Читаем без скачивания Мародер - Виталий Забирко

– Егор Николаевич, как можно? После пива…

Он наткнулся на мой тяжелый взгляд, осекся и молча налил стопку. Но, поставив её на стойку, все же не удержался и спросил:

– Ваш знакомый настроение испортил?

Он кивнул на пустой стул рядом со мной.

– Знакомый? – переспросил я и залпом выпил. – Теперь, наверное, знакомый…

Сережа сочувственно покивал, но, видя мое мрачное настроение, поддерживать разговор не стал, а с пониманием отошел в сторону.

Я взял ложечку икры, положил в рот и принялся методично, с трудом сдерживаясь, чтобы не проглотить, пережевывать, забивая вкус водки. Поднимать настроение больше не хотелось. Хотелось напиться, чтобы забыться, хотя частичное забытье произойдет без моего вмешательства. Завтра утром, когда проснусь, в моих воспоминаниях останутся и посещение казино «Фортуна», и Сережа, и красная икра под «Баварское» пиво, и вдрызг проигравший парень с утешительной стопкой водки, и разговор с таймстеблем. Не будет в воспоминаниях только престарелой дуры, сорвавшей в казино джекпот. Будто ее и не было. Возможно, расстроенный проигрышем парень не станет пить вторую стопку водки, а на оставшуюся мелочь возьмет жетон, подойдет к «однорукому бандиту», бросит жетон в щель, дернет за ручку, и именно ему достанется джекпот. И тогда все будет нормально, все станет на свои места, войдет в давно проложенную колею, так как парню выигрывать можно. Он – местный.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Обработку вероятностных событий предстоящей акции я закончил в четвертом часу утра, затем еще полчаса анализировал возможные варианты флуктуаций завтрашнего дня и откорректировал свои действия в вероятностный момент двух всплесков локальной флуктуации второго порядка с затухающими последствиями, сходящими на нет в десятилетний срок. В принципе закон разрешал локальные флуктуации вплоть до четвертого порядка, но после вчерашней встречи в казино с блюстителем стабильности я предпочитал не рисковать. Чем черт не шутит? В подобной ситуации лучше лишний раз подуть на холодную воду, чем потом кусать локти.

Я отключил вариатор, потянулся, встал из-за стола и, раздернув шторы, выглянул из окна шестнадцатого этажа сталинского небоскреба, в котором снимал квартиру.

Надкушенное яблоко луны заливало город пепельным сиянием, заглушавшим огни реклам, подсветку зданий, освещение улиц, свет в окнах домов, отчего город казался давно покинутым и мертвым, припорошенным пылью веков. Любопытная все-таки штука – перспектива. Находись я сейчас на улице, электрическое освещение точно так же нивелировало бы свет луны, и я ощущал бы себя в гуще техногенной цивилизации, напрочь отрезанной от природы стенами высотных домов, закатанными в асфальт магистралями, ярким светом уличных лампионов. Золотой век цивилизации, ее вершина, до которой сумело добраться человечество, но никто из живущих сейчас в мегаполисе этого не осознавал. Как и во все времена, люди были заняты сугубо личными проблемами, оставляя проблемы будущего для потомков, ибо только они могут оценить величие цивилизации и нищету духа своих предков. Современникам это не дано.

Где-то здесь, в этом городе, а может быть, и не в этом, но в России, живет и здравствует еще никому не известный Игорь Олегович Гудков. Человек, с которым я не только никогда не встречусь, но и буду старательно избегать вероятностных контактов, так как тайна его жизни строжайшим образом охраняется службой стабилизации, ибо благодаря его открытию, которое он совершит через пять лет, я и нахожусь здесь. Не лучшее место и время я выбрал для базовой точки, но, с другой стороны, почему бы и нет? Вершина расцвета человеческой цивилизации, а я не из тех, кто предпочитает жить в пещерах. Попробовал раз и больше не хочу. Если представилась возможность, то жить надо в комфорте, и, в конце концов, риска здесь не больше, чем в любом другом времени и месте.

Кстати, именно на месте этого сталинского небоскреба, который со временем из-за ветхости снесут, поставят памятник Гудкову. Он и сейчас там стоит, покосившийся, замшелый, испещренный бороздами атмосферной эрозии. Почему памятник поставят на этом месте, является такой же исторической тайной, как и жизнь самого Гудкова, поэтому было немного странно, что служба стабилизации настоятельно рекомендовала остановиться именно в сталинском небоскребе, когда я подал прошение на свое постоянное время- и местопребывание. Впрочем, и, по данным вариатора, это было предпочтительнее, хотя я, исходя из принципа «береженого и Бог бережет», долгое время скитался по гостиницам, пытаясь подобрать иной вариант.

Я задернул штору и направился в спальню. Пора возвращаться к суровой правде жизни. Лирика в моей работе противопоказана. Только точный расчет, математически выверенные поступки позволяют здесь выжить. В десять часов придет дочь хозяйки квартиры за ежемесячной квартплатой, поэтому необходимо выспаться, чтобы иметь ясную голову и сгладить вероятностный всплеск флуктуации второго порядка.

Заснул я мгновенно, спал без сновидений, а проснулся ровно в половине десятого, как и настраивал свой биологический хронометр. Принял душ, побрился, наделал бутербродов, приготовил кофе и накрыл стол в гостиной точно к десяти часам.

Звонок в дверь прозвучал на две минуты раньше рассчитанного вариатором времени, но этот срок укладывался в пределы допустимой погрешности.

Я прошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стояла симпатичная девушка лет двадцати пяти в легком летнем платьице.

– Здравствуйте, – сказала она. – Егор Николаевич Никишин?

– Да.

– А я Злата… Злата Полторацкая, – представилась она. – Дочь хозяйки квартиры.

– Очень приятно, – кивнул я. – Проходите.

Злата переступила порог, огляделась.

– Вы очень похожи на маму, – сказал я.

Она действительно была похожа на мать – такие же светлые коротко стриженные волосы, аккуратный носик, припухлые губы, большие голубые глаза. Разве что фигура постройнее.

– Наверное… – как-то странно передернула плечами Злата и тут же перевела разговор на меня: – А я вас старше представляла.

– Почему?

– Ну как… Мама вас всегда по имени-отчеству величает… А потом имя у вас такое… Редкое…

– Старорежимное, хотите сказать? Почти как Емеля?

– Где-то так. Среди моих сверстников нет ни одного Егора. Я и подумала… У нас учителя физики звали Егором Степановичем, а ему за шестьдесят.

– Ну спасибо! – рассмеялся я ее непосредственности. – Мне до пенсии еще далеко.

Хотел добавить, что она мне младше представлялась, лет восемнадцати, но не стал этого делать. Во-первых, видел ее на экране вариатора, знал, что работает пресс-секретарем по связям с общественностью Департамента по науке, – какие восемнадцать? Во-вторых, и это главное, откуда мне знать, что у квартирной хозяйки есть дочь? Вероника Львовна о дочери никогда не говорила.