Читаем без скачивания Полузащитники Отечества - Александр Рафаилов

И с тех пор боевые единицы кинологов при докладе неизменно переводились в денежные единицы.

Командармы

Офицерский состав тоже иногда спускался с Олимпа и являл себя миру.

Был, например, в учебке такой капитан Удобный. Известен он был двумя вещами: крутой фамилией и крутой тачкой. Фамилией он особенно не щеголял. А вот на машине своей любил продефилировать. Причём прямо сквозь строй. Выстроятся срочники на дорожке для построений – и тут вдруг Удобный сигналит. Изящно заруливает на дорожку – и въезжает в ряды Вооружённых Сил. Все уважительно расступаются (оно и понятно, задавит ведь), а кэп паркует своё авто прямиком возле здания казармы. Ещё бы, не переть же сюда пешком от самой стоянки, это ведь целых двадцать метров!

Близок к народу был и старший лейтенант Овечкин. Он был любителем провести телесный осмотр личного состава. Дело в том, что солдаты дружно жаловались на мозоли нижних конечностей. И под этим предлогом отказывались выходить на зарядку. Всё бы ничего, вот только в один прекрасный день из двух взводов – то есть более чем из шестидесяти человек – на зарядку вышло… восемнадцать. И тогда доблестный командир взвода решил лично проверить, чем же болен его личный состав. После отбоя все в одних трусах выстроились в две шеренги. Старший лейтенант, нахмурив брови, двинулся вдоль рядов. На всех солдатах, за исключением самых дисциплинированных, красовались синие следы сержантского воспитания. Однако старлея это не особенно волновало. Мозоли – вот на что было нацелено его внимание. И что же – действительно, нашлись люди, нуждающиеся в медицинской помощи. Таких оказалось… аж три. Их фамилии внесли в книгу записи больных и приказали после завтрака, прихрамывая, маршировать в санчасть. Остальным было велено завтра принять активное участие в утренней физической зарядке. На следующее утро все хромые, кривые, косые и убогие вышли на зарядку и принялись наматывать круги по территории части. Жертв не было.

Но больше всего личный состав любил сам командир учебной роты – великий и ужасный майор Гой. Например, он талантливо проводил воспитательную работу среди молодёжи. Как-то раз по всей части неожиданно объявили общее построение перед зданием батальонов. Ну, все, понятно, построились. Перед развёрнутым строем неспешно вышел майор Гой. Прошёлся вдоль рядов. Прокашлялся. И заявил:

– Значит так! Слушаем все сюда! Наркотики! Это! Плохо! Все меня слышали?

– Так точно!

– Там галёрка слышала?

– Так точно!

Гой удовлетворённо обвёл взглядом строй.

– Беседа проведена.

Ещё Гой любил травить анекдоты и вообще общаться с солдатами. Тоскуя по настоящим военным учениям, он сетовал на окружающий его частный сектор:

– Под Питером плохо. Только выехал на учения – выйдет тебе навстречу какой-нибудь дед с ружьём, которому на кладбище прогулы давно ставят, и говорит своим голосом скрипучим: «Здесь частная собственность, сюда нельзя!» – и вся армия, с танками, с машинами боевыми, разворачивается от этого деда и возвращается обратно в часть. Куда это годится!

А вот капитан Андреев солдат не особенно любил. Он любил бухать. В трезвом состоянии этот офицер производил неплохое впечатление – чёткий голос, хорошая дикция, грамотная речь – выполнять его команды было приятно. Но, выпив, он преображался. Один раз он притащил неизвестно где взятые покрышки. И стал разбрасывать их по части, словно готовился к майдану. Разбросал. Пошёл ещё хряпнул. Потом начал, пошатываясь, бродить по территории, тыкал пальцем в валяющиеся то тут, то там покрышки и пьяным голосом спрашивал:

– Ч-что это т-такое?

– Покрышки, – честно отвечали ему срочники.

– К-кто их тут р-раскидал?

– Не можем знать! – отвечали срочники, на этот раз не совсем честно.

– Уб-брать!

Солдаты прятали покрышки, а кэп продолжал свой обход. Внезапно взгляд его упал на стоящий ещё со времён динозавров фургончик без колёс.

– О! Эт-то что т-такое?

– Фургончик.

– Его т-тут… ик!.. б-быть не д-должно. Уб-брать!

– Товарищ капитан, а куда его убирать?

– Т-туда! – отвечал капитан, неопределённо махнув рукой.

