Читаем без скачивания Святая и грешник - Барбара Картленд

«Я этого не вынесу!» – прошептала Пандора и услышала, как ее зовет тетя София.

Пандора выбежала в коридор. Дядя и тетя были готовы к отъезду, слуги грузили в карету багаж.

– Где ты пропадаешь, несносная девчонка? – набросилась на нее миссис Стрэттон. – Никогда тебя не дозовешься, когда ты нужна. Ведь прекрасно знаешь, что в половине одиннадцатого мы должны выехать!

– Простите, тетя София, я совсем об этом позабыла и не представляла, сколько сейчас времени, – кротко отвечала Пандора.

– Забыла! Она забыла! Ты постоянно обо всем забываешь, голова твоя дырявая! Сделай одолжение, не забывай, что во время нашего отсутствия ты должна вести себя очень осмотрительно и осторожно. Сегодня во дворец приедет миссис Норрис, она будет с тобой ночевать, но приедет она только к шести вечера, так что до этого времени ты будешь одна.

– Да, тетя София.

– Твой дядя тоже хочет кое-что сказать на прощание, – и миссис Стрэттон устремила на супруга многозначительный взгляд.

– Да, разумеется, – нерешительно произнес епископ. – Тебе, Пандора, не следует даже приближаться во время верховых прогулок к Чартхоллу, пока мы не вернемся из Лондона. Ты поняла?

– Поняла, дядя Огастес.

– И, пожалуйста, не забывай, о чем тебе сейчас сказал дядя! – жестко подтвердила миссис Стрэттон, – а если ты ослушаешься, то приготовься к суровому наказанию, когда мы вернемся.

– Да, тетя София.

И миссис Стрэттон торжественно проследовала к двери и стала спускаться по лестнице к подъезду, где уже стояла дорожная карета с внушительными гербами на каждой дверце, а также кучером и лакеем, облаченными в ливреи, соответствующие высокому епископскому сану дяди. Сопровождать экипаж должны были четыре всадника.

Прощаясь с Пандорой, епископ тихо сказал:

– Постарайся, дитя мое, не сердить тетю и вести себя осмотрительно во время нашего отсутствия.

– Я постараюсь, дядя Огастес.

На мгновение взгляд епископа остановился на лице племянницы и выразил почти одобрение: приятно было видеть, как солнце золотит ее светлые волосы, как блестят фиалковые глаза, но послышался властный голос:

– Огастес, нам нужно спешить!

– Да, конечно, дорогая!

Епископ поднялся в экипаж, лакей захлопнул дверцу, и они царственно тронулись в путь. Пандора посмотрела, как дядя и тетя выезжают со двора на дорогу, ведущую к перекрестку, а потом снова поднялась во дворец.

Уехали! Они уехали! Она свободна! Однако радость освобождения была несколько омрачена прощанием с дядей, и, поддавшись безотчетному стремлению, Пандора прошла в его кабинет. Это было внушительное помещение, вполне приятное, если бы тетя не «украсила» его занавесями горчичного цвета и ковром под стать им. Кабинет выглядел довольно аскетично: ничего яркого и радостного, смягчающего общий унылый колорит! Однако заново обитые кресла были удобными и мягкими – епископ любил физический комфорт. На большом столе высился аккуратный ряд папок с бумагами. Наверное, подумала Пандора, здесь есть папка, посвященная ей и с надписью: «Пандора Стрэттон, племянница. Объект благотворительности».

«Если бы только у меня были свои деньги, – вздохнула она, – я тоже уехала бы в Лондон, нашла бы себе занятие и стала независимой от всех!»

Однако эта идея была настолько смелой и несбыточной, как если бы Пандора вздумала слетать на Луну или опуститься на дно морское. Очень небольшие деньги, оставшиеся после смерти отца, теперь были в полном распоряжении дяди. Наверное, они будут возвращены ей в качестве приданого и пойдут на свадебные расходы.

«Свадебные!» Это слово резануло сердце, как нож.

«Но что же я могу? Что мне предпринять?»

– О папа, что мне делать? – вслух проговорила Пандора.

Она не сомневалась, что родители ни за что бы не стали выдавать дочь замуж за человека ей неприятного. Они ведь сами поженились по любви, вопреки воле всего семейного клана, который ужасался при одной только мысли, что кто-то из представителей столь богатого и знатного семейства может сочетаться брачными узами с бедным и совершенно непримечательным человеком вроде деревенского пастора. Правда, стоило им познакомиться с Чарльзом Стрэттоном, как некоторые меняли к нему свое отношение. Однажды леди Эвелина, мать Пандоры, рассказала дочери:

«Твой отец был так красив и обаятелен, у него был такой хороший, мягкий характер, что, наверное, мои тетушки, кузины и даже строгая бабушка, одним словом, все, кто сначала наш брак не одобрял, сами едва не влюбились в него». Конечно, это не значило, что родственники мамы – и Пандоре это было хорошо известно – тоже пожертвовали бы своим важным общественным положением, как сделала ее мать, и променяли его на скромное житье-бытье в захолустном церковном приходе. Вряд ли, располагая очень скромными средствами, они чувствовали бы себя при этом баловнями судьбы!

– А ты никогда не жалела, что вышла замуж за папу? – спросила Пандора у матери, но та лишь рассмеялась в ответ:

– Неужели можно жалеть о том, что стала счастливейшей женщиной на свете? Я обожаю твоего отца, он обожает меня, и, что самое главное, у нас с ним есть обожаемая дочка! Да разве может женщина мечтать о большем?

По-видимому, маму вообще не волновало и не огорчало то, что она лишилась многого, чем располагала прежде. Конечно, ей пришлось забыть о лондонских светских приемах или о том, чтобы время от времени получать приглашения в Карлтон-Хауз от самого принца-регента, но ей это и не было нужно. Она была счастлива, что смогла устроить удобный и привлекательный дом для своего мужа, что их с супругом чувства глубоки и взаимны. Пандоре даже иногда казалось, что и трагическая смерть родителей была предопределена и явилась закономерным завершением всей их жизни: родители сами, очевидно, выбрали бы такой конец – умереть одновременно и вместе, так как были не способны существовать врозь.

Вот такого союза сердец она желала и для себя. Совершенно невозможно было и думать о замужестве с кем-то вроде Проспера Уизериджа. Ей претила мысль о физической близости с ним. К тому же он был таким напыщенным, самовлюбленным, таким святошей и ханжой, всегда всех осуждал, замечая в других лишь пороки и недостатки, точь-в-точь как тетя София.

Пандора помнила, как, напротив, был терпим и снисходителен к слабостям и недостаткам окружающих ее отец. «Да ведь они изо всех сил стараются быть лучше, – рассуждал он, – и надо дать им для этого шанс. Люди могут отдать только то, что имеют, а мы часто требуем от них невозможного».

Проспер Уизеридж был не способен так рассуждать и поступать, и Пандора не сомневалась, что он скверно относится к своим ближним и, конечно, уже выразил недовольство по поводу предстоящего праздника в Чартхолле.