Читаем без скачивания Ордер на молодость (Сборник с иллюстрациями) - Георгий Гуревич

Любительница порядка, аккуратненькая и опрятная, моя мама и работу выбрала себе опрятную — сестрой-хозяйкой в детском саду. С годами она стала директором детского сада, имела возможность наводить порядок в доме, саду, кладовых, на кухне и в столовой, наставлять нянек, поваров, санитарок, детишек… и собственного сына в первую очередь. Все правильно. В детском саду должны быть чистота и порядок. Чистота — залог здоровья.

Но двадцать четыре часа в сутки борьбы за порядок — это немножко утомительно.

Подозреваю, что мой отец сбежал от этого порядка. Видимо, он был человек мягкий, не сумел переубедить маму, хотя бы добиться от нее поблажки…

Впрочем, никто не мог этого добиться, не мог объяснить, почему люди бывают разные и вкусы у них разные. И отец убедить не смог, сбежал подальше — на Титан или Тритон.

А я даже и не помышлял никогда о побеге. Внешностью-то я похож на мать — тоже невысокий, круглолицый и крепыш, — а характером не в нее… но и не в отца, по-видимому. Я склонен подчиняться требованиям, не способен бунтовать.

Но это уже взрослые рассуждения задним числом.

Поскольку мама сама работала в детском саду, она и меня определила в свой детский сад… что не рекомендуется. И боком мне вышло… обернулось трагедией, первой в жизни.

Ведь дети не рассуждают «надо — не надо», «рекомендуется — не рекомендуется».

Дети знают «хочу — не хочу». И тянутся к «хочу», делают то, что хочется, если взрослые не очень запрещают. Ребенок, естественно, хотел быть возле мамы.

Мама-директор отсылала, мама любящая разрешала оставаться, «если будешь вести себя хорошо». Я и старался быть хорошим, что означало сидеть тихо или же выполнять мамины поручения: что-то убрать, принести, отнести, вытереть, поднять, самое же главное — посмотреть за маленькими. Я и присматривал: поднимал упавших, утешал ушибленных, одевал, раздевал, нос вытирал, водил за ручку. Все это выполнял старательно и спешил к маме докладывать, напрашиваясь на похвалы. И получал похвалы, и гордился похвалами потому, что мне, как и всякому ребенку надо было самоутвердиться, не чувствовать себя жалким и беспомощным в сложном мире больших. Хвалят — значит, я молодец.

А вот в сложном мире маленьких мне не удалось самоутвердиться. Ведь детишки, предоставленные сами себе (а воспитатели не следят же за ними ежесекундно, это даже и не полагается), живут по законам обезьяньего стада, выстраивают иерархию подчинения, причем на верх пирамиды рвутся сильные, старшие, отчаянные и просто смелые, а также и умелые, умеющие лучше всех бегать, прыгать, лазить, плавать. Недаром все детские подвиги начинаются со слова «смотри»: «Мама, смотри, как я!..», «Все смотрите, как я!..». Так вот, оказалось, что мне нечего показывать. Бегал я средне, прыгал средне, силой и ростом не отличался, боролся средне, нырять вообще не научился — не было во мне отчаянности: в воду вниз головой — и будь что будет. Среди ребят почета не заработал, предпочитал держаться возле мамы — там хвалили за послушание. И я спасался к маме: «Мама, я пришел к тебе помогать». Не понимал, что хитрю, но хитринку выработал.

Сейчас мне трудновато даже объяснить, где была причина, где следствие.

Соревнование ли не интересовало меня, потому я не имел успеха, или же я не имел успеха и потому избегал соревнования. Возможно, обе причины действовали одновременно. Так или иначе, я бежал к маме при каждом удобном случае. Другие воспитательницы заметили это, настойчиво советовали перевести меня в другой детский сад. Но мама, хотя и директор, все-таки мама. Она соглашалась с коллегами: «Да-да, конечно, переведу в ближайшее время», но ей очень не хотелось отпускать меня с глаз долой, и находился повод отложить расставание. На месяц, на два, еще на два. Насморк, гланды, желудочек… И зачем переводить в середине года? И зачем травмировать ребенка, вырывая из коллектива? В конце концов дотянула до школы.

Боком вышла мне эта оттяжка, боком! Самое большое горе моего детства связано с ней. Горе?! Не слишком ли сильное слово для тяжких переживаний шестилетнего?

Но ведь они и в самом деле тяжкие. Да, забываются легко, но переживаются горько. Вот я и по сей день не забыл. Итак, с опозданием на год и даже не первого сентября, а числа пятнадцатого мама отвела меня в школу. Я шел с охотой. Мне очень нравился мой новенький ранец, и новенький калькулятор, и новенькая фотонаборка… Сколько раз я вынимал их и укладывал в футляр, старательно вытерев клавиши! Вообще дети любят новизну, любят перемены, узнавание. Надо же им обозреть мир — это так интересно. И гвалт меня не испугал, у нас в детском саду и не так еще орали. И сама школа понравилась, такая разноцветная, вся разрисованная неподвижными картинками. Неподвижными, само собой разумеется, от подвижных детишки глаз не отрывали бы, никаких указаний не услышали бы.

Ребята здесь были чужие для меня, а друг с другом знакомые, сразу они заговорили о своих делах. Я сидел в сторонке, ожидая наставления. Мама увещевала меня, чтобы я был очень послушным, послушнее, чем при ней. Прибежала учительница, тетя Искра, звонкоголосая, очень молоденькая (сейчас-то я понимаю, что она была совсем девчонкой), прибежала и крикнула: «Да чего же ждете, ребята? Задание у вас есть, каждый знает свой участок. Время не ждет, время не ждет! А ну-ка, кто всех перегонит?»

И класс как ветром сдуло. Все устремились в сад, учительница — впереди, ухватив за руки двух хохочущих девчонок. Одна из них даже понравилась мне с первого взгляда, такая глазастенькая и щекастенькая, в белом передничке. Мы и в шесть лет выделяем девочек. Я было двинулся за всеми, но заколебался. Мне же ничего не сказали, я не получил задание. И я остался, готовый слушаться. Но учительница, видимо, забыла про меня или не знала. За окном я видел, как они копаются в земле, каждый украшал свой квадратный метр цветами по собственному вкусу. Сажали моргалки, те, что распускаются от ультрафиолета. И вот уже на учебной клумбе возник пестрый ковер. Щуря глаз, я приглядывался, составлял из цветных пятнышек осмысленную картину. Интересно, что я и сейчас помню тот узор. Из оранжевых пятнышек у меня получался дракон, из голубых — пальма, из лиловых — медвежонок.

Минут двадцать я развлекался, щуря правый и левый глаз, потом и до меня, шестилетнего, стало доходить, что получается что-то неладное. Я жду учительницу, но она в саду. А вот убежала, и не в здание, а куда-то в дальний конец, к воротам. Может быть, но это я сейчас так думаю, наша Искра проводила урок самостоятельности? Самостоятельность была ее коньком, так же как у моей мамы — строгий режим. Я было подумал, что, возможно, и мне надо бы спуститься в сад, что-нибудь делать. Но кто мне даст задание, не у ребят же просить. Не их мама наказывала слушаться. И тут снова раздался звонкий голос: «Пора-пора, кончайте все сразу! В пары, в пары, все в класс, время не ждет! Все в класс!»