Читаем без скачивания «Банда справедливости» - Юрий Вяземский

Лейтенант вернулся к машине, сел за руль и включил мотор.

Молоденький милиционер, вновь растерявшись, нерешительно последовал за ним.

– А может, все-таки отвяжем, Сергей Иванович… Нельзя же его так…

– Почему же нельзя, Сема? – ласково, как маленькому, улыбнулся ему лейтенант. – А лбом человека таранить дверь можно? – И уже когда тронулись и выехали с пустыря на проспект, пояснил, как бы с самим собой рассуждая: – А что ты с ним сделаешь? На пятнадцать суток? Так ведь сажали, и не раз. Он от этого еще злее стал, еще безнаказаннее научился над людьми изгаляться… Ни черта! Пусть постоит подольше привязанным. Скоро народ на работу пойдет. Авось найдется хороший человек, подойдет и плюнет ему в харю. Я бы точно плюнул.

– Этот человек явился неожиданно и точно ниоткуда, – говорил Дмитрий Андреевич, загадочно улыбаясь и глядя куда-то вдаль. – Никто не знал о нем ничего определенного. Учился ли он, работал – мы понятия не имели. Я подозреваю, что даже настоящее его имя осталось для нас неизвестным. Он представился как Том, но едва ли его в действительности так звали. Во-первых, согласитесь, имя довольно нехарактерное для средней полосы Российской Федерации, а во-вторых, не был он похож на человека по имени Том: этакий широкоплечий крепыш на коротких ногах с толстыми ляжками, с простецким широкоскулым лицом и носом боксера. Возраста он был самого неопределенного; ему могло быть восемнадцать лет, а могло – и все двадцать шесть. Одевался он очень странно, по крайней мере с нашей точки зрения. Мы, студенты, почти все тогда ходили в свободных грубой вязки свитерах а-ля Хемингуэй и в узких брючках. А на нем всегда был темно-синий костюм: плотный пиджак с накладными плечами, широченные брюки – такие можно увидеть только в старых кинофильмах – и непременно белая рубашка и галстук… Даже когда по утрам занимался с нами спортом, бегал вокруг пруда или, стоя на эстрадке, показывал упражнения… Но не буду забегать вперед.

Удивительный был человек, – продолжал Дмитрий Андреевич. – Честное слово, до сих пор для меня остается загадкой, что в нем так властно подчинило нас, увлекло за собой? Да, воля его, которой, кстати, ни одному из нас не хватало. Да, одержимость… Но ведь мне неоднократно приходилось сталкиваться с чрезвычайно волевыми и одержимыми людьми, которые тем не менее никакого влияния на меня не оказывали. За некоторыми из них мне было интересно наблюдать как за определенным социально-биологическим феноменом, другие вызывали во мне раздражение и даже ненависть, третьи – иронию. Но ни одному из них не удавалось заразить своею одержимостью, подчинить своей воле… Это, знаете ли, как у диких оленей. В критической ситуации – во время пожара, например, – когда стадо обращается в панику, когда вожак, до этого прекрасно справлявшийся со своими обязанностями, вдруг теряется и не может более руководить, среди животных неожиданно появляется лидер, уступающий вожаку по силе и сноровке, но единственный олень, который не поддается панике, знает, куда идти, чтобы выйти из огня и вывести за собой стадо. И стадо покорно следует за ним. Но стоит животным оказаться в безопасности, как все возвращается на круги своя: вожак ударом копыта или рогов водворяет лидера-спасителя на его прежнее место в стадной иерархии… К чему бы это я?.. Кстати, молодой человек – тут я уже обращаюсь к вам как к журналисту, – давайте сразу же договоримся, что все попытки бездумно экстраполировать поведение животных на поведение человека несостоятельны с научно-философской точки зрения.

Ну да бог с ней, с наукой! – вслед за этим воскликнул Мезенцев, как мне показалось, с радостью и облегчением. – Слушайте дальше… Хоть я сказал вам, что в студенческие годы был равнодушен к женщинам, краткосрочные, поверхностные и ни к чему не обязывающие увлечения у меня были. С одной из таких мимолетных спутниц я и повстречался с Томом.

Как-то вечером шли мы с ней по улице, – начал Дмитрий Андреевич, но в это время за дверью раздался скрипучий женский голос:

– Ми-и-тя-я! Тебя к телефо-ону!

Мезенцев поморщился, точно от внезапной боли, и гаркнул так неожиданно и громко, что я вздрогнул:

– Меня нет дома!

– А я уже сказала, что сейчас позову тебя, – ответили ему из-за двери.

– Ну и дура, – тихо произнес Дмитрий Андреевич и, картинно разведя руками, поднялся и вышел из комнаты.

Перемахнув через невысокую оградку, трое субъектов, позвякивая в темноте бутылками, направились к скамейкам и столикам, с четырех сторон окруженным кустами сирени, где в хорошую погоду воспитатели детского сада устраивали для старших групп занятия под открытым небом.

– Гляди ты, уже починили! – изумленно воскликнул один из субъектов, самый долговязый и молодой. – Вот это сервис!

– Да не ори ты! – сердито заметил другой, поприземистее и постарше.

– Спокуха, Петрович! Чувствуй себя как дома, понял, – заверил его долговязый.

– А чего починили, Сань? – спросил третий субъект с глазами настолько испитыми, что они светились в темноте.

– Да Витька вчера сел на одну из парт, а она под ним – хрясь! Он на другую, а она опять – хрясь! Умора!.. Ну, Витька, из литейного, знаешь ты его! Здоровенная туша! – пояснил долговязый Саня.

– Тише ты! – снова цыкнул на него приземистый Петрович.

Они уселись на низенькие парты, с трудом просунув ноги под столы, упершись в них снизу коленями.

– Сервис! – восторженно повторил Саня.

– На-ка, открывай лучше, – велел Петрович, протягивая бутылку.

– Эк не терпится человеку!.. Ну ладно. Да растечется влага небесная по периферии телесной. Так, что ли, в Священном Писании? – сострил Саня, принимая бутылку. – Вынимай закуску, Кузя, накрывай на стол, как учили.

Саня засунул горлышко в рот, рванул головой, с хлопком выдернув пробку, и вдруг замер.

– Чего ты, Сань? – участливо спросил его Кузя. – Зуб сломал?

– Ой! Кто это? – удивленно произнес Саня, вглядываясь в темноту.

Дружки проследили за его взглядом и прямо перед собой возле сиреневой изгороди увидели фигуру очень высокого и широкого в плечах человека.

Собутыльники оторопели. Первым нашелся Петрович.

– Тебе чего? – спросил он у фигуры.

Фигура безмолвствовала, а ответ прозвучал сзади, за спиной у мужичков:

– Поставь бутылку!

Собутыльники разом обернулись, но никого не увидели. Саня на всякий случай поставил бутылку на столик, держась за горлышко, потом повернулся к темной фигуре и как можно свирепее крикнул:

– Чего надо, говорят?!

Фигура опять не ответила, а вместо ответа слева в проходе через сиреневое кольцо появилась другая фигура, помельче, правда, комплекцией.

– Поставь бутылку! – повторил все тот же властный голос за спиной у мужичков.

– Что за шутки, ребята? – примирительно спросил Петрович.

– Сань, поставь лучше бутылку, – попросил Кузя.

– А я что, не поставил, что ли? Да чего им надото?! – со страху возмутился Саня и вскочил. От его резкого движения хрустнула спинка на детской скамеечке.

– Пора начинать, товарищи! – раздался другой голос, но теперь справа.

Две фигуры медленно двинулись к собутыльникам.

– Чего ты! Чего надо-то! Как врежу сейчас бутылкой по мозгам! – тут же забормотал Саня, подбадривая себя. – Только подойди, понял!

Он замахнулся бутылкой, и вино полилось на траву.

– Сань, не надо! Кончай, Сань! Поставь бутылку! – всполошился Кузя, схватив Саню за руку.

– Не, пускай подойдет. Пускай подойдет, понял!

Исполинская фигура, дойдя до первого ряда парт, остановилась, а та, что была слева, продолжала наступление. Когда она приблизилась к Сане, тот вырвался от товарища, подался вперед, но тут же остановился.

– Ты чего?! – в ужасе воскликнул он, опуская бутылку.

На него смотрела сплющенная рожа, безносая, безухая, с растянутыми в узкие щелки глазами.

В следующий момент фигура выхватила из-за спины металлический прут, коротко взмахнула им и ударила по бутылке, разбив ее вдребезги и обрызгав мужика остатками вина. Взвыв то ли от обиды, то ли от страха, Саня ринулся на противника, но вдруг дернулся назад, схватился за горло и упал навзничь.

Сцены этой оказалось достаточно, чтобы двое Саниных знакомых рванули наутек в освободившийся проход между кустами, бросив собутыльника на произвол судьбы.

Едва они скрылись, из кустов вышли еще две фигуры. Одна из них – в пиджаке и белой рубашке с галстуком – не спеша наматывала на локоть веревку, заарканившую Саню и повергшую его на землю. Приблизившись к поверженному и склонив над ним обезображенное лицо, фигура в пиджаке произнесла медленно и отчетливо:

– Слушай меня и передай своим алкоголикам. Здесь живут маленькие дети. Здесь они занимаются, рисуют, учатся, так сказать, прекрасному… А вы, подлые скоты, приходите сюда распивать напитки, ломаете парты, топчете траву и оставляете кожуру от колбасы. Если вы еще раз, понимаешь ли, сунетесь сюда… Чтобы духу вашего здесь не было! Надеюсь, ты меня понял! А теперь убирайся!