Читаем без скачивания Любовь в смертельной прогрессии - Наталья Фёдоровна Худякова

этом мире не зря, — подумал я спустя минуту, когда унялась внутренняя дрожь. Это дьявольское изобретение реально может спасти жизнь человеку. Трусцой пробежался до кухни, взял из холодильника с блюдечка кусок сыра, оставшегося после завтрака, и забросил его в рот.

Все. Осмотрелся вокруг себя, прищурив глаза. Та-а-к, есть не хочу, спать не хочу, делать вроде тоже ничего не хочу…

Звонок телефона перебил мой психоанализ. Посмотрел на номер — Петренко. Сволочь!

— Че надо…

— Леха, старик, послушай, это что вообще было?! Ты же не думаешь…

Я отключил трубку. Было противно слышать этот истерический треп. Однако дружок был настойчив — мобильник вновь завибрировал. Нажав кнопку, я коротко бросил:

— Пошел на хрен!

Воцарилась тишина. Я вернулся в гостиную, откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Некоторое время безуспешно пытался себя убедить в том, что тишина — это как раз то, что мне сейчас надо. Действительно, покоя и тишины в моей жизни катастрофически мало. Хм… наверно, поэтому сегодня мне эту тишину хотели предоставить, причем в неограниченном количестве. Вечную.

Я открыл глаза, поднялся с дивана и медленно направился в прихожую. Там висело огромное зеркало в полный рост. Я никогда не смотрюсь в него — некогда, да и незачем. Зато Анна крутилась перед ним постоянно. Из-за этого зеркала мы часто ссорились, потому что никогда не могли выйти вовремя из дома и вечно куда-нибудь опаздывали.

Отражение меня не слишком порадовало, а может, я просто был о себе чересчур высокого мнения. Всклокоченные волосы, бледное лицо и темные круги под глазами — откуда только взялись — делали меня похожим на безнадежного пациента психиатра. Тьфу! С досадой отвернулся. Невольно взгляд упал на барсетку. У меня есть, оказывается, неплохая черта — никогда не оставлять сумку с документами и ключами в машине. Вот доказательство еще одной удачи сегодня. Сгори эта сумка, и хлопот было бы по самое… Стоп! Я открыл барсетку и вытащил маленький листок с телефонным номером. Поднес его ближе к глазам, зачем-то понюхал и начал рассматривать, будто диковинку. По краям листка с цифрами были нарисованы разноцветные шарики и цветочки. Ну да, блокнот тоже был какой-то детский, веселенький. Я усмехнулся, вспомнив излишне серьезное лицо Селены.

Я занес номер в свой телефон, а листок из блокнота, как сентиментальная барышня позапрошлого века, бережно сложил и запрятал в книгу Камю. Вряд ли кому в голову придет листать страницы «Чумы». Конечно же, руки чесались набрать заветный номерок, но я боялся. Да, откровенно боялся промахнуться. Как-то раз обо мне сказали: «парень не промах», так что…

Звонок в дверь был сродни взрыву. Сердце гулко застучало. Осторожно глянув в глазок, я с облегчением вздохнул и открыл дверь.

— Здравствуй, Лешенька. — На пороге стояла Татьяна Семеновна из квартиры напротив. Голова ее была обвязана пуховой шалью и глаза смотрели с тоской мне между бровей, как бы в третий глаз.

— Что, баба Таня, опять Петр колобродит?

Соседка по-детски шмыгнула носом и пальцами взялась за виски.

— Не то слово, Леша. Ей-богу, мне даже страшно делается за него. Пропадет парень, ой пропадет, — запричитала она.

Выслушивать прогнозы на будущее Петра Усова — художника и разгильдяя, квартира которого располагалась этажом выше, — мне не хотелось. Тут бы со своим будущим разобраться. Поэтому я приложил руку к груди и клятвенно заверил:

— Сей момент все улажу. Идите домой и спокойненько отдыхайте. Ага?

Баба Таня недоверчиво покосилась на меня, но развивать тему не стала и послушно направилась к своей двери.

Мы сидели с Усовым на пыльном ковре, заваленном разноцветными подушками и прикрытым наспех драпировками, которые художник сорвал со стены, и допивали коньяк, предусмотрительно прихваченный мной из дома. Мне не потребовалось больших усилий, чтобы прекратить очередную оргию. Творец и сам устал изрядно, поэтому мой приход был для него спасением. «Геть!» — рявкнул он на двух голых девиц, которые с визгом скрылись в ванной и затем вскоре покинули квартиру. Мы безо всякого энтузиазма грызли недозрелые яблоки, оставшиеся, как мне показалось, от каких-то давних Петиных натюрмортов, и думали каждый о своем.

У моего соседа была навязчивая придурь: когда работа не шла, он напивался вдрызг со своими натурщицами, ложился на пол и заставлял под громкую музыку девушек танцевать. Непременно голыми, непременно на шпильках, и самое главное — у него на груди. После такого экстрима Усов чувствовал себя неважно и частенько, чтобы залечить раны, на несколько дней уезжал за город, где в одиночестве писал пейзажи. «Пейзаж, Леха, — это эликсир», — пояснял он мне. Пейзажи он никогда не продавал, лишь изредка дарил знакомым. А настоящие деньги ему приносили портреты. «Но они, эти люди на холсте, меня выматывают», — жаловался Усов. Я ему верил. Для меня художники, как, впрочем, и весь творческий люд — небожители, вызывающие трепет.

— Хорошо, что ты пришел, — зевнув, сказал творец и, прикурив сигарету, растянулся на полу.

— Еще бы, — хмыкнул я. — Через полчаса скорую пришлось бы вызывать. — Я выразительно глянул на кровоподтеки, которыми была разукрашена вся его волосатая грудь. Усов застегнул рубаху и махнул рукой.

— Ерунда.

Я промолчал, пусть будет «ерунда». По сравнению с тем, что сегодня произошло, действительно…

— А у тебя проблемы, старик, — неожиданно изрек Петр и лениво приподнял опухшие веки. — Большие.

— С чего ты взял? Тоже мне, провидец.

— Не провидец, а художник. У тебя это на лбу написано.

Я рассмеялся:

— Маслом?

— Угу. Почти.

Тяжело вздохнув, я попытался отговориться:

— Устал, знаешь…

Мы вновь замолчали. Хорошо, когда рядом есть люди, с которыми можно просто помолчать о своих проблемах, а можно и поговорить. Принуждать к откровению Усов не будет, но помочь, если надо, никогда не откажется. Только чем? Я сам не знал, чем конкретно можно мне помочь.

Меня подставляют, меня хотят убить… Где и кому я перешел дорогу? Почему Сергей Петренко, мой однокашник, вдруг превратился во врага. Именно вдруг? Мы никогда не вели с ним общих дел, никогда не ссорились из-за девушек, да и вообще не ссорились и встречались редко. Так, в больших компаниях по большим праздникам. Я вспомнил его лицо, когда он пытался объяснить, почему мне надо уговорить Тимура Авдеева, владельца солидной страховой компании, оформить сомнительной Серегиной конторе по продаже франшиз полис на крупную сумму. Это была мордочка крысы, даже остренькие зубки показались как будто. Такая мордочка сильно диссонировала с его крупной фигурой, и уж никак не вязалась с