Читаем без скачивания Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма - Ларисса Андерсен

Это строки из Лариссиного стихотворения «Осень», которое Вертинский сразу же выделил среди других, когда по приезде в Китай в 1935 году впервые пришел в шанхайское кафе «Ренессанс», чтобы послушать местных поэтов.

Он сам «одевал слова в собственные мотивы»:

Вы мой пленник и гость, светло-серая дикая птица,Вы летели на Север. Я вас подобрал на снегуС перебитым крылом и слезой на замерзшей реснице.Я вас поднял, согрел и теперь до весны берегу…Она была для него словно белая чайка, залетевшая в окно…

Узнав, как Ларисса бедствует, Вертинский уговорил редактора одной из шанхайских газет заказать ей перевод романа английского писателя Перл Банка и, как позже выяснилось, сам заплатил аванс.

Известно однако, что Вертинский очень досадовал, вернее даже был зол, узнав, что Ларисса предпочла дать своему сборнику «вегетариански-пресное» название – «По земным лугам», отвергнув предложенное им – «Печальное вино»[9]. Как бы то ни было, вышедшая тиражом всего 100 экземпляров, книжка Л. Андерсен сразу же стала библиографической редкостью, добавив ей популярности.

Впрочем, был еще один миф, который связал имя Лариссы Андерсен с известным артистом. В 1937 году на шанхайских подмостках зазвучала песня Александра Вертинского «Дансинг герлс», многие почему-то сразу решили, что прототипом ее героини стала Ларисса. Она в то время действительно зарабатывала на жизнь танцами, которые ставила сама и костюмы шила тоже, выступая в кабаре, ночных клубах – стихи не могли «прокормить».

Но при этом, как утверждает сама Ларисса, она никогда не была «дансинг герл», то есть не танцевала с посетителями. Пока все веселились, ей приходилось работать.

«Тут уж было ни до «дринков» и сигарет, – вспоминала Ларисса во время нашей беседы на уютной веранде, закуривая «Camel Light». – Главное – все успеть и держать дыхание. Особенно напряженными выдавались, как правило, рождественские праздники. Однажды с помощью моей верной помощницы китаянки Бетти, на которой держался весь костюмированный гардероб, я успела выступить за одну ночь в пяти местах. Помню, тогда неплохо заработала. Впрочем, с деньгами я никогда не дружила, могла легко спустить их на приглянувшуюся в антикварном магазине статуэтку или инкрустированную шкатулку, а потом занимала у той же Бетти, которой платила сама. Преданнее подруги у меня не было, ее даже прозвали моей Пятницей, хотя и сплетен на наш счет тоже хватало. Что поделаешь, так устроены люди, иначе им скучно жить. Бетти однажды приезжала ко мне во Францию, когда мы с Морисом уже поселилась в Верхней Луаре. А вот я к ней в Шанхай не успела. Она умерла в конце 80-х, чуть-чуть не дожив до весны, а мы так мечтали вместе полюбоваться расцветающими магнолиями».

После того, как в 1956 году Ларисса Андерсен покинула Китай, выйдя замуж за француза Мориса Шеза, одного из директоров крупнейшей судоходной компании «Мессажери Маритим», она продолжала писать – с большими «паузами» и главным образом для себя.

Наверное, поэтому многие из прежнего круга поэтов посчитали, что она совсем «замолчала». Однажды она призналась:

Я замолчала потому,Что о себе твердить устала.Кому же я нужна, кому?Вот почему я замолчала.

«Писать стихи, когда их некому читать, все равно, что танцевать при пустом зале» – заметила позже Ларисса в разговоре.

И все-таки она не замолчала. Торопливо набросанные рифмы мы с ней встречали, разбирая архив, на оборотной стороне рекламного листка, настоятельно советующего купить новый шампунь или чудо-сковороду, на официальном бланке из мэрии или просто на листочке, вырванном из календаря. Долгие годы после Китая они писались во Вьетнаме, в Индии, в Африке, на Таити – везде, куда забрасывала Л. Андерсен судьба. Всегда по-русски, хотя она владеет еще английским и французским. И почти всегда в стол. Она знакомила с ними только своих старых друзей: Валерия Перелешина, Юстину Крузенштерн-Петерец, Марию Визи, Ирину Лесную, спрашивая их совета, требуя самой безжалостной критики, как когда-то в «Чураевке».

Муза не оставляет ее в одиночестве. Стихи приходят когда захотят, не спрашивая разрешения, «… подступают как слезы / как молоко у кормилицы»[10]. Они рождаются во сне или на пустынной, «меж полями пшеницы французской», дорожке, бегущей рядом с ее домом, по которой Ларисса отправляется гулять каждый день, прихватив с собой несколько кусочков сахара и сухарики – гостинцы для соседской лошади, прожорливого ослика или пони.

«Написать стихотворение – все равно что составить японский букет, – говорит Ларисса. – Больше нужно отбросить, чем оставить». В ее стихах, обладающих безупречным вкусом, действительно все «Просто. Строго. И скупо. Скупо той мудрой экономией слов, которая бывает у очень больших художников»[11].

Я боюсь перестать смеяться,Чтобы вновь не услышать боль.Но сегодня играю рольОтдыхающего паяца.

Настоящая поэзия в чем-то сродни магии. Магия стиха Л. Андерсен в его удивительно разнообразной ритмике, особой мелодии и потрясающей по смысловой глубине «финальной строки», которая дает ключ не только к всему стихотворению, но, кажется, к самим тайнам мирозданья.

В час, когда замирает земное согретое лоно,И звенит тишина, и проходит вечерний Христос,Усыпляет ягнят, постилает покровы по склонам,Разливает в степи благовонное миро березИ возносит луну, как икону…

«Я думаю, – как-то философски заметила Ларисса, – что стихи – это как молитва у монахов: если молиться постоянно – то и выходит, а если нет – наступает «сухость» души. И стихи не звучат. А как хорошо, когда они звучат! Словно вот тут-то оно и есть то, для чего живешь…».

Несправедливо, что больше полувека ее поэзия почти не появлялась «в свете» во всем своем великолепии. Удивительно радостно, что теперь эти воскрешенные из забвения стихи смогут прочесть в России, на родном языке, прикоснуться к ним душой.

Они ничуть не утратили своего очарования. Напротив, как старое выдержанное вино, приобрели особый аромат и терпкость, с легким привкусом горечи. Эти рифмы настояны на печали, извечной спутнице судьбы скитальца.

Справедливости ради следует сказать, что в последние годы разные по объему подборки стихов Л. Андерсен уже были представлены в сборниках Э. Штейна «Остров Лариссы» (Орандж, США, 1988), Д. Селькиной и Е. Таскиной «Харбин. Ветка русского дерева» (Новосибирск, 1991), в антологии Е. Евтушенко «Строфы века» (Москва, 1994), В. Врейда и О. Бакич «Русская поэзия Китая» (Москва, 2001), а также в некоторых толстых журналах и газетах. В книге «Одна на мосту» Ларисса Андерсен опубликованных стихотворений, приводит около ста никогда ранее не издававшихся.

Примечательно: имя книги тоже дала стихотворная строка. Это, пожалуй, самая горькая ее «песня». Ларисса Андерсен написала стихотворение «Одна на мосту» в 1971 году, вернувшись из поездки к сестре отца, тете Нине, на родину, где всколыхнулось столько чувств! В этих строчках – настоящая трагедия нескольких поколений русских эмигрантов.

На том берегу – хуторок на полянеИ дедушкин тополь пред ним на посту…Я помню, я вижу – сквозь слезы, в тумане,Но все ж я ушла, и стою на мосту.А мост этот шаток, а мост этот зыбок,От берега деда на берег иной, –Там встретят меня без цветов, без улыбок,И молча ворота захлопнут за мной…

Ларисса Андерсен родилась накануне первой мировой войны, на излете зимы, в 23-м Восточно-Сибирском полку, расквартированном недалеко от г. Хабаровска. Она была третьим ребенком в семье офицера-артиллериста Николая Михайловича Андерсена, но обе ее сестренки с одинаковым именем – Галина, умерли еще в младенчестве. Мама, Евгения Иосифовна, нарекла малышку Лариссой. Наверное, именно это имя, которое в переводе с греческого означает «чайка», «морская птица», подарило ей такую восторженную, не проходящую любовь к морю.

Ведь море было первой сказкойИ навсегда остался след,Меня прозвали «водолазкой»,Когда мне было восемь лет…

Это было на острове Русском, во Владивостоке, куда Н. М. Андерсена в 1920 году перевели в составе Хабаровского графа Муравьева – Амурского кадетского корпуса. Он преподавал английский язык в младших классах. За плечами у Николая Михайловича была первая мировая война, ранение, плен, служба при штабе Колчака, из рук которого он получил полковничьи погоны. С этими погонами, как завещал, он был похоронен в 1961 году в фамильном склепе семьи мужа Лариссы – Мориса Шеза, во Франции.