И срочники с обречённым выражением на лицах брались вшестером за этот несчастный фургончик и тащили его к ограде части.

На следующий день новый дежурный по бригаде очень интересовался, почему фургончик для наряда по охране автостоянки находится не на своём месте. И отдавал приказание вернуть фургон туда, где он должен стоять. И вновь шестёрка солдат с обречёнными выражениями на лицах тащила фургончик на прежнее место.

Терминология

Известно, что армейский лексикон состоит из мата чуть более чем полностью. Найти военнослужащего, обходящегося без нецензурной лексики, было делом фантастическим. После нескольких дней пребывания в армейской среде мат воспринимался не как ругательства, а как разговорный язык. Некоторые достигали такого совершенства во владении оным, что могли в речи использовать длинные предложения, составленные только из матерных слов и предлогов. И предложения эти без проблем понимались остальными.

Однако в официальной речи солдата было место и некоторым вполне печатным выражениям. Впрочем, на гражданке они также не употреблялись, а, вернее, являлись аналогами простых гражданских фраз. Замена фраз производилась примерно следующая:

Да Так точно

Нет Никак нет (усиление эффекта)

Не знаю Не могу знать (априори)

Ладно Есть (попрошу мне одолжений не делать)

Есть Принимать пищу (по-научному)

Извините Виноват (вместо извинения – констатация факта)

Можно Разрешите (можно Машку за ляжку)

Слышь, придурок Товарищ сержант

Товарищ солдат Слышь, придурок

В принципе, солдату для общения достаточно этого перечня фраз. Причём не слишком важно, какую конкретно фразу употребить в том или ином случае. Скажем, если тебе задают вопрос из категории «Ты ебанулся, боец?» (а других вопросов солдатам в учебке не задаётся), то совершенно неважно, ответишь ты на него «Так точно», «Никак нет», «Не могу знать» или «Виноват». Уж лучше сразу отвечать «Есть!» – не прогадаешь.

ПХД

Официально эта аббревиатура расшифровывалась как «парко-хозяйственный день». Солдаты давали иную расшифровку, которую смягчённо можно озвучить как «полностью хреновый день». Ну а ассоциировалось ПХД всегда с одним. С пеной.

Пена наводилась пролетарским методом. В идеальных условиях, то есть при наличии всего необходимого инвентаря, для этого требовалось: два ведра, кусок мыла, совок, швабра и тряпка. В реальных же условиях на двенадцать человек приходилось одно ведро, одна сломанная швабра и пара тряпок. Без совка можно было обойтись.

Инвентарь все постоянно норовили друг у друга стырить. Приходилось прятать его под кровати от посторонних глаз. Зато недостатка в уставном мыле армия не испытывала.

Технология наведения ПХД проста.

Полученный в каптёрке или по иным каналам снабжения кусок мыла мелко натирался в ведро подручными средствами (к коим могли относиться ножницы, подстригалки для ногтей, ножи, совки, мыльницы, футляры для зубных щёток и многое другое). Затем полученная мыльная крошка заливалась горячей водой. Если уборочной бригаде посчастливилось иметь под рукой ещё одно ведро, то мыльная вода с большой высоты обрушивалась в него. Затем обратно. И так несколько раз, пока пена из ведра не полезет наружу. Но чаще вода попросту взбалтывалась руками, что давало пену пусть и в меньших количествах, но зато при минимальном расходе инвентаря.

Следующей задачей было раскидать полученную мыльно-воздушную массу по полу. А пока один из уборщиков генерировал и разбрасывал очередные порции заветной пены, второй хватался за швабру со сломанным черенком и принимался что есть силы тереть ею пол.

Тем временем первый, покрыв всю поверхность пола ароматной белой смесью, брался за тряпку. Прыгая с ведром и тряпкой между разбросанными мыльными лужами, он добирался до противоположной стены. Клал тряпку на пол – и начинал тащить её, собирая высыхающую пену и выжимая её в ведро.

Оператор швабры, танцуя, доходил до стены. Тогда, при наличии второго ведра и второй тряпки, он мог проявить разумную инициативу и пройти по вверенной территории влажной тряпкой, смывая остатки пены, не вытертые товарищем. Но обычно эта часть признавалась несущественной и опускалась за ненадобностью.

Ну а в финале концерта весь инвентарь и весь личный состав собирался на взлётке. Каждый солдат вооружался уборочным средством – кто шваброй, кто совком, кто ведром, кто тряпкой – и начиналось коллективное мытьё центрального прохода.