Читаем без скачивания Как вырастить здорового ребенка - Татьяна Шипошина

– Но ведь сейчас все у нее с кишечником в порядке!

– Да, сейчас в порядке, а вдруг летом опять расстройство будет?

– Будет расстройство, будем и обследоваться! (Слава богу, на дворе ноябрь!)

Я перехожу в наступление, если это можно так назвать:

– А то поедете в эти институты, там всяких заразных больных полно!

Это ее притормаживает, и она соглашается:

– Ну ладно, если заболеем – тогда поедем. Но, может быть, мы хоть тут, у нас, на дисбактериоз сдадим?

Мне приходится уступить.

Даже если я ей не дам направления, она пойдет к заведующему и ангельским лицом расскажет ему, что ей очень, очень надо сдать кал на дисбактериоз, а ужасный и неграмотный участковый врач не дает направления. И заведующий, во избежание скандала, даст ей это направление и еще кучу каких угодно направлений.

Дело-то – совсем не в дисбактериозе. Самое интересное в том, что дисбактериоз, конечно же, высеется, так как он сейчас практически у всех высевается в той или иной степени. И не будем сейчас рассуждать о достоверности анализов и вообще о том, что такого диагноза не существует.

Может быть, даже очень компетентное лечение будет ей назначено. Но ведь ни одной таблетки, ни одного порошка она девочке своей не даст. Кучу причин придумает, чтобы не дать. Зато на следующем приеме меня ждет длительный и мучительный диалог на тему: «У нас дисбактериоз! Нам нельзя и того, и другого, и третьего…»

Девочка между тем уже облазила и вытерла собою все углы, сидит на корточках возле стула и занудно тыкает маму в бедро кулачком. Мне очень жалко это маленькое создание. Что угодно надо тебе бедной, только не анализ на дисбактериоз. И ничего я для тебя сделать не могу. И так мне больно это сознавать. И неизвестно, от чего больнее – от диалога с мамой твоей, или от того, что я ничего сделать не могу.

А очередь начинает волноваться, дверь приоткрывается то и дело. Медсестра не выдерживает и приглашает следующего, а она все не может уйти, все пытается спросить еще что-то. И я любезно говорю ей на прощание: «Вот придете, когда простуда кончится, тогда я вам все объясню».

Господи, помилуй! Помилуй ее! Помилуй и меня, на моей экстремальной работе.

Однако жизнь продолжается, вдыхать, выдыхать и отдыхать некогда. Аккуратно, как-то виновато, бочком, в кабинет просачивается Саша, худенький мальчик лет одиннадцати. У него модная длинная стрижка. Свитер дорогой, но великоватый ему и грязный.

Саша – наш пациент постоянный. Приходит в месяц раз, а то и два. И все кашляет, кашляет. И все у него течет вяло, все тормозит. Простуда вместо семи дней – десять. А бронхит вместо десяти – двадцать. Приходит он все время один. Однажды я не выдержала и маму вызвала. То есть говорю ему:

– Не буду тебе лечение назначать, пока мама не придет. А то я назначаю, а ты не выздоравливаешь!

– Нет, я лечусь! – отвечает. – Я таблетки пью.

– Ну, хорошо, пусть мама придет, может, мы что-нибудь новое тебе назначим, может, пообследуем тебя.

Мама пришла. Высокая, холеная, очень недовольная, что ее потревожили. Одежда модная, дорогая. Обтягивает ее фигуру чуть-чуть больше, чем стоило бы, учитывая неюный уже возраст. Разговаривает на повышенных тонах, губы сжимает:

– Зачем вы меня вызываете? Все, что вы назначаете, я ему даю! Вернее, он и сам уже взрослый. И прекрасно сам все пьет. Ему уже двенадцать лет скоро! Может, это вы неправильно назначаете?

– Понимаете, я хотела бы ему анализы и рентген сделать. Это все я не могу писать просто так. Это я должна взрослому человеку в руки дать! Вы же видите, что мальчик у вас болеет слишком часто и выздоравливает плохо.

– А… – говорит она, – ну, тогда давайте.

До нее дошло, наконец, что ее не ругают, и сопротивляться не надо.

– Давайте ваше обследование.

И повернулась, чтобы уйти – высокая, холеная, с видом победителя.

Смутным облачком шевельнулось в моей душе какое-то старое, похожее на обиженного Сашу, чувство. Всегда чуть-чуть робеешь перед кем-то высоким, холеным, уверенным в себе до наглости.

– Понимаете, – говорю, – таблетка из материнских рук лучше ребенку помогает! Может, ему просто больше вашего внимания надо?

По-моему, этого предложения она не услышала, по крайней мере, реакции не последовало. Она была занята поправлением прически перед нашим зеркалом.

Шпильки застучали по коридору – ушла, не обернулась.

Ну, ладно, думаю, обследование дала, а дальше бедному рабу Божьему Александру самому выплывать. Только что же он делать будет, когда кашель свой перерастет!

Люди проходят перед глазами, и иногда мне кажется, что я становлюсь участником какого-то действия, где я уже не я, а просто некая функция. Жаль, что я в математике не сильна. Становится свершено не важным, как я выгляжу, где и когда я родилась, где училась, и т. д. И мой кабинет становится маленькой точкой, видимой с огромной высоты.

Однако при этом остается очень важным, что в нем происходит, хотя деталей совершенно не разобрать. И мне нельзя, совершенно нельзя фальшивить. Упаси бог, я не имею права чего-то недосказать или сказать не так, и тем более что-то не так сделать.

Иногда появляется ощущение, что кто-то работает за меня. Но это бывает уже к концу приема и не каждый раз, а только при сильной усталости – после парочки таких больных, как моя Лаврова.

Следующая мамаша спокойная и простая, а вот ребенок – по-настоящему болен. Сидели дома с температурой восемь дней. Кашель болезненный. Весь, бедный, изгибается, морщится при кашле, под глазами круги уже не синие, а зеленые. Выслушиваю хрипы справа – скорее всего, пневмония.

– Что же вы так долго с температурой сидели дома – целых восемь дней?

– Да я все травками его лечила, думала – вот завтра все пройдет!

Вижу, что правда лечила. Странная работа у меня. То я говорю: «Чего так долго сидели», то думаю: «Чего притопали на прием, ничего же у вас нет!»

– Ну, ладно, скорее на рентген и быстро со снимком назад, чтоб нам еще один день не потерять!

– Доктор, а нам снимок отдадут?

Вот еще одна проблема – вряд ли им снимок отдадут!

– Просите! Не отдадут, все равно к концу приема возвращайтесь, хоть на словах пусть передадут, что там у вас. А то я вас в стационар направлю, и все!

В стационар они не хотят. Должны вернуться.

В случае с пневмонией лучше перестраховаться, чем ее пропустить. Пневмония по-прежнему страшна и коварна, течет не типично и встречается довольно часто. И болеют ею, как правило, люди без ярко выраженной неврастении. Не те, кто, простите, врача вызывает на каждую соплю. Болеют в основном те, кто мало жалуется. В этом есть какая-то высшая Божья мудрость. Тяжелое испытание дается более сильной душе.

Так что диагноз мой, скорее всего, правильный.

– Доктор, вас к телефону!

Боюсь я телефонных звонков! Ничего с этим поделать не могу! От каждого звонка как бы ожидаю подвоха, боюсь, что скажут сейчас: или больной отяжелел, или в стационар попал, или даже хуже того. Не могу ничего поделать, просто терплю свой страх, не даю ему границу переходить. Господи, помилуй!

Звонит заведующий:

– Я к вам больного послал, вы уж там его примите, это самое, без очереди, это внук нашего бухгалтера! Вообще, вы понимаете, это самое, хорошо их там примите!

– Да, поняла, приму! (Слава богу, никто не отяжелел!)

А насчет того, что я всех стараюсь принимать одинаково, я промолчу. Без очереди – это да, почему бы и нет, если это внук сотрудника нашего. И так у нас льгот практически никаких. Я бы ввела для медиков хоть лекарства, что ли, за половину цены. Но это уже история другая. Отвлекаться нельзя.

Симпатичный внук нашего бухгалтера оказался болен настоящей гнойной ангиной. Гнойные фолликулы в миндалинах, отечная шея. Будем лечиться.

Отношения с заведующим у меня хорошие. Слава богу, у него хватает ума или как бы внутреннего чутья не переступать рамок, не нарушать независимости участковых врачей. За это все прощают ему ярко выраженный холерический темперамент: накричит, накричит – и тут же отойдет. За пазухой – даже маленького камешка нет. Легкий, чистый человек.

Был момент в моей жизни, когда я работала под началом тяжелого человека. Нет власти – не от Бога, а вот плохая власть – по грехам нашим или во испытание. А может, все вместе. Много, значит, было грехов у меня. На тот момент. Смешно!

Эта женщина-директор окружала себя определенным кругом подчиненных людей. Но подчиняться требовалось полностью. Она жила в одиночестве, и подчиненные иногда даже физически ей служили: и убирали у нее дома, и ходили за продуктами, и ночевали. Причем не уборщицы, а люди с высшим образованием, которые работали здесь же.

Высокой честью считалось сидеть с ней за одним столом во время ежедневного чаепития. Хорошим тоном считалась лесть, даже в неприкрытом, нескромном виде. Приветствовались подарки и подношения.