Читаем без скачивания Только когда я смеюсь - Лен Дейтон

– Ради бога, прекрати этот шум, – сказала Лиз, просунув голову в дверь. – Они скоро будут здесь.

Я плотнее нахлобучил фуражку охранника.

– И не вздумай закурить, – приказала Лиз. – Ты знаешь, как это раздражает Сайласа. На тебе конфетку. – Она положила леденец на стол.

– Вжих, – сказал я. – Вжих, вжих, вжих.

Я попытался обнять ее, но она увернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я до смерти – хочу курить, но не закуриваю. Сайлас не разрешает курить на посту, конечно, если это не входит в роль. И я никогда не огорчаю его – по-настоящему, я хочу сказать, то есть когда мы на деле. А в остальном я довольно часто огорчаю его.

Глава 2

Лиз

Я не назвала бы это благоприятным началом. Сайлас и Боб кланялись друг другу, как парочка японских генералов, и твердили: «Этап номер один завершен». Я развесила картинки в рамочках на нашем фальшивом сейфе и позвонила в банк, чтобы предупредить, что мы выезжаем за деньгами. Затем Боб удалился в соседнюю комнату, и я поняла, что он сейчас будет примерять свою форменную фуражку и пялиться в зеркало. Хорошо бы он догадался не закурить сигарету, потому что Сайлас обязательно учует запах и закатит одну из своих истерик. Наши два простака должны были явиться с минуты на минуту, а я все никак не могла решить, стоит ли переодевать чулки – на одном пошла петля, другой вытянулся на колене. На столе Сайлас небрежно раскидал карты геологоразведочных работ. Лицо его было сосредоточенно, губы напряжены, как и нервы. Мне хотелось подойти к нему и положить ладонь ему на руку, чтобы он взглянул на меня, расслабился на мгновение и улыбнулся, но прежде чем я успела шевельнуться, он сказал: «Два тридцать пять. Водитель скоро доставит их к парадному входу. Займи свое рабочее место, дорогая». Он выглядел безупречно: черный пиджак, брюки в тонкую белую полоску, золотая цепочка часов и эти нелепые очки с оправой до половины, поверх которой он бросал отсутствующие взгляды. Как я люблю его. Я улыбнулась, и он ответил легкой усмешкой, будто боялся, что я восприму это как поощрение и потрачу драгоценное время на всякие нежности.

Мы еще не получали фальшивого телетайпного сообщения. Я бегом спустилась в вестибюль, где пустовала телетайпная. В наше субботнее посещение привратник показал мне, где она расположена. Я переключила аппарат на режим местной передачи, так что связь прекратилась, и набрала настоящий номер багамского телетайпа и обратный код Амальгамин. Внизу я напечатала подставное послание из Нассо и снова переключила аппарат на нормальный режим работы. Оторвав лист, я оставила его возле формы Боба. На том же листе было несколько настоящих сообщений. Я сняла сережки и бусы и попыталась пригладить волосы. Бесполезно, без парикмахерской не обойтись. Тут я услышала голос Сайласа:

– Спускайся вниз, гусеничка. Эти два идиота должны пробыть здесь не более пяти минут. Иди задержи их.

– Иду, дорогой.

Я надела на шею цепочку с тяжелыми, очень ученого вида очками и схватила блокнот. Хорошо, что я поспешила, потому что заказанный нами «линкольн», который мы послали за этими простофилями, подъехал к зданию как раз в тот момент, когда я вошла в вестибюль.

Я поприветствовала наших дурачков и шепотом перебросилась парочкой слов с водителем.

– Вы должны взять итальянца – мистера Сальвадора Ломбарде – здесь, у этого здания, в три часа шесть минут, минута в минуту. Ясно? Подождите?

– Может быть, да, леди, а может, и нет, – ответил водитель. – Но если вокруг меня начнут собираться лягавые, я выкачусь за угол, а в нужное время снова подъеду к этому месту. Так что, если меня не будет, скажите, пусть не трогается с места. Итальянец, говорите, а?

– Белая фетровая шляпа, темные очки и темно-коричневое пальто, – сказала я.

– Ишь ты, Аль Капоне, значит, – сказал шофер и рассмеялся.

Я наклонилась к нему.

– Только попробуй так подколоть Сала, – я оскалила зубы, – и мигом очутишься в реке.

И поспешила вслед за двумя простаками, уже ждавшими в вестибюле.

– Сегодня не обычный наш водитель, – объяснила я. – У нас сейчас так много водителей, что они вечно забывают, что им приказано делать.

Два простака кивнули. Один из них – Джонни Джонс, толстяк в районе сорока – в своем пушистом пальто напоминал симпатичного игрушечного медвежонка. Второй – Карл Постер – был высоким, представительного вида, с серыми глазами и точеным носом, он разглядывал меня, как с колокольни. Таких обычно снимают в амплуа неверных мужей в итальянских фильмах, которые то и дело запрещает Лига нравов.

