Читаем без скачивания Освободитель - Александр Прозоров

В общем, даже простое перечисление всего, чего хотелось и что требовалось делать обязательно, дабы сохранить добытое, — и то выходило долгим и нудным.

А уж все это терпеливо исполнять…

К счастью, работы Вожников не боялся, строить умел и любил — иначе свою лесозаготовительную контору создать и сохранить ни за что бы не смог. А потому: взялся за гуж — не говори, что не дюж.

Заутреня — завтрак — прием в Посольских палатах челобитчиков и посланников — обед — послеобеденный отдых, в реальности посвящаемый делам тайным — выход к вечерне — прощание с боярами, отход к отдыху, половина которого тоже съедалась делами финансовыми и техническими, короткий сон и опять на каторгу — властвовать!

Радовало только то, что юная Империя мощнела на глазах, скрепляемая видимыми и невидимыми стяжками: клятвами преданности, перемешанными уделами, денежной и дорожной сетью, единством законов, мер и весов, общей печатной азбукой и общими правилами производства. В общем, Егор старался, как мог — вот только времени у него не оставалось даже на то, чтобы жене изменить. Хотя Елена все равно находила всякие поводы для своей неизменной горячей ревности.

В этой кутерьме Вожников уже к завтраку забыл и о портрете, и о Тамерлановом внуке, и о разговорах о баскаках — однако Елена, умница, памятку себе, похоже, сделала. И незадолго перед вечерней службой, когда Егор, наряженный в тяжелую, как латный доспех, и жаркую, несмотря на мороз, соболью шубу и расшитые валенки, в бобровой шапке и с высоким резным посохом из мореного дуба остановился на берегу Волхова, с завистью смотря на ребятню, что каталась по ледяному склону у далекого моста — сбоку к нему подкрались, допущенные охраной, три хорошо одетых седобородых татарина, двое из которых были в теплых мохнатых малахаях и тулупах, а один, самый молодой — в тюрбане с пером и толстом стеганом халате, обшитом шелковыми полосками.

— Это еще кто? — не понял Вожников, вопрошая по поводу странных просителей не столько самих татар, сколько свою свиту.

— Посольство правительницы Айгуль, мой возлюбленный супруг, — улыбнулась княгиня. — Ты ведь желал сегодня увидеть баскака, присланного ханом Улугбеком, внуком Тамерлана?

— Султан Улугбек шлет тебе поклон, великий князь, — низко поклонился татарин в тюрбане, — многие подарки и заверение в дружбе. Он наслышан немало о твоей мудрости и надеется найти в тебе своего единомышленника, вместе с которым сможет сделать наш мир добрее и красивее.

— Посол султана? — удивленно глянул на жену Егор.

— Посольских грамот не было, — тут же ответила Елена, которая следила за правилами дипломатического этикета со всей строгостью. — Токмо отписка от ханши.

— Я прибыл с просьбой, а не с посольством, господин… — поспешил сгладить щекотливую ситуацию татарин. — Ведь в нашем мире почти ничего не знают о твоей новой державе, великий князь. Неведомо нам даже, как к тебе обращаться.

— Нам тоже мало что ведомо о жизни в ваших краях, — сказал Егор. — Однако имя хана Улугбека кажется мне знакомым. Чем прославился твой повелитель?

— Он еще слишком юн, господин, чтобы обрести славу. Однако планы султана достойны восхищения. Он надеется возродить у себя в державе Дом Мудрости[3], основать в Самарканде, Гуджване и Бухаре медресе, в которых собрать самых великих мудрецов всего мира, построить обсерваторию.

— Вспомнил! — щелкнул пальцами Вожников. — Обсерватория Улугбека в Самарканде!

— Да, именно там ее и начали возводить, — согласно склонил голову татарин.

— Вот оно, значит, как… — Егор, прикусив губу, нетерпеливо постучал посохом по обледеневшей тропинке. Гость стал ему интересен, однако время приближалось к вечерне, беседовать было некогда. Князь еще раз щелкнул пальцами и решился: — Эй, кто-нибудь! Отведите посланника во дворец, велите накормить, коли голоден, отпоить сбитнем. Вижу, не по нашей погоде одет, зуб на зуб не попадает. Пусть ждет. Мыслю, беседой интересной нас с супругой перед ужином побаловать сможет. Идем, милая, пора.

— Конечно, дорогой, — кивнула Елена и, понизив голос, спросила: — Так кто это такой?

— Султан Улугбек? Правитель Самарканда и величайший ученый современности. Насколько я помню, он добился таких невероятных достижений во всех возможных областях науки, стал настолько мудр, что был обвинен в ереси и свергнут собственным сыном, который и отрубил ему голову[4]. Но это будет еще не скоро, а пока для нас важно то, что сосед он мирный и воевать не станет. Лет на двадцать за юго-восточные границы можно быть спокойными.

— Да, спокойное порубежье — это хорошо, — согласилась княгиня.

Подобные пророчества из уст своего мужа Елена слышала не раз, а потому особо не удивилась. Иногда предсказания оказывались на удивление точными. Иногда — смешили своей наивностью. Но по большей части относились к столь далекому будущему, что проверить их правдивость было невозможно. Вот как и это: поди проверь, казнит через двадцать лет своего отца еще только родившийся сын или передумает? Хотя с обсерваторией князь, похоже, угадал. Да и вообще, послушать сказки о странах неведомых зело интересно будет…

Княгиня повернула голову, подманила пальцем первого попавшегося на глаза молодого нарядного боярина в цветастом зипуне и расшитой сине-зеленой шапке:

— Отведи басурманина во дворец, ключницу покличь. Передай, я до вечера приютить велела.

— Пересвет я, княжич Елецкий, — поторопился представиться паренек и поклонился: — Все исполню в точности, княгиня!

— Поспешай, — милостиво махнула рукой Елена и тут же отступила к мужу.

В Новгороде ее чтили, слушали и опасались даже сильнее, чем самого правителя. Ведь тот половину времени пребывал в походах и разъездах. Княгиня же оставалась здесь всегда. Причем — со всей полнотой власти. Коли прогневается — судьбу любую скомкает, словно тряпку, и в окошко выбросит. Князь же в заботах своих о том даже и не прознает.

Княгиня крепко взяла мужа под локоть и вскинула подбородок — ей такое положение нравилось. Ей кланялись все, она — никому. Ее боялись, она — никого. Перед ней раболепствовали, ловили ее взгляд, каждое слово, стремились исполнить желание — ей же требовалось только карать или миловать. Оставалось только одно, совсем слабое разочарование: подняться выше было уже некуда. Она — императрица!

Все, что теперь оставалось бывшей невольнице — так это как-то подтверждать свой титул правительницы половины мира. Заказывать себе лучшие наряды и украшения, присутствовать на обедах и приемах, строить новые дворцы.

С дворцами получалось пока что хуже всего. Переделывать новгородский — бывшее Амосово подворье — она не могла, поскольку обитала в нем с мужем и челядью. Разве только новый строить — но новый имело смысл возводить в новом месте, в новой столице, где-нибудь дальше на западе, куда быстро сдвигались границы многолюдной державы. Выбрать город, созвать розмыслов, определить место, составить план…

Между тем Егор о сих важнейших делах даже не задумывался, полностью посвящая себя глупому кузнечному баловству, тренировке ватажников, переделке кораблей и возков под новые пушки, отправке рудознатцев в верховья Камы и Печоры, строительству плавильных печей и обучению боярских детей.

Хотя зачем помещиков и простолюдинов куда-то посылать, учить или тренировать? Пару смердов запороть, пару бояр поместий лишить — остальные сами все сделают, только приказывай!

С этими императорскими заботами великая княгиня и отстояла всю службу, погруженная в себя, толком ничего и не услышав, даже не заметив стараний митрополита. Распрощалась с четами княжескими, села в поданные сани, каковые и доставили их с мужем во дворец. Где Егор, едва войдя в жарко натопленную княжескую половину, скинул шубу на руки дворне, наскоро поцеловал Елену в щеку и тут же скрылся в «черной комнате», как прозвали слуги просторную горницу, выбеленные стены которой были расписаны собственноручно повелителем: синими линиями — начертаны реки и озера, коричневыми — горы, черными — болота, зелеными — моря и океаны. Кроме того, карту известных земель покрывала россыпь красных точек: кружки — крупные города, точки — просто поселения, пунктир — важные торговые пути с прямоугольниками — волоками, треугольниками — порогами и линиями — мостами.

Именно здесь великий князь принимал всякого рода черный люд: купцов, ремесленников, рудознатцев, казенных посыльных. И после каждой встречи на стенах добавлялись новые значки, отмечая новые месторождения, вновь появившиеся волоки или каналы, или поселки, ранее неизвестные, а теперь описанные неким купцом или посланником, а зачастую — и получившие небольшое отделение великокняжеской казны, либо с подьячим, но куда чаще — с местным бюргером, достаточно умным и богатым, чтобы заключить договор с императором и стать частью единой денежной системы государства, обеспечив себе и своим потомкам безбедное будущее.