Мы же на тренировочной машинке, у нас нет серьезной герметизации. Так, одна видимость».

«Возвращаться нужно скорее, что-то тут не так… Это похоже на космос, и… как не-космос», – почти с отчаянием отозвалась Гюльнара.

– Гюль, выводи нас отсюда, ты же у нас пилот! – почти заорал в динамиках Тойво. Его состояние приближалось к откровенной панике. – Пилотной практики в тебя больше всего запихали.

Собственно, по психологическому складу, по обученности и по штатному расписанию именно она должна была найти в окружающем дверь или окошко, чтобы вернуться в обычный мир.

Она расширила пространственное восприятие, муть вокруг никуда не делась, но ощущения стали подавать ей информацию о том, где они сейчас оказались. Это была очень странная среда, не чистый вакуум, не облако какой-то туманности, не взвесь неких частиц… Это было что-то совсем странное.

«Защитные маски подключить, мы теряем активность», – скомандовал Костомаров.

«А они заряжены?» – с беспокойством отозвался Тойво.

Масками, в общем-то, вмонтированными в шлемы, обычно пользовались, когда выходили в высокие, разреженные слои атмосферы. Для космоса использовались антигравитационные челноки с полной герметизацией, но они же находились в тренировочной машине, тут заправлять дыхательные приборы не требовалось просто потому, что они механически никуда не должны были перемещаться, поскольку накрепко прикреплены к фундаменту во вполне земном тренировочном зале.

Оказалось, именно потому, что дыхательными приборами никто не пользовался, они были заправлены. Воздух живительной струйкой влился в легкие, которые уже ощущали кислородный голод. Гюльнара почувствовала облегчение, едва подтянула ремешок маски. В голове посветлело. Она стала раздвигать восприятие пространства, в котором они оказались. И вдруг нашла.

Один участок того, что их окружало, был теплее, чем остальные. Каким образом она это поняла, никто из них не смог бы объяснить. Но она это определенно… увидела?

Командир разобрался раньше и быстрее, он резко рванул ходовые системы их машины в ту сторону, которая привлекла внимание Гюльнары.

«Всем – спокойно, думаем о доме, думаем и представляем наш тренировочный зал, свою каюту… Родных, черт побери, вспоминаем! Мы идем домой!.. – почти рычал Костомаров. И уже на самом дне его подлинных впечатлений и мыслей билось в такт пульса еще одно соображение: – Если из этого хоть что-нибудь выйдет… Потому что на второй заход у нас уже не остается энергии».

3

В конференц-зале собрались почти все. И вымотанный до полной обессиленности экипаж, и начальство, и техподдержка. Начальство представлял сам директор школы антигравиторов Андрон Томазович Мзареулов, седой и довольно грузный для бывшего гравилетчика, никогда не хватавший, как поговаривали, звезд с небес, но удерживающий школу на плаву по той простой причине, что аварий и разных чрезвычайных происшествий с его выпускниками происходило куда меньше, чем с выучениками других школ, впрочем, он говорил, что это – чистой воды везенье.

Справа от него сидел, как всегда, аккуратно одетый Тарас Осипович Венциславский, по-настоящему он числился в Министерстве науки, но уже так давно прибился к Мзареулову, что курсанты удивлялись, если видели его отдельно от директора школы. Слева находился Курт Теодор фон Мюффлинг, настоящий барон, наблюдатель из Евросоюза, неплохой мужик, которого все в глаза называли Федоровичем. Когда Россия включилась в общеевропейскую космическую программу, наблюдателей этих появилось видимо-невидимо везде и во всех школах, имеющих отношение к космосу. Считалось, что барон – еще не самый скверный вариант, в других школах эти европейцы пробовали чуть ли не директоров дублировать на том основании, что они подкидывали солидные бюджеты на обучение. И еще они поставляли и впрямь хорошую технику, с которой для обучения курсантов у России, как всегда, бывало худо.