Читаем без скачивания Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович

– Ну, вот это другое дело. А то завел неизвестно что, политически насквозь вредное... (Морской Змей налил ему еще стакан слабенького винца, и старик принял это благосклонно.) Ребята вы, я смотрю, хорошие, только вот эти загибы бросьте, а то черт знает до чего докатитесь. С песенок начинается, а кончается иногда таким...

– Обязательно учтем, отец, – сказал Лаврик серьезно. – Это я так, дурь нашла. Слышал там от одного...

– А все почему? Жизнь у вас, ребята, больно сытая. Мы за вас и отвоевали, и вообще... Вам бы в окоп, да с винтовочкой с двумя обоймами, да без соседей справа и слева, и чтобы ни шагу назад... Вот тогда поняли бы, то к чему, и дурацких песен не пели...

Вот тут уж ему вообще нечего было ответить – и не только из соображений секретности. Мазур прекрасно видел ленточки – колодки окопника. Два боевых Красных, три Отваги, Отечка второй степени, с полдюжины медалей «за взятие» и «за освобождение», четыре польских ленточки – ну, и юбилейки, конечно, как же без этого. Желтая нашивка и две красных. У тыловых крыс такого подбора не могло быть даже теоретически.

Лаврик, закрепляя успех, ударил по струнам:

– Посмотри на моих бойцов.

Целый свет помнит их в лицо.

Хоть им нет двадцати шести,

страшный бой им пришлось пройти.

Это те, кто в штыки поднимался, как один,

те, кто брал Берлин...

И все пошло гладко. К великому облегчению Мазура, старик, одолев пару стаканов, не пустился в воспоминания. Мазур безмерно уважал таких людей – вот только они, подвыпив, в воспоминаниях становились многословны и слезливы, повторяли по три раза одно и то же, порой ругали нынешнее поколение бессвязно, путано и часто несправедливо, но что ты им скажешь? Спорить с тем прошлым, что висело у них на груди, не находилось духу и нельзя было отключить совесть. По большому счету, даже знай старик всю правдочку, мог и глянуть с нескрываемым превосходством: мол, что ваши нырянья в теплой водичке против Донского фронта или Сталинграда? И в чем-то был бы прав. Просто войны стали другими – и не все понимают, что у каждого поколения своя война. А убивают, между прочим, на всех...

Расставались вполне дружески. Старик даже нацарапал свой адрес в блокноте Морского Змея и настойчиво приглашал заходить, попить своего вина и попеть песни – настоящие. Когда он двинулся прочь, за ним следили с некоторой тревогой – но он вполне браво шагал к городку, ни разу не пошатнувшись. На полдороге его, хотя он и не голосовал, подобрал синий «Москвич», явно из местных.

Дядя Сандро, подошедший с ворохом шампуров (следом поспешал молодой с таким же ворохом), сказал философски:

– Вообще-то Георгий Багратович – человек хороший. Воевал честно. Только очень уж он иногда правильный. Всем людям надо быть правильными – но не чересчур... Как думаете?

– Золотые слова, дядя Сандро, – сказал Лаврик, державшийся чуточку виновато – как ни крути, а всю сцену он спровоцировал. Могло кончиться и печальнее – такой вот чересчур правильный старикан мог в два счета и заехать клюшкой по шее, и что ты ему сделаешь?

Подошли Вера и Олег, покрытые прозрачными капельками воды.

На столе рядком с наполовину опустевшими винными бутылками появился коньяк, шашлык был мягкий, сочный и духовитый, так что жизнь понемногу возвращалась в прежнюю колею. Мазур подумал, что и без вечернего возлияния не обойтись – не хозяйка свое вино выставит, так Боцман обязательно придет в гости – любит вечерком за бутылкой с ними потолковать за жизнь. С одной стороны, моряками они, по легенде, не были, с другой – ходили в разные экзотические уголки глобуса, где Матвеичу, пусть и побороздившему иностранные моря-океаны, побывать не довелось. Так что в некотором роде и свои.

Ну, а что делать? Отдых есть отдых – и в самом деле чуточку не полноценный без поминавшихся Лавриком абордажных боев.

Лаврик первым поднял коньячную рюмку:

– Ну, дамы и господа, за завтрашнюю охоту!

Выпили, закусили. Светило солнце, жизнь была покойна и где-то даже прекрасна.

– Жаль только, что с аквалангами здесь не положено, – сказала Вера...

– А вы умеете? – чуточку изумился Лаврик.

– Умею. Вадик научил, – она снизу вверх глянула на мужа смеющимися глазами. – Я сначала боялась, тонула, а потом привыкла. Десять погружений, – добавила она с ноткой хвастовства.

– Завидую, – сказал Лаврик. – Мы-то, хотя как бы и числимся по морскому ведомству, аквалангам не обучены. С маской разве что. А это совсем не те ощущения.

– Да уж, – сказал Вадим. – Ну, что поделать, мы хоть маски прихватили. И ружья, – он приобнял жену за плечи. – У русалки мечта – подстрелить луфаря. У Мелвилла был Белый Кит, а у нее – Белый Луфарь. Ладно, ладно, сам знаю, что он не белый, а серый. В общем, третий год сюда ездим, третий год Боцман хорошие места показывает – и ничего.

– Надежда умирает последней, – вздернула подбородок красавица Вера, – зато я в последний раз крабов больше добыла, чем ты.

– Это во второй раз, а в первый? Одних паучьих гарпунила. Понимаете, ребята, крабов тут водится три вида. Камяхи и травяхи во всех видах хороши, особенно под пиво, а паучьи решительно несъедобны, вот она их и надергала.

Они шутливо переругивались – но при этом обменивались такими взглядами, что Мазуру невольно стало завидно – у него самого на этом фронте царила полнейшая неопределенность. Тем более за неделю письмо от Анечки пришло только одно в ответ на его два – довольно суховатое. Обязательно пойду на танцы, подумал он не без некоторой мстительности. Сниму какую-нибудь покрасивее. Курорт есть курорт, судя по наблюдениям, многие красотки здесь хотят отдохнуть по полной...

Он недовольно повернул голову, услышав вопли пущенного на полную громкость магнитофона. Магнитофон орал из окна белой «Волги», к сожалению, не проехавшей мимо, а свернувшей прямиком к «духану». Сидевшая там четверка явно намеревалась бросить тут якорь – распахнулись все дверцы, оттуда вылезли типичные местные пижоны, каких они за неделю уже насмотрелись: мускулистые, загорелые, при золотых цепочках, перстнях и импортных часах, сами сплошь упакованные в импортное шмотье. Эту их повадку Мазур тоже уже знал: держаться вроде бы скромно, матом не разговаривать, но производить впечатление грозных типов, готовых в любой миг вынуть из туфли автомат и лупануть от пуза веером. Ну, видали-с. И бивали, кстати...

Магнитофон, впрочем, они выключили вместе с движком – когда подошедший дядя Сандро сказал что-то, обводя рукой окрестности. Что-то ему коротко ответили и прошли к соседнему столу, расселись, задымили, бесцеремонно разглядывая соседей – причем их взгляды, как Мазур тут же отметил, скрещивались на Вере. Ну да, Вадик тоже это заметил, недовольно поджал губы.

Пару бутылок вина и пару тарелок с закуской им принес молодой – должно быть, дядя Сандро таким способом мягко и ненавязчиво показывал, что почтенными гостями эту четверку не считает. Стаканы наполнили все, в том числе и водитель. Мазур подметил еще, что новыми шашлыками не озаботились ни сам дядя Сандро, ни его молодой помощник – значит, эта четверка их и не заказывала. Пошляки все же – остановиться возле отличной шашлычной, хватануть пару стаканов и ехать дальше. Все равно что в парк под кустик свернуть.

Все вроде бы обстояло спокойно – и все же он рабочей интуицией почувствовал некоторую напряженность. Слишком уж откровенно пялились на Веру четверо, все, как один, усевшиеся лицами к ним, все неприязненнее становилось лицо Вадика, и дядя Сандро что-то очень часто поглядывал со своего стульчика под навесом. А особенно Мазуру не нравился предмет, заткнутый за пояс под безрукавкой у того, что сидел крайним левым: очень уж он походил на пистолет. Предметов таких у мелкой шпаны не встретишь, у нас не Чикаго. Он был не два года по третьему, с изнанкои жизни чуточку знаком – и с изнанкой жизни портовых городов тоже...