Читаем без скачивания Иноходец - Михаил Соболев

Перестройку Иван Енохов не принял, назвал её «великим хапком» а Горбачёва с Ельциным предателями русского народа. Дед Иван был активным участником антиельцинских митингов «Трудовой России» вплоть до ареста Ампилова, а затем, уже в двухтысячных, аккуратно застегнув на все пуговицы выходной пиджак со звенящими на каждом шагу боевыми наградами, водил подросшего Саньку на все протестные акции «Другой России».

— Совсем рехнулся, старый, со своей политикой… Куда ты малого тащишь? — наступала на щуплого мужа дородная Павлина. Мама, не смея перечить отцу, заслоняла собой Сашу.

— Цыть, курицы! — покрикивал дед прорезавшимся у него к старости фальцетом на жену и дочь. Тонкий голосок с командной интонацией и задиристым обликом деда не сочетался. Санька прыскал в кулак. — Марш на кухню! Юбку парнишке наденьте ещё. Не дам вам внука педерастом вырастить.

Да разве кто–то мог в семье противоречить Ивану Енохову.

Отоспавшись, Саша собрался сходить на последнюю в этом сезоне тренировку. В ухе постреливало, но надо было обязательно встретиться с пацанами. На завтра у них было кое–что намечено.

Секцию «Русского рукопашного боя» вёл учитель физкультуры Мирон Григорьевич Щур. Почему вдруг украинец, уроженец Винницкой области, освоил именно этот вид единоборств, включающий в себя элементы русских национальных стилей «Буза» и «Скобарь», предположить сложно. Хотя давно ли оба ныне суверенных государства входили в единый союз, а русские и украинцы вместе призывались на службу в вооружённые силы.

Физрук, за глаза называемый школьниками Мироном, держался с ребятами запросто, «гуру» из себя не корчил, но и на шею садиться не давал. Будучи неплохим психологом, он всегда чувствовал ситуацию и умел к ней приспосабливаться. Да и как ещё можно находить общий язык с современными школярами? Несмотря на свои сорок пять лет, это был очень сильный и очень подвижный человек. Он всегда, по крайней мере, на людях, был в отличном настроении, любил пошутить и к месту рассказать солёный анекдотец, знал их уйму. По–русски Мирон говорил правильно, но когда волновался или злился, незаметно для себя переходил на «ридну мову». Однако сердился и выходил из образа балагура Мирон крайне редко.

В общем, ребятам он нравился. Правда, Света Сорокина, давняя пассия нашего героя, прозванная во дворе за птичью фамилию Птахой, записываться в секцию наотрез отказалась. Светка ещё в седьмом классе жаловалась Саше, что Мирон «на физкультуре» девчонок лапает. Уморила, было бы там за что, в седьмом–то классе, лапать! Вечно эти девчонки навыдумывают…

Занимались рукопашники в школьном спортивном зале — затянутые металлической сеткой высокие пыльные окна, шведская стенка, на крашеном дощатом полу разметка.

Подготовка к тренировке была минимальной: повесить боксёрские мешки, расстелить маты, свалить в угол, чтобы не мешались, палки, муляжи ножей и пистолетов, жёсткие, с обрезанными пальцами перчатки, от которых за версту несло пропотевшей кожей. Иногда, если того требовал план занятий, вешали на стену тяжеленный сосновый щит с нарисованным на нём контуром человека. В мишень метали ножи.

Сначала два десятка спортсменов, среди которых потряхивали стянутыми резинкой «хвостами» три мужиковатые девицы, встав в круг, минут пятнадцать разогревались. Мирон в красном спортивном костюме и фирменных «адидасовских» кроссовках — он всегда был одет с иголочки — разминался вместе со всеми.

Разогревшись, все разделились на пары и стали разучивать приёмы.

— Себя не жалеть! — в который уже раз повторил тренер Скучину. — Куда ты лицо прячешь? Учись у Енохова, он всё видит.

Мирон хлопнул в ладоши:

— Сели все, слушаем!

Бойцы, глубоко дыша, расселись на низенькую скамеечку под шведской стенкой. Кто–то снял перчатки. Кто–то потряс, оттянув, насквозь промокшей футболкой, пытаясь охладить тело. Тренер прохаживался посредине зала:

— Вы должны всё время видеть противника. Смотрим сюда, — он дотронулся до лба, чуть выше переносицы, — но замечаем всё, каждое движение противника. Он обязательно покажет, что собирается делать. Напряжётся, подсядет, наберёт в грудь воздуха… Вы сразу поймёте, когда он начнёт атаку. В глаза не глядим, противник будет пугать. И опускать взгляд нельзя. Это как у зверей, отвёл глаза — сдался. Не злиться, не бояться! Вы делаете работу. Просто работу.

Мирон посмотрел на Сашу:

— У тебя что с лицом, Енохов?

— Петардой обожгло, — буркнул тот. Что они все к его лицу, в самом деле, цепляются, делать больше нечего?

— Ладно, вставай. Я аккуратно, одной левой… Руки убирай за спину. Смотри мне в переносицу и наступай.

