Читаем без скачивания Апология капитализма - Айн Рэнд

Рэнд вряд ли мечтала о том, что ее будут читать в русских переводах. Память об оставленных в России близких вызывала нешуточную тревогу в течение десятилетий, и вплоть до шестидесятых годов Рэнд скрывала свою настоящую фамилию, чтобы ее разглашение не причинило вред родственникам в России. Но при первом же знакомстве с ней ее поклонник почувствовал, что «она более русская, чем я мог себе представить»[9]. Она рассказывала юному любовнику о том, что А=А, о петербургских прототипах своего первого романа Мы, живые и еще о Достоевском, который оставался ее любимым писателем (любимым романом были, нетрудно угадать, Бесы). Если первые произведения Рэнд — Мы, живые и Гимн— посвящены переработке болезненного российского опыта, то в двух последних романах — Источник и Атлант расправил плечи — об оставленной родине нет ни слова. Но везде очевидны идеологические уроки русской революции. В антиутопическом Гимне 1937 года показаны люди, которые не имеют частной собственности, лишены индивидуальной любви и забыли местоимения единственного числа. Когда главный герой влюбляется в жен-щину, он формулирует свои чувства так: «Мы думаем о Них».

В романе очевидна зависимость Рэнд от самого популярного тогда из новых русских писателей, доступных на английском языке, Евгения Замятина. Новостью жанра, которую придумала Рэнд в Гимне, была деградация коллективистского общества до уровня первобытности. Как у людей в Мы, у людей в Гимне нет имен. Оба романа были написаны от лица технического гения, восставшего против режима в двойную силу любви к знанию и любви к женщине; в обоих романах эти герои записывают свои прозрения для потомков. Гимн рассказывал об обществе после большой войны. Большинство погибло, а уцелевшее меньшинство в попытке предотвратить дальнейшее уничтожение обратило цивилизацию вспять. Все книги сожжены, техника запрещена, упоминание о прошлом запрещено под страхом смерти. Секс отменен, но в целях размножения практикуется дважды в год: партнеры подбираются властью и не видят друг друга. Разделенные на касты, ходящие строем, спящие в общежитиях, люди живут в условиях каменного века. Недавним изобретением, вызывающим мистический трепет, является свеча. Герой Рэнд работает подметальщиком улиц и вступает в незаконный контакт с крестьянкой. Технический гений, он устраивает тайную мастерскую, экспериментирует с найденными предметами и зажигает лампочку. Он пытается дать вновь найденный свет людям, но подвергается физическому наказанию. Тогда он бежит вместе с лампочкой и крестьянкой. Найдя заброшенный дом в горах, полный непонятных, увлекательных предметов, он дает начало новой цивилизации. Первым делом он изобретает слово Я.

Рэнд меняет экологическую среду антиутопии и, пожалуй, дает новый мотив политической теории. Люди, лишенные свободы, не способны к развитию технической цивилизации. Вслед за свободой они потеряют способность к изобретению и творчеству. Такой режим деградирует именно в тех своих аспектах, которые считает единственно важными: в технике, силе и власти. Свобода не есть гуманитарная игрушка, изобретение философов и писателей. Свобода есть необходимое условие технологического развития и в конечном итоге военного успеха. Это знал Кант, к которому так несправедлива была Рэнд; знал и Токвиль[10], к которому она была равнодушна. Но даже Замятин, очень умный социальный конструктор, не видел технологического потолка, в который упирается несвобода. В его романе люди, не имеющие имен и собственности, живущие в прозрачных стенах и марширующие в ногу по два часа в день, делают выдающиеся изобретения. Мыслимо ли это? Здесь нужна, например, развитая система образования. Но чтобы выучить студента чему-нибудь, кроме строевой подготовки, ему надо дать свободу. Нужна система мотивации: хорошо работающий инженер должен жить лучше, чем плохо работающий, иначе оба будут работать одинаково плохо. В Чевенгуре Платонова, написанном за 10 лет до Гимна Рэнд, утопическая коммуна тоже деградирует к каменному веку, а ее голодные идеологи проповедуют, что труд, проклятое наследие буржуазии, подлежит отмене. Но Рэнд, конечно, не читала Чевенгура.

