Читаем без скачивания Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.) - Феликс Кандель

Из города Полонного на Украине: "Спасите нас от голода. Пришлите посылку с одеждой и продуктами. Стыдно просить‚ но выхода нет..."

Из Одессы: "Три года был в эвакуации‚ недавно вернулся в родной город. Вещи и мебель в моей квартире разграбили‚ квартиру заняли. У меня два сына–офицера защищают родину‚ а я семь дней валялся в парадном‚ пока сосед не пожалел и не впустил меня в свою квартиру..." – "Вернулась в Одессу из гетто… в лохмотьях, совершенно нищая, и ничего не нашла из своих вещей… Мерзну целый день, мерзну и всю ночь, так как я совершенно раздета, и постелью служит только то, что на мне. Всё время простуживаюсь и болею…"

Из Могилева-Подольского: "Требуется срочный приезд представителей Еврейского антифашистского комитета. Срочный! Промедление для многих смерти подобно..."

В мае 1944 года руководители ЕАК направили докладную записку В. Молотову, заместителю председателя Совета народных комиссаров СССР:

"Изо дня в день мы получаем из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев‚ уцелевших от фашистского истребления. В ряде местностей (Бердичев‚ Могилев–Подольский‚ Балта‚ Жмеринка‚ Винница...) многие из спасшихся продолжают оставаться на территории бывшего гетто. Жилища им не возвращаются. Не возвращается им также опознанное разграбленное имущество..."

В. Молотов направил это письмо наркому НКВД Л. Берия‚ и тот предложил "принять необходимые меры помощи" в освобожденных районах – "по трудовому и бытовому устройству… евреев‚ подвергшихся особым репрессиям со стороны немецких оккупантов".

6 

Узники гетто и лагерей, вернувшись в родные места, вновь повстречались с бывшими полицаями и с теми соседями, которые в годы оккупации вели себя не лучшим образом по отношению к евреям.

Западная Белоруссия: "В Пружанах кое-кто испугался, увидев меня, пришедшую с того света, свидетельницу темных дел некоторых людей…"

Винницкая область: "На нас (узников гетто) часто нападали наши нееврейские сверстники и издевались как могли. А после войны мы ходили с ними в одну школу. И хоть теперь они вышли в люди, забыть это невозможно…"

Виктор Файнштейн, Харьковская область:

"Сын хозяйки, у которой мы снимали квартиру (Иван Мандрык, по уличному прозвищу Кривой)… выгнал нас из квартиры ("Гэть з хаты, щоб у мэнэ нэ воняло жидивськым духом!..")

Полицай Михайловский… застрелил маму выстрелом в спину. Соблазнился кавказской пуховой шалью, подарком моего старшего брата, сделанным перед войной… Мама долго лежала на снегу, потом ее засыпало снегом, потом, вероятнее всего, снесло в половодье…

После войны Михайловский работал охранником на заводе. На его совести еще несколько жизней… В 1950 году мы с группой ребят решили его повесить, но старика дома не оказалось, а повесить старуху я не дал…

С Иваном Мандрыком я тоже встретился через несколько лет после войны. Он пытался заговорить со мной, но я испугался, что не сдержусь, и отошел…

Все они уже умерли…"

С. Боровой, историк (после возвращения в Одессу): "Спрашиваю, как жилось? Она ответила, что только первые дни оккупации были тревожными, потом жилось на так плохо и было спокойно… "Очевидно, после того, как убили всех евреев". Она смутилась, и мы потеряли взаимопонимание…"

Полина Пекерман (Чуднов, Житомирская область):

"Что я видела? У меня не было ни детских, ни девичьих лет, ничего не было. Прошло пятьдесят лет, и нет ни одного дня, чтобы весь пережитый ужас не стоял перед моими глазами – как нас вели убивать, как полицаи убивали, закапывали живыми… В Чуднове есть колодец в парке. Там, в этом колодце, лежали только маленькие дети, которых живыми бросали в него, а потом засыпали хлоркой. Живыми…

В парке было четырнадцать ям. Я знаю, где третья яма, там моя мама… Еще помню: на дереве сидел мальчик лет восьми-девяти. Полицай его тоже увидел… как в птенчика, выстрелил в мальчика, он камнем упал вниз, а полицай кинул его в яму, уже полную…

Больше зверствовали полицаи. Когда эти молодые бандиты, головорезы, что с нами за одной партой сидели, убивали, так даже немец, что там стоял, отворачивал голову… А потом они уехали в Америку, в Канаду. Сейчас они приезжают сюда – большие люди с большими деньгами…"