Саша, чуть наклонив стриженую голову, пошёл на тренера. Тот бил его по лицу только одной рукой и в четверть силы. Иноходец надвигался, не отводя от физрука глаз, лишь слегка развернувшись правой щекой вперёд, оберегая больное ухо. Удары стали сильнее. Замахивался же тренер совсем натурально, даже чересчур натурально.

— Не мигай. Не мигай, я сказал! Закроешь глаза на пол секунды — потеряешь противника из виду; он за это время в ноги бросится, или нож достанет и за спиной спрячет… Уклоняйся, ныряй, но смотри.

Загнав тренера в конец зала, под баскетбольный щит, Саша продолжал давить. Его разгорячённое, потное лицо выражало упрямство, сквозь щёлочки припухших от ударов век сверкали угольки глаз. В ухе стреляло. Мирон развёл руки в перчатках, и парень ткнулся ему в грудь. От спортивного костюма пахло французской туалетной водой. Тренер развернул мелко дрожащего Сашу и оттолкнул. Тот крутанулся на месте и опять, набычившись, пошёл на тренера. Мирон, упёршись спиной в стену, обхватил Сашу, сжал и подержал так несколько секунд.

— Посиди, отдышись, Енохов… Так, слушаем: разбились на пары — один наступает, руки за спиной, другой бьёт. Дошли до конца зала, поменялись. Смотреть в переносицу. Себя не жалеть!

Запрокинув лицо, чтобы остановить кровотечение из носа, Саша сидел на гимнастической скамейке. Он дышал ртом и слушал, как проснувшийся молоточек дробит мозг. Голова кружилась.

Тренер периодически останавливал тренировку, давал ребятам время отдышаться, раз за разом повторяя:

— Себя не жалеть!

— Себя не жалеть!

— Себя не жалеть!

Потом начались поединки. Саша всегда работал со Скучиным, которого никто не брал в напарники. От Вовки несло козлом, за что пацаны его прозвали Скунсом. Но Саша всегда обращался к нему по имени.

Скучин драться так и не научился: дистанцию не чувствовал, ударной техники не наработал, «за землю держался» плохо. Саша раз за разом одной и той же подсечкой сбивал того с ног и прижимал к полу, стараясь как можно реже касаться насквозь промокшей футболки напарника. От неё воняло чужим нездоровым потом.

— Добивай! — кричал склонившийся над ними тренер. — Сколько можно повторять одно и то же? Не добил, он встанет и ударит со спины.

Протянув Скучину руку, Саша помог ему помогал подняться. Лежачих Енохов не бил принципиально, что бы ему не говорил Мирон. Дед рассказывал, что ни разу не выстрелил в поднявшего руки врага. «Это нечестно, — морщился ветеран. — Нельзя позволять себе оскотиниться. Особенно на войне».

Саша вообще трудно поддавался дрессуре. Мирон давно бы турнул его из секции, но Иноходца знали в федерации русбоя, он взял кучу призов за победы в турнирах и имел непререкаемый авторитет у пацанов. Чего доброго, возьмут и уйдут вслед за Еноховым. С них станется.

Раздевалка гудела. Только что закончился чемпионат России по смешанным единоборствам в Челябинске. Скучин, ещё не остывший от тренировки, комментировал бой Мурата Мирзабекова, показанный накануне в повторе на «России 2».

— Уходит от его правой, и — на сближение. Тот — левой, прямым. Мурат ныряет и влетает плечом ему под дых… И сразу — апперкот!

Пацаны наслаждались представлением — вид у Скучина был уморительный. В широченных трусах, сам тощий, вертлявый, того и гляди, из них выскользнет. Мокрая чёлка торчит вперёд. Нездоровое землистое лицо изрыто угрями, под носом три волосинки в два ряда, глаза навыкат.

Борзый, которого Скучин случайно толкнул, повёл богатырским плечом, и тот отлетел к шкафчикам, чуть их не опрокинув.

— Развоевался, вонючка, — ухмыльнулся Борзый, но, встретив Сашин взгляд, улыбку спрятал.

Борька Борзов как нельзя лучше соответствовал своему прозвищу. Кряжистый, как выкорчеванный пень, он крепко стоял на земле, широко расставив чуть кривоватые ноги–корни. Шеи у Бозого не было, мощная, как берёзовый нарост, бугристая башка сидела прямо на широченных плечах. Уронить Борьку не удавалось ещё никому. Он чем–то напоминал Портоса в исполнении Валентина Смирницкого. Приклей Борзому эспаньолку и усы, надень на него мушкетёрский плащ, нахлобучь на башку шляпу с пером — вылитый Портос. В драке Борзый шёл напролом, не обращая внимания на удары. Он был на год старше Саши. Даже при сегодняшних требованиях к успеваемости Борзый умудрился два года отсидеть в восьмом классе. Удивительно, как ему только разрешили учиться после девятого. Тут уж, наверное, без мамы не обошлось. Она была в родительском комитете, дневала и ночевала в школе, и Борзый очень этого стеснялся. Он один из всей компании имел приводы в полицию, курил, пил пиво и матерился. Скучин попробовал было подражать Борзому, но после обещания Саши «вырвать язык», это дело бросил.