Читаем без скачивания В споре со временем - Наталья Решетовская

Вдруг ребята, подняв головы, воскликнули: «Морж!»

Вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, на нас нёсся высокий, худощавый, густо-светловолосый юноша. Он объяснил, что слушает у нас на химфаке лекции по химии. Говорил он очень быстро. Да и весь он был какой-то быстрый, стремительный. Лицо очень подвижное.

Глаза его то перебегали от одного к другому, то с интересом устремлялись на меня. У него потом осталось в памяти, что в первый момент он увидел не всё моё лицо. Нижняя часть его была закрыта огромным яблоком, которым я закусывала свой бутерброд.

Ребята много рассказывали о своей школе. Называли сами себя мушкетёрами, причём Атосом был Саня, Портосом — Кока, а Кирилл был Арамис.

В их разговорах постоянно фигурировали герои из самых различных литературных произведений, античные боги, исторические личности. Все трое казались мне всезнайками.

Я столько и с таким увлечением говорила дома о своих новых знакомых, что мама предложила пригласить их всех к нам как-нибудь в гости.

7 ноября вечером к нам пришли Саня, Кока и Кирилл и ещё трое девушек студенток нашего университета. Играли в «фанты» и мне выпало исполнить что-нибудь на рояле. Я сыграла 14-й этюд Шопена.

Перед тем как сесть за стол пить чай с маминым угощением, мы все мыли руки в нашей маленькой комнате. Мне сливал из кружки Саня. Тут же сказал: «А ведь ты очень хорошо играешь на рояле».

Маме понравилась вся компания, но больше всех Кирилл, пленивший её выразительными грустными глазами. Ему и на самом деле жилось не весело. Мать его была долго и тяжело больна и вся забота и о ней и о младшей сестре Наде — ныне известном композиторе — лежала на плечах Кирилла.

Через десять дней — 17 ноября по поводу дня рождения бывшей одноклассницы наших «трёх мушкетёров» студентки биофака Люли Остер устроили новую вечеринку. Там меня познакомили с Лидой Ежерец. Подведя меня к ней, Кира сказал очень значительно: «Наташа, это же Лида». Мы уже много слышали друг о друге. Кирилл говорил ей обо мне с удивлением: «Ты понимаешь, она совсем как мы» — и это было высшей похвалой.

Конечно, мне и в голову прийти не могло, что в 1956 году я получу от Солженицына такое письмо:

«Сегодня — ровно 20 лет с того дня, который я считаю днём окончательного и бесповоротного влюбления в тебя: вечеринка у Люли, ты — в белом шёлковом платье и я (в игре, в шутку — но и всерьёз) на коленях перед тобой. На другой день был выходной — я ходил по Пушкинскому бульвару и сходил с ума от любви».

В тот же самый вечер Саня Солженицын решает написать исторический роман. А на следующий день — обдумывает его. Я представляюсь ему одной из героинь, которая будет носить звучное имя Люси Ольховской…

В тот год я больше дружила с Кокой. В зимние каникулы он научил меня игре в шахматы, а летом — кататься на велосипеде. Из велопохода по Военно-Грузинской дороге даже написал мне письмо, которое по шутке почты не дошло… Саня мне в ту пору ничего не говорил о своём чувстве. Оно вдохновляло его на стихи. В нём он признавался своему дневнику…

Когда мы были на втором курсе, в университете открыли школу танцев. Оказалось, что из всех нас записались двое: Саня и я. Что же удивительного, что мы стали танцевальной парой?..

На университетские вечера мы тоже стали приходить вдвоём с Саней и танцевали на них только друг с другом. Саня заходил за мной и обычно ещё слушал мою игру на рояле. Помимо вещей, которые я разучивала, я часто играла ему, помню, «Серенаду» Брага.

Мне было хорошо так. И не хотелось никаких перемен…

И вдруг 2 июля 1938 года Саня признался мне в любви. Говорил о том, что в своей будущей жизни видит меня с собой всегда рядом. И… ждал ответа.

…Было ли то, что я чувствовала к Сане, любовью?.. Той, ради которой готов забыть всё и всех и очертя голову броситься в её бездну? Тогда я понимала настоящую любовь только такой (из книг). Теперь я понимаю настоящую любовь только такой (прожив жизнь)…

Но в то время жизнь моя была столь многообразна, что Саня, казалось мне, не мог заменить мне всего, хотя и значил для меня очень много. Мир для меня не заключался в нём одном. А что-то надо было решать, говорить тотчас же. И я уронила голову на скамейку, спрятавшуюся в чаще деревьев театрального парка, и заплакала…

Потом было 5 июля. Концерт известной тогда певицы Тамары Церетели в Первомайском саду. Саня, сдержанный, подчёркнуто вежливый, молчаливый.

Значит, всё кончилось?.. И вдруг всё вокруг перестало казаться привлекательным. Только бы осталось то, что было!.. Ведь я без этого не могу. Я хочу, чтобы так было всегда! Так, значит, это… любовь?

И через несколько дней я, всегда раньше сдержанная в словах и действиях, написала Сане записку, что люблю его.

И всё осталось… Но не совсем так, как было… Постепенно в наши отношения вошло много нежности и ласки. Всё трудней было расставаться после свиданий, всё тягостнее — не давать воли своим желаниям…

Или соединиться или расстаться — так стало казаться мне. И я предложила, снова в письме, последнее. В ответ Саня отдал мне письмо, которое, оказывается, у него было давно готово.

Он писал, что не мыслит себе меня в будущем иначе, как своей женой. Но боится, что это помешает его главной жизненной цели. Чтобы добиться такого успеха в жизни, на который он рассчитывает, надо… закончить МИФЛИ и как можно скорее; а я тем временем должна кончить консерваторию… Это потребует большой концентрации нашего времени. Но «время может оказаться в опасности» из-за тысячи всяких мелочей, которые неизбежны в семейной жизни. Эти мелочи сгубят нас прежде, чем удастся «расправить крылья». Время! Вот как коротко можно сформулировать основное препятствие к тому, чтобы нам тотчас пожениться. Саня растерян, поэтому и сам мучится.

Перечисляя всё то, что не даст нам «успеть расправить крылья», Саня назвал «ещё одно потенциальное приятно-неприятное последствие…», имея в виду ребёнка.

По этому вопросу взгляды Солженицына неоднократно менялись. В тюрьме он жалел, что у нас нет детей. А позже был долгое время убеждён, что людям «с большими задачами» нужны не физические, нужны «духовные дети».

Тогда, в 39 году, мы сговорились на том, что поженимся через год, в конце IV курса.

Саня уже стал студентом МИФЛИ. Теперь он не имел права терять ни минуты. Даже поджидая трамвай, он вынимал из кармана и перебирал самодельные карточки, на которых с одной стороны значилось какое-нибудь историческое событие или лицо, а на другой — соответствующие им даты. Бывало, перед началом концерта или кинофильма я по тем же бесчисленным карточкам спрашивала у него, в какие годы царствовал Марк Аврелий, когда был введён эдикт Каракаллы и многое в этом роде или — латинские слова и выражения, тоже по таким же карточкам.