Своего расцвета идеи Рэнд достигают в двух последних и самых популярных ее романах, Источник и Потрясенный Атлант. В обоих случаях центральные характеры — выдающиеся инженеры, герои практической работы, гении взаимодействия с земным миром. Они проектируют небоскребы и электрические машины, строят Манхэттен и то, что впоследствии назовут Силиконовой долиной. Они преследуют практический интерес и отрицают социальные условности, налипшие на их искусство и мешающие им работать. Они находятся в прямом контакте с тем, что Рэнд называет Реальностью: это физическая материальность мира, которую технический гений способен приводить в соответствие с высокими потребностями человека. Красивые, умные и сильные женщины, которыми украшены оба романа, тоже воплощают в себе Реальность. В конечном счете природе судить о том, правильно ли построено здание, и она жестоко наказывает плохого архитектора. Так, героини Рэнд награждают или наказывают своих поклонников. Судят они без ошибки, и их любовь неизменно принадлежит инженерам. Но тем мешают сильные люди послевоенной Америки, социологи, журналисты и бюрократы. Эти люди живут в плену всего того, что направлено против Реальности: в плену устаревшего стиля, левых идей и мелких страстей.

Как голливудские фильмы или романы социалистического реализма, книги Рэнд всегда заканчиваются победой правого дела: здание построено, общество спасено, а женщина сама приходит к герою. В центре Источника (1943) архитектор-конструктивист, который борется с архаическим стилем, нелепым в эпоху небоскребов. Герой проектирует здания из прямых линий, стекла и стали, по они остаются на бумаге, а Нью-Йорк застраивается стаэтажными дворцами с античными портиками. Главным врагом нашего функционального героя является ясный социолог, который годами убеждает публику в том, что демократический дух воплощают только дорогие фасады с колоннами. Будущее, конечно, за архитектором. Реальность имеет свои средства покарать того, кто нарушает ее права, и вступается за тех, кто знает и любит ее больше, чем социальные условности. В романе Атлант расправит плечи (1957) мы следим за центральным конфликтом послевоенной Америки и обсуждаем главную проблему ушедшего столетия. От своих технических изобретений герой переходит к осознанию капиталистической экономики как выдающегося достижения человечества — не только самого эффективного, но и самого нравственного из механизмов социальной жизни.

Заботясь о себе, умные люди добровольно вступают в договорные отношения и соревнуются за успех в избранном деле; это и есть капитализм, самая совершенная система из мыслимо возможных. Современная жизнь вся, от самолета до унитаза или таблетки с витаминами, изобретена такими людьми. Ум инженера, руководителя, организатора производства достоин большей оплаты, чем труд исполнителей. Нет большей справедливости, чем позволить изобретателю самому владеть изобретением и располагать полученной выгодой. Но публика и правительство живут иными идеями. Профсоюзы требуют все больших выплат, налоги повышаются с каждым годом, разница между доходом умных и зарплатой глупых все уменьшается, и инфляция доллара опровергает закон тождества. Под руководством социалистического правительства Америка знакомится с дефицитом, очередями, распределителями. Те же профсоюзы, что начали порочный круг своими требованиями незаработанной зарплаты, приступают к забастовкам. Стоят заводы, стройки, железные дороги. Социалистические бюрократы в Вашингтоне не понимают происходящего. Они пришли к власти, чтобы бедные стали богаче, а богатые беднее; но получилось только последнее. У правительства нет денег, и любая правительственная мера ведет к росту инфляции. Вместо того чтобы снижать налоги, правительство повышает их. Протестующие американцы взрывают мосты в Нью-Йорке. Фермеры идут в поход на столицы штатов. Начинается новая гражданская война.

Главный герой Атланта Джон Галт выступает с радиообращением к нации. Он объясняет кризис лживой социальной теорией и предательством американской традиции. Он обращается не ко всем, но только к тем, кто умен и богат или был бы богат при другом режиме. Он призывает к национальной забастовке собственников, менеджеров и инженеров. Вы в правительстве считаете нас эксплуататорами: что ж, мы перестаем экплуатировать, говорит он социалистам. Теперь, когда мы перестанем работать, мир станет совсем таким, каким вы хотели его увидеть. Все беды, которые вы принесли миру, суть результат вашего непонимания того, что А=А. Нет ничего более морального, чем рациональность и хороший счет; и ничего более аморального, чем мистические призывы к всеобщему благу, подкрепляемые инфляцией. Всякий диктатор есть мистик, и всякий мистик есть потенциальный диктатор. Социализм пытается загнать людей обратно в рай, где они стали бы роботами, лишенными знания, творчества и радости. Я, говорит Джон Галт, не испытываю вину за свое знание. Я не буду жертвовать собой ради других и не хочу принимать их жертвы. Нас объявили аморальными людьми, а наше творчество недостойным делом. Пусть живут без нас. Мы объявляем забастовку.