– Я собиралась угостить вас кофе, – сказала я. – но как назло, наша кофеварка наверху что-то барахлит сегодня.

Карл не спеша оглядел меня, как покупатель на рынке рабов.

– Почему бы нам не выпить чашечку кофе здесь, сейчас? – произнес он и посмотрел на часы. – Мы пришли на пять минут раньше.

– Прекрасно, – согласилась я и повернулась к лифту.

– Выпейте кофе с нами, – предложил Карл, положив руку мне на плечо. Жест был достаточно настойчивым для приглашения, но не настолько нахальным, чтобы заставить девушку звать на помощь полицейского.

В полупустом кафетерии мы заняли уютное местечко в углу, и они заставили меня взять пирожные тоже. Пирожные с шоколадной начинкой внутри были еще посыпаны сахаром.

– Гулять так гулять, – пояснил Джонни, тот, что пониже ростом. – И не вздумайте возражать, сегодня у нас великий день. Правда, Карл?

Карл взглянул на него, раздраженный, казалось, наивным признанием Джонни.

– Карл никогда не признает этого. А, Карл? – Он хлопнул Карла по плечу. – Но сегодня великий день для нас обоих. Улыбнись же, Карл.

Карл неохотно изобразил улыбку. Джонни повернулся ко мне:

– Вы давно работаете в этой компании?

– Четыре года, – ответила я. – В феврале будет пять.

Я знала свою легенду назубок. Простаки часто задают подобные вопросы. Сколько вы работаете со своим боссом? Какой марки самолет компании? Или другие заковыристые вопросы для проверки информации, которую давал им Сайлас, типа: давно ли ваш шеф начал носить очки или какую машину он водит.

Иногда я задавала себе вопрос, почему мне не жалко дураков. Боб говорит, что он иногда испытывает к ним что-то вроде жалости, но я лично никогда не принимала их близко к сердцу. Это будто ты читаешь о жертвах автомобильных катастроф, и если это не кто-то из твоих знакомых, просто невозможно расстраиваться по этому поводу, правда? Это как жалость к убитому ягненку, когда вы едите его великолепное филе с соусом. Я просто хочу сказать, ягненку ведь не станет легче, если я не съем мясо, а только соскребу с него соус. Именно так я и отношусь к дуракам: если я не съем их, это сделает кто-то другой, они жертвы от природы. Вот как я это понимаю.

– Вы любите детей? – спросил Джонни-коротышка.

– У моей сестры трое, – подхватила я. – Мальчики-близнецы, им уже почти пять, и трехлетняя девочка.

– А у меня сын, ему скоро шесть, – сказал Джонни. Он с такой гордостью объявил возраст ребенка, словно это был козырь и будто лучше шестилетнего сына может быть только семилетний. – Хотите взглянуть на его фото?

– Она не хочет смотреть никаких фотографий, – объявил Карл.

Джонни, по всей видимости, это задело. Карл поспешил смягчить свое замечание:

– Ни твоих детей, ни моих, – продолжил он. – Она на работе, на что они ей?

В его последней фразе прозвучала извиняющаяся нотка.

– Я бы с удовольствием посмотрела на них. Действительно, – ответила я. – Я люблю детей.

Джонни вытащил свой бумажник. Из прозрачного окошка выглядывало лицо женщины. Старомодная прическа, выцветшие от времени тона. На лице женщины застыла нелепая натянутая улыбка, будто она заранее знала, что ее ждет шестилетнее заключение внутри сафьянового переплета бумажника.

– Это Этель, моя жена, – объяснил простак. – Она работала с нами, пока не родился ребенок. Она была мозговым центром всей компании, правда, Карл?

Карл кивнул.

– Это она перевела нас от мягкой игрушки к механике и пластику. Этель вытолкнула нас на поверхность. Именно она подписала наш первый контракт с крупными оптовиками запада. Мы ведь долгое время работали в Денвере. Манхэттен казался нам несбыточной мечтой, когда там, в Денвере, нас было всего четверо. Этель помогала мне в отделе дизайна, а Карл вел всю бухгалтерию и ведал рекламой. Мы работали не покладая рук.

– Ей неинтересно слушать про Денвер, – сказал Карл.

– Почему нет? – удивился толстяк. – Это целая история, – спокойно продолжал он. – У нас на всех было только девятьсот долларов, когда мы начинали. – Он принялся тыкать в снимки своими короткими пухлыми пальцами. – Это моя жена в саду, Билли тогда было три годика, четвертый шел.

– А сегодня? – сказала я. – Сколько у вас сегодня?