7 

14 марта 1945 года в Московской хоральной синагоге – при огромном скоплении публики – провели панихиду по жертвам Катастрофы. В зале висел транспарант со словами на иврите "Народ Израиля жив", и певец М. Александрович вспоминал:

"В ту пору Всемирный совет раввинов… принял решение почтить память шести миллионов евреев, загубленных нацистами, специальными траурными богослужениями во всех городах, где жили евреи. Желая сохранить лицо перед Западом… Сталин разрешил московским евреям провести траурный молебен в синагоге. Меня пригласили петь "Эль мале рахамим…" (заупокойную) и некоторые другие молитвы…

В синагогу явились маршалы, генералы и прочие высокие чины. Пришла жена Молотова Полина Жемчужина. Почтили своим присутствием представители ЦК партии и Совета министров… Журналистам разрешено было фотографировать. Очевидно, это и было главным для советского правительства… показать Западу равенство всех наций и свободу вероисповедания в Советском Союзе…

Двадцать тысяч человек собралось на поминальную службу, синагога же вмещает не более тысячи шестисот. Остальные стояли на улице – служба транслировалась по радио. Движение транспорта в районе синагоги закрыли, дежурила конная милиция.

Передать, что творилось в синагоге, я не берусь. Не хватает слов. Женщины падали в обморок, бились в истерике, многих выносили на улицу, где поджидали машины скорой помощи. Да что женщины! Не выдерживали и мужчины. Рыдания заглушали службу.

Я закончил молитву почти без пения, задыхаясь от слез… Мы оплакивали не только своих близких. Мы оплакивали свой народ…"

В апреле 1946 года в московской синагоге повторили поминальную сужбу по евреям, погибшим в Катастрофе, но через год этого уже не произошло.

И далее, из воспоминаний М. Александровича: "В 1947 году представление отменили. Я получил письмо из Комитета по делам искусств, гласившее, что мне, заслуженному артисту РСФСР, негоже выступать в синагоге".

Катастрофа смела цивилизацию восточноевропейских евреев, которая существовала до этого сотни лет, сохраняла религию и традиции, образ жизни, будничные и праздничные одежды, блюда еврейской кухни, мелодии и легенды, а главное, сохраняла веру в духовные ценности, ту преемственность поколений, которая позволяла выживать в окружении враждебных порой властителей и недружелюбного окружения.

Циля Сегаль (из книги "Утерянные ключи"):

"Уходя из Витебска в ночь накануне падения города, папа взял с собой ключи от квартиры, в которой оставалось почти всё нажитое родителями немудреное добро… Эти ключи "провоевали" с отцом четыре года: уходя на фронт, он надеялся, что ему доведется освобождать Витебск… и сохраненным ключом он откроет дверь нашей квартиры…

Папе не повезло: не довелось освобождать родной город. Но повезло в главном: он вернулся с фронта. Вернулся и… привез с собой ключи… А летом 1947 года поехал в Витебск.

Город встретил его руинами. На месте нашего дома зияла большая воронка, в груду мертвых развалин превратился обжитой, дружелюбный двор. В немногих уцелевших домах были уже другие, незнакомые жители. Они ничего не знали о бывших хозяевах квартир. Знали только одно: евреев выгнали из домов и где-то за городом расстреляли…

Отец возвратился мрачный, какой-то опустошенный. Тяжело вздохнув, он горестно сказал: "Нет больше Витебска" и бросил ключи на стол. Потом они куда-то затерялись…"

***

Ир. Эренбург, журналистка (Одесса, март 1945 года):

"Веселое беспечное население недовольно приходом советских войск: при румынах была частная торговля, полно товаров, а какая мануфактура! Евреев они, правда, расстреляли, но сделали это под нажимом немца, а сами никому зла не делали. И за хлебом не надо было стоять в очередях…

Поместили меня в гостиницу "Красная". Вечером рассказ горничной: "Румыны изящные, чудесно одетые. Наши сразу переняли моду, завили надо лбом кудряшки. Румынки наших презирали, а их мужья жили с нашими девушками… Базар был замечательный, сидит баба, а рядом стопки яркого ситца по 60 марок. Такого мы не видели"…"

***

Нюма Анапольский, Украина (спасся во время расстрела, бежал из гетто, прятался в лесу, голодал, пережил зиму с сильными морозами):

"В феврале 1944 года местечко Корец было освобождено Красной армией. В неполных восемнадцать лет мы пошли на фронт. За долгие годы впервые получили возможность помыться в бане, надеть чистое солдатское белье, одежду, обувь. Стали есть солдатскую кашу с солью и хлебом, вкус которых мы уже забыли, пили сладкий чай и, конечно, наибольшей радостью было то, что нам дали в руки автомат и повели в бой.