Читаем без скачивания Когда реки потекут вспять. Из рассказов геолога - Анатолий Музис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Религия консервирует мышление, мешает реальному познанию, а следовательно и преобразованию общества и природы.
– Это как же? – не понял Михеич. – Против течения?
– Проект есть: повернуть воды сибирских рек в Каспий. Плотину поставят на Енисее, ниже Осиповских порогов, уровень воды поднимут и потечет она в Обь через Касовские галеи, там, где раньше волок лежал…
Галея
– Господи, – перекрестился Михеич. – Так это ж конец света! В священном писании сказано: «…и потекут реки вспять!»
– Нет, Михеич! Это не конец света. Это начало новой жизни. Ванюша наверняка доживет, он молодой…
– Может быть, – сказал Михеич и стал устраиваться на ночлег.
Он положил под голову топор, на него шапку и лег на бревнышки, как на нары, привычно и спокойно. Поверх себя он накинул телогрейку и из под нее смешно торчали его голые, мозолистые, изуродованные ревматизмом ноги.
Он лежал с закрытыми глазами, ощущая как с одной стороны его обогревает огнем костра, с другой обдувает холодным ветерком с моросящим дождичком. Но не это мешало ему заснуть. Растревожил его начальник разговорами. Повернуть реки вспять! Сказка, конечно, но заманчива! Уж, кому-кому, а ему, крестьянскому сыну доподлинно известно, что может дать вода землям, пронизанным солнцем. Особенно черноземам. Но все его существо восставало против нового. Это новое лишило его родного крова, привело его сюда на «тропу будущего», к человеку из другого мира. Этот человек не кричал на него, не командовал. Он ел с ним из одного котелка, спал на таких же бревнышках. И ему не нравилось, когда его называли «начальник». Значит, ему м о ж н о было сказать слово поперек. А если можно, то ох как хочется – поперек! Чтобы видел: и он, Михеич, человек!
Вторая ночевка…
Иван тоже заснул не сразу. Бревнышки не казались ему жесткими. Он даже удивился, до чего же удобно вот так, на этих бревнышках. С сумкой под головой и телогрейкой поверх. Его ботинки сушились на двух колышках, но на ноги он натянул сухие и потому теплые шерстяные носки, домашние. Он лежал и сквозь невысокое пламя костра видел неподвижную фигуру Михеича. Смешно торчали из-под телогрейки его босые ноги. Блики огня ложились и на лезвие топора под головой. И Иван вдруг подумал: «А что если он ночью топором, по доброй памяти двадцать девятого года»? И тут же другая мысль, успокаивающая: «Однако, не решится. В тайге он не заблудится. Факт! Но куда ему потом? На Енисей? – спросят: „С кем он был? Где они?“ К кержакам? Дороги не знает. Когда выйдем к заимке Пимушиных, тогда другое дело. Хоть и староверы там, а все-таки к нему ближе. В бога верят. Советской власти сторонятся. А здесь – нет! И Яков Родионович спит спокойно…»
Но Анин не спал. Нет, его не беспокоили мысли о Михеиче. Он знал, видел: Михеич смирился со своей участью. На решительное не способен. Нет для него ни дождя, ни тяжелых завалов, ни мокрых болот. Много месяцев прошло с того дня, как он прочитал в «Литературной газете» статью В. Юрезанского «Цвести садам в пустыне». В этой статье говорилось: «Сибирь, где протекают величайшие реки мира – Обь, Енисей, Лена – исключительно многоводна. Но воды Сибири идут через тайгу, через тундры, в край стужи, к Северному Ледовитому океану. Они почти не служат нам. Надо эту географическую нецелесообразность исправить!.. – и далее, развивая план инженера Давыдова, план поворота сибирских вод в пустыни Средней Азии, автор писал: – Поднятая плотиной вода Оби пойдет обратно на юг и, выйдя на южный склон Тургайских ворот, поступит в Аральское море, которое поднимется на один метр и из горько-соленого станет пресным… Из Аральского моря могучий поток сибирских вод вступит в Сары-Камышскую котловину, а из нее старым руслом Узбоя в Каспийское море. Водохранилище, созданное подпором Оби, может быть усилено водами Енисея. Для этого у Осиновских порогов, в устье Подкаменной Тунгусски, надо построить плотину, поднимающую уровень реки на 70—80 метров и направить сток воды через водораздел междуречья в приток Оби – Кеть…».
И вот теперь он идет по этому пути. Ему поручено провести первые изыскания, протянуть первую ниточку, по которой потом в эту землю будут вгрызаться экскаваторы. А ведь война, можно сказать, кончилась только-только. Еще не восстановлено разрушенное. Люди еще не привыкли к гражданским профессиям. А страна уже смотрит в будущее! В далекое будущее! И красота его, Якова Родионовича, профессии в том, что позволяет идти ему впереди века. Он сейчас на дороге в будущее. Он уже видит, как высокая плотина поднимает уровень воды в Енисее и они через Большой Кас, через Маковский волок устремляются в Кеть, а оттуда в верхнюю Обь. Ради такого стоит потрудиться. Но с кем он должен выполнить эту работу? Михеич смотрит если не в прошлое, то из прошлого. А Ивану хотя и жить в будущем, но что он знает о нем?
Но усталость берет свое. Засыпает и Яков Родионович.
Утро, как утро, но без дождя. Уже хорошо!. Костер горит не в полную силу, но все же не загас. Ночью, поочередно, они вставали и поддерживали живительное пламя. Очередность, конечно, относительная. Кто первый почувствует, что мерзнет, просыпался и подкладывал дрова. Но потом спит уже пока не встанет другой.
Над огнем сушат промокшую за ночь одежду, одеваются, обуваются. Михеич кряхтит, натягивая резиновые сапоги – портянки великоваты, а оторвать жаль.
Анин на удивление молчалив. Он не говорит спутникам, что к зимовью на ручье Пимушином они должны были выйти еще вчера днем, а к вечеру быть на заимке. Но сегодня уже начинается третий день пути, а они не вышли даже к к Пимушиному ручью.
Они идут, как и вчера и позавчера, молча, преодолевая заросли и завалы. Останавливаются, чтобы раскопать шурф и опять – вперед сквозь чащу… И вдруг просвет!
– Пимушиха!
Да, это она самая, долгожданная, желанная Пимушиха. Отсюда должна пролегать тропа к заимке.
Необычайная тяжесть сваливается с плеч Анина. Он шел правильно. А то, что проходимость тайги оказалась ниже предполагаемой, так этого никто не мог предвидеть.
Они переправляются по поваленным деревьям на противоположный берег, находят свежие следы человека, порубку и тропу. Потом находят и зимовье. Его подмыло и оно провалилось в землю, одна крыша торчит, да и та заросла.
– Надо же! – удивляется Иван. – Вслепую, и так точно!
– Во-первых, не вслепую, – поправляет его Яков Родионович. – Шли по компасу, я шаги считал. Во-вторых, главное: я знал, куда иду, так сказать – видел цель! Завалы, болота… Приходилось, конечно, отклоняться, но сбить с пути они не могли.
– Шаги считать? Это же обалдеть!
– Три шага – два метра, к этому быстро привыкаешь. Я даже дома на улице порой ловлю себя на том, что иду и шаги считаю…
Они уже не хотят ни есть ни отдыхать. Идти, только идти. Но Михеич достает из рюкзака лоток.
– Я помою маленько, – говорит он.
– Помой, – соглашается Анин. Он знает, Худолеев ищет золото. Что ж, пусть ищет. – А мы пока чаек соорудим.
Берега Пимушихи не для прогулок. Они густо заросли тальником, завалены буреломом. Идти можно только у берега по воде.
Михеич ищет место, откуда удобнее взять пробу на промывку, и Яков Родионович с Иваном слышат, как он чертыхается:
– Не река, змея! Лешак ее забери!
Анин пользуется остановкой, чтобы сделать необходимые записи в дневнике, а Иван раскладывает костер и подвешивает на огонь чайник.
Третья ночевка…
Некоторое время они сидят молча. Потом Анин прячет в полевую сумку дневник, а Иван говорит:
– Занятный мужик Михеич. Смотришь на него, то страшно становится, а то жаль, хоть плачь.
– С чего слезы-то? – спрашивает усмехаясь в бороду Анин.
– Неустроенный он какой-то.
– Оттого и неустроенный, – спокойно говорит Анин, – что смотрит если не в прошлое, то из прошлого. А мы сейчас на тропе в будущее.
Проклиная господа бога и всех святых возвращается мокрый до пояса Михеич. Он сразу стаскивает сапоги, выливает из каждого по кастрюле воды, и кладет их подошвами к костру. Затем начинает стаскивать штаны.
– Провалился? – спросил Анин.
– Берег осклизлый. Не удержался.
Михеич развешивает на просушку штаны и остается в грязно-серых подштанниках. Они тоже мокрые, но Михеич машет рукой:
– Высохнут. На мне.
Он смывает на железный совочек мокрый шлих с лотка и сушит его над огнем. В одной руке он держит совок, в другой кружку с горячим чаем. И сам – в подштанниках!
– Цирк! – говорит Иван. – Тебя, Михеич, сейчас только за деньги показывать.
Анин не дает развить эту увлекательную тему:
