Читаем без скачивания Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов

Проучить нас не удалось. «Сын лейтенанта Шмидта» в лице «сына полковника КГБ» их озадачил — не ожидали такого оборота. Но не надо расслабляться. Когда мы попробовали себя поставить на их место и подумать их обиженным умом — выяснилось, что расклад не в нашу пользу. Аспиранты призадумаются, затихнут, затаятся, чтобы при первой же нашей оплошности поквитаться весьма жёстко и обязательно с самыми серьезными последствиями, как с врагами народа. Им нужно дождаться нашего проступка, а оступиться в раю общежитиевского быта можно элементарно. Например, какой-то самый безобидный сабантуй. Побежали, заложили — и всё. Припишут (свидетелей все четыре этажа) регулярные пьянки, бесконечные дебоши и драки. Прощай, институт, не только в виде харьковской общаги, но и в виде одесской альма-матер. Тут уже не до шуток. Нет, с ними следует ухо держать востро, расслабляться нельзя. Нужно успокоиться, быть паиньками и ждать ответного хода.

После этого исторического решения мы наконец-то выключили свет и улеглись спать.

Финальная шутка с «сыном полковника КГБ» для меня лично имела неприятное послевкусие. Собственные ощущения можно сравнить с состоянием борца классического стиля, которого, нарушая правила, подножкой отправили в партер, и он, прижатый противником к ковру, чтобы избежать неминуемого туше, кусает его незаметно от судьи за ухо и спасает проигранную схватку. Запрещенный приёмчик — объективно оправданный с точки зрения возмездия и высшей справедливости.

Сама идея всуе поминать всесильный орган меня не вдохновляла, хотя, чего греха таить, это был уже не первый случай, когда три магические буквы «конторы глубокого бурения» спасали мой внешний вид от побоев.

«Don’t trouble trouble until trouble troubles you», говорят в таких случаях англичане, что можно перевести, как «Не чiпай лихо, доки воно тихо» (укр.).

Предчувствия, как ни странно, не обманули. Возникшая импровизация на тему «сын полковника КГБ» только на первый взгляд была спасательным кругом в море враждебных и агрессивных эмоций.

Вынужденно брошенный в экстремальной для нас ситуации умозрительный спасательный круг в реальности оказался неуклюжим и угловатым булыжником, всколыхнувшим поверхность даже не тихой заводи, где водятся тривиальные черти, а застоявшегося вонючего болота, покрытого острой осокой ненависти, сосудистым хвощом пересудов, качающимся рогозом домыслов, камышовым шумом сплетен и разноцветными мхами доносов.

Круги болотной жижи, неторопливо расходящиеся от места падения оружия пролетариата, вопреки законам бытия не гасли, а наоборот, росли и набирали силу, подпитываясь новыми подробностями в пересказах очевидцев, которые если вчера что-то и видели, но ничего толком не слышали.

Пока мы спали, зловонная волна сплетен подросла, налилась, окрепла и к нашему безмятежному пробуждению уже шквалом прошлась по всем этажам общежития.

В пересказе «очевидцев» мы прошли путь от сектантов-сионистов, склонявших молодежь к групповому обрезанию крайней плоти, до засекреченных агентов госбезопасности, внедренных в общежитие для выявления шпионского кубла. Мнений было много, но в одном все сошлись — мы не те, за кого себя выдаем. «Кто вы, доктор Зорге?» — вопрос оставался без ответа.

Не хватало исчерпывающей информации — мы спали и, естественно, молчали, а главные потерпевшие, участники негромкого разговора в коридоре, и они же бесславно поверженные заводилы бучи, отсутствовали со вчерашнего вечера по уважительной причине.

Исчезновение чернявенького и Бэшена в хорошо известном направлении и их долгая отлучка никого из местных не удивили. Все знали, что по субботам «стучится» дольше, и до тех пор, пока они не застанут нужного человека и не доложат ему суть вопроса, они здесь не появятся.

Наконец, мы встали, привели себя в порядок и решили позавтракать. Только сели за стол, разлили чай, размешали сахар, разобрали вчерашние бутерброды — стук в дверь. Вошла наша новая знакомая по дню рождения, симпатичная девчушка, поделившаяся со мной обидами на своих мальчиков.

В общежитии есть неписаные законы — если мальчики стучатся в дверь к девочкам, то без разрешения не входят, а если наоборот, то и наоборот. Застала она нас, можно сказать, на месте поглощения. Мы так и застыли с чашками чая в одной руке и трофейными бутербродами в другой, не зная, что с ними делать.

Вовремя нашелся Мурчик, он, как бы не замечая её прихода, развернулся к Профессору, приговаривая:

— Профессор, доктор сказал надо — значит, надо. За маму… — и протянул ко рту оторопевшего Профессора бутерброд с докторской колбасой.

Профессор, пряча за спину надкусанный сандвич с сыром, что-то в ответ промычал, и, не разжимая губ набитого рта, отрицательно замотал головой.

— Не может, — печально сказал Мурчик девушке, — очень горло болит. Подождем.

Мы синхронно, с сожалением, сложили недоеденные бутерброды на общую тарелку.

— Ой, мальчики. Я такое расскажу, — затараторила она. — Вчера, вы вышли покурить, а вас всё нет и нет, мы забеспокоились. Хотим выйти посмотреть, а дверь закрыта, мы толкаем, толкаем, а она ни в какую, наверное, кто-то нас на ключ закрыл…

— Никто не закрывал, — больше объясняя, чем оправдываясь, спокойно сказал Манюня, — это я плечом облокотился. Чувствую, толкают, пока я отодвинулся, уже и перестали.

— Так вот, — продолжила утренняя гостья, — слышим в коридоре шум, возгласы, ничего не можем понять, потом тишина, попробовали дверь — открыта, а в коридоре никого, ни вас, ни наших мальчиков. Мы посидели ещё немного, поболтали и разошлись. Так чего я пришла пораньше? Чтобы узнать, всё ли у вас в порядке.

Те, кто не успел прожевать, кивком головы подтвердили наше прекрасное самочувствие, остальные отделались одобрительными междометиями.

— И ещё, — продолжила бойкая девушка, — у нас еды осталось много, так мы хотим вас на завтрак пригласить, сейчас картошечку разогреем, рулет есть, капусточка, вино тоже осталось, много, — добавила она, как весомый аргумент.

Мы согласны были идти в гости сразу, и без вина, с первой же буквы слова «завтрак», но вскочить и бросить на столе надкусанные бутерброды было бы вопиющим нарушением наших новых принципов, возникших вместе с пережитым голодом, по отношению к продуктам питания.

Девушка неправильно поняла нашу реакцию и как последний довод, интригующе понизив голос, добавила:

— У нас ещё сладкое есть, за окном торт всю ночь на морозе простоял. Мы потом его с чаем поедим, в двенадцать. Тома должна прийти, — последнее было сказано лично мне.

Вскоре мы начали ощущать свою популярность. Явные перемены в глаза ещё не бросались, но признаки изменений, назойливо витающие в воздухе, услужливо подсказывали грядущие метаморфозы.

Возникали приятные, неожиданные и невероятные ситуации. С утра, в умывальнике, с нами поздоровались — это было приятно и неожиданно. В кухне уступили очередь на общественный чайник, который уже закипел, и вместе с чужим бурлящим кипятком нам предложили его забрать. Вот это