Читаем без скачивания Блудная дочь - Лиза Джексон

Вдали от центра города, ближе к холмам, начинаются привольно разбросанные дома местных богачей. Самый внушительный – по масштабам Бэд-Лака почти дворец – особняк отца Шелби. В миле от города, на пяти акрах земли, над ручьем, вьющимся меж зарослей пеканов, гордо высятся три этажа из камня и кирпича. Высокие окна и перила крыльца (всех четырех крылец, если быть точной) украшены корзинами с разноцветной фуксией. Трава всегда зелена и аккуратно подстрижена, клумбы пестреют цветами, и, должно быть, по-прежнему ласкает взор чистой аквамариновой глубиной овальный бассейн на заднем дворе – свидетельство богатства судьи Коула.

Шелби поморщилась – на память пришли шепотки и пересуды, благоговейно-восторженные, завистливые, а порой и откровенно злобные, каких пришлось вдоволь наслушаться в юности.

– Говорят, ее папаша – самый богатый человек к западу от Сан-Антонио.

– Покупает ей все, что она попросит. Стоит нашей принцессе только захотеть.

– Да, не всем так везет!

Даже сейчас, много лет спустя, Шелби чувствовала, как заливает щеки горячая краска стыда. Как тогда, когда ей запрещали играть с Марией, племянницей экономки. Когда предупреждали, что с Руби Ди водиться не стоит – не та у нее репутация. Когда Шелби узнала, что ее новая кобыла аппалузской породы стоит больше, чем Нейв Смит зарабатывает на ранчо ее отца за целый год.

Неудивительно, что она сбежала.

Шелби нажала на тормоза, сунула ноги в туфли, заглушила мотор и бросила ключи от машины в портфель. Пробормотав: «Боже, дай мне силы!», вышла из машины, одернула прилипшую к спине блузку и зашагала по кирпичной дорожке к дому. В дверь постучала кулаком, не трудясь поднимать дверной молоток с выгравированным именем «Коул» – это имя давно стало ей ненавистно.

Дверь беззвучно распахнулась, и ноздри Шелби уловили знакомый запах полировочного состава для мебели. Итальянский мрамор пола блестел в солнечном свете, щедро льющемся сквозь высокие, безупречно чистые окна.

– Hola![2] Кто здесь? – донесся из кухни знакомый голос с сильным испанским акцентом.

Послышались мягкие шаги, и Шелби, повернув за угол, едва не врезалась в Лидию, экономку отца. Темные глаза мексиканки расширились от удивления, а в следующий миг лицо ее озарилось широкой улыбкой.

– Сеньорита Шелби!

Одним взглядом окинув экономку, Шелби заметила, что в густых черных волосах ее, стянутых тугим узлом, блестят серебряные нити, что ушла былая стройность, но на смуглом лице с высокими скулами – наследие индейских предков – не видно ни одной морщины.

– Dios! – Лидия крепко обняла бывшую воспитанницу. – Почему ты никого не предупредила, что приезжаешь?

– Это был внезапный порыв.

Непрошеные слезы обожгли Шелби глаза. Наряд Лидии остался прежним – все то же черное платье, белый воротничок, белый передник и босоножки на плоской подошве. И все тот же аромат ванили и сигаретного дыма.

– Я... я так рада тебя видеть!

– И я тебя, nina.– Она огорченно поцокала языком. – Если бы я знала, что ты приезжаешь, приготовила бы все твои любимые лакомства – ветчину со сладким картофелем, а на десерт – пирог с орехами. Уж я бы расстаралась! Скажи, ты еще не разлюбила ореховый пирог?

Шелби рассмеялась:

– Нет, но, пожалуйста, Лидия, не беспокойся. Я не знаю, надолго ли останусь.

– Хорошо, хорошо. Не будем об этом. И о твоем отъезде я ни слова не скажу. Ах, nina – На глазах пожилой мексиканки заблестели слезы, она часто заморгала. – Ничего... ничего... просто ты словно fantasma – вылитая мать! – Вздохнув, Лидия отступила на шаг и оглядела Шелби с ног до головы. – Dios, какая же ты худенькая! Неужели на севере совсем не умеют готовить?

– Абсолютно, – улыбнулась Шелби. – Поэтому в Сиэтле все тощие. И питаются только кофе и бутербродами. А еще там холодно и все время идет дождь.

Лидия рассмеялась:

– Ну, здесь мы тебя откормим!

– Позже. Сейчас я хочу поговорить с судьей.

Шелби высвободилась из объятий Лидии. «Несколько добрых слов – и ты размякла! – упрекнула она себя. – Не поддавайся дурацкой сентиментальности. Помни о своей цели».

– Судья дома?

– Si, на веранде. Но он не один. Я скажу ему, что ты... Но было поздно: Шелби уже рванулась к раздвижным дверям, ведущим на задний двор.

– Спасибо, Лидия, я сама.

Она пересекла столовую – сияющий стол красного дерева, двенадцать резных стульев, букет «райских птиц» – любимых цветов матери.

Цветы на столе сменялись каждую неделю уже двадцать лет – со дня смерти Жасмин Коул. В стеклянных дверцах массивного серванта отражался фарфор и хрусталь. «Ничто не изменилось», – подумала Шелби, распахивая дверь и выходя на веранду с видом на бассейн. Под потолком лениво взмахивают лопастями вентиляторы. Зеленовато-голубая вода сверкает на солнце так, что больно смотреть, но тень дубов и пеканов спасает от жары.

Отец сидит за столиком. Черный костюм, белая рубашка. Привычная стетсоновская шляпа небрежно брошена на стол, резная трость с ручкой из слоновой кости лежит на коленях. Перед ним – двое в джинсах и рубахах с закатанными рукавами: один усатый, с редеющими на макушке волосами, другой – с седеющей козлиной бородкой и в темных очках. Верные слуги выслушивают распоряжения хозяина. Все трое оборачиваются на звук шагов – и недоумение на лицах холуев медленно сменяется узнаванием... изумлением... нескрываемым любопытством.

– Шелби!

Лицо отца осветилось искренней радостью – и Шелби содрогнулась от внезапной боли. Как он постарел! Тело, когда-то мускулистое и подтянутое, стало рыхлым, глаза запали, на лбу и в углах рта пролегли глубокие морщины. Густые рыжие волосы обильно подернулись сединой. Но отец все еще производил впечатление, и, когда он встал, выпрямившись во все свои шесть футов и три дюйма, Шелби вспомнилось, как внушительно он смотрелся в зале суда.

– Боже мой! Девочка моя, как я рад тебя видеть! Он попытался ее обнять, но Шелби отстранилась.

– Нам нужно поговорить.

– Милая, что это значит?

Синие глаза отца затуманились разочарованием. Шелби вздрогнула, чувствуя, что готова поддаться минутной слабости. Как хотелось ей броситься к отцу, с размаху упасть в его объятия, повиснуть на шее, плача и смеясь! «Папа, милый папа, как же я по тебе скучала!» Но Шелби вовремя остановила себя. Она уже не девочка, ее не улестить и не запугать.

– Наедине, судья. Нам нужно поговорить наедине. – Она выразительно взглянула в сторону его приспешников.