Читаем без скачивания Экстрасенс - Александр Зубов

Мама снова, как в младенчестве, учила его ходить. Ей также помогали ходунки, только теперь не детские, а медицинские. Сергею было непривычно, тяжело и больно, но он старался не подавать виду, чтобы как можно меньше расстраивать ее. Появившееся желание шагать для нее, а не для себя, давало дополнительные силы, усиливало стремление, скорее приближало к цели. Правда, интенсивным тренировкам противился лечащий врач, опасавшийся, что лишнее движение спровоцирует рецидив травмы головного мозга, кора которого была повреждена во время удара. Но уставший от беспомощного существования пациент больше страданий ощущал от неподвижности, а потому стремился всякую свободную минуту, в которую чувствовал в себе силы, продолжать тренировки с ходунками.

Однажды вечером, когда мама уже ушла, он, решив удивить ее в следующий день личным прогрессом, снова взялся за тренажер и, не обращая внимания на боли сначала в ногах и спине, а затем и в голове, стал пытаться оторваться от конструкции, чтобы сделать самостоятельный шаг. Казалось странным, но в этот раз напряжение не проявлялось обильным потоотделением. Даже лоб был сух и, по ощущениям, холоден. Смотревшие за процессом соседи по палате, один из которых уже двигался на костылях, а второй и вовсе пока не вставал с постели, пытались подбадривать и давать какие-то советы. Сергей оторвал одну руку, постепенно стал переносить вес тела, чтобы убрать вторую, отпустил ходунки, постоял, вознамерился слегла двинуть вперед левую ногу, собрался и вдруг сначала негромкие голоса других больных начали слышаться так, будто он находился в каком-то невидимом сосуде, проникая сквозь который звуки, многократно ударяясь о стены, множились, заполняя вибрациями пространство. Следом возникла разламывающая череп от челюсти до затылка резкая головная боль, он хотел сказать товарищам, что чувствует себя нехорошо, но не смог открыть рот, который намертво замкнуло мышечным спазмом и, увидев приближение пола, понял, что теряет сознание за мгновение до того, как оно погасло.

Темнота длилась недолго. Очень скоро он снова увидел себя со стороны, лежащим на полу, рядом суетилась медсестра, прибежал дежурный врач. Только в этот раз тело не казалось чужим. Находясь вне его, он вполне чувствовал свои органы, отмечая их теплоту. Все свидетельствовало о том, что он жив. Однако лишь подумав о том, что так может выглядеть и смерть, Сергей испугался, понял, что необходимо как-то вернуться в обычное состояние, потянулся невидимой рукой к лежащей ладони, хотел дотронуться до нее… и в одно мгновение снова увидел обстановку изнутри тела, сообразив, что пришел в себя. Общий вздох облегчения паром поднялся к потолку, растекся по нему и, спустившись по стенам, сняв накал эмоционального напряжения.

Но объективная реальность недолго господствовала в сознании пациента. Через секунду его зрение начало терять фокусировку, комната начала заполняться разноцветными лучами. Не понимая, что происходит, не имея сил, чтобы даже сделать попытку анализа, он лишь обратил внимание на то, что свечение это почему-то окутывало стоявших вокруг его постели людей, после чего почувствовал слабость, тяжесть во всем теле, понял, что стремительно засыпает и с облегчением принял новое состояние.

Случай дал доктору повод заподозрить симптомы эпилепсии, которая вполне могла стать следствием повреждения мозга. Впрочем, проведенное дополнительное обследование не подтвердило версию врача.

Преодолевая боль, ставшую частой спутницей после отмены анестетиков, Сергей продолжал активно восстанавливаться физически, хотя теперь и не позволял себе сколько-нибудь избыточных нагрузок. Работа над телом отвлекала от осевшей на дне души, но готовой подняться даже от легкой задумчивости, депрессии. Когда речь шла о выживании, все окружавшие его до того мирские проблемы отошли, заняв подобающее им место в разряде несущественных. Теперь же они вновь стремились заполнить целые области мысленно-чувственного пространства. Воспоминания об Инне, к которой осталось-таки чувство обиды, заставляли думать об отсутствии перспектив личной жизни. Он был уверен, что женщины еще будут, но уже очень сомневался, что будут по-настоящему желанные. Хотя и разобраться в том, чего хочет, тоже не мог.

Конечно, нужна была красивая, молодая девушка. Рядом с некрасивой он себя не представлял, а женщин, близких по возрасту к себе, считал уже малопривлекательными с сексуальной точки зрения. На этих двух характеристиках портрет обрывался. Его представления об идеальном характере избранницы были противоречивыми до неопределенности. Так, хотелось, чтобы она была скромной, но было опасение, что в таком случае она будет скучной. Думалось о мягкости и женственности, и не желалось поведенческой однообразности.

Стала проявляться накопившаяся усталость от агентства и его деятельности. Начало возвращаться чувство непривязанности к жизни. Как будто он к ней мало прикреплен. Да, мама, сестра… А больше-то вроде и ничего. Друзья? У каждого свои проблемы и они ближе к телу, чтобы кто не говорил. Работа? Кому она нужна! Что она оставляет, кроме доходов?! Обманывать за деньги избирателей и покупателей сначала было увлекательно. Теперь опостылело. И беда в том, что работать не хотелось вообще, не только здесь… Начала утомлять мамина опека. Когда был беспомощен, она была буквально спасительной, а сейчас ее постоянное присутствие и сопереживание стали восприниматься как излишние. Такое отношение будоражило совесть, заставляя винить себя в отсутствии благодарности и искренней любви к самому близкому и преданному человеку.

Градус всего этого коктейля значительно усиливался при мыслях о возможных последствиях аварии, о том, что можно полностью не восстановиться, что однажды сильно поврежденное тело никогда не будет тем же надежным исполнителем желаний, каким было прежде. О том, что подозрения об эпилепсии могут вполне оправдаться, так как доктор сказал, что эта болезнь не всегда диагностируется приборами, особенно на ранних стадиях. Наконец, эти лучи, виденные после потери сознания… Осталось ощущение, что это не было следствием простой расфокусировки зрения.

Тем не менее, жизнь продолжалась, травмы постепенно отступали под напором лекарственных препаратов и постоянных упражнений. Голова уже не болела столь часто и так сильно, как в первое время сокращения медикаментозного воздействия, речь восстановилась, ноги стали живее откликаться на сигналы мозга, Сергей стал ходить сначала с костылями, а затем и с палочкой. Находиться в стационаре дальше не было необходимости, и его выписали для продолжения реабилитации в домашних условиях.

Время выхода из больницы совпало с началом активной фазы предвыборной кампании. Сорокин пытался привлечь Богданова к работе, предлагая управлять процессами создания кандидатских программ, разработки PR-мероприятий и планов их проведения, в режиме неполного рабочего дня, появляясь в офисе хотя бы на пару часов. Сергей понимал логическую необходимость вступления в дело, к этому подталкивала и необходимость поправки личных финансов, но внутри все противилось возвращению. Ему до ломоты в теле, до фантомных болей в уже заживших переломах не хотелось заниматься выдумыванием новых способов обмана. При мысли, что придется снова нагло и открыто лгать, раньше забавлявшей его, нравившейся обещанием интересной игры, теперь появлялась тошнота.

Заместитель отказал своему начальнику, чем зародил в его душе большую обиду. Дмитрий Николаевич, конечно, понимал физическое состояние Сергея, и, как ему казалось, нашел самый щадящий для него вариант участия. А потому никак не ждал отказа. Он был уверен, что этот парень обязан выйти на работу потому, что компания находится в контрактных обязательствах сразу с пятью кандидатами, идущими по разным одномандатным округам, и одной политической партией. Качественно выполнить все договоры без Богданова, всегда являвшегося креативным мозгом фирмы, агентство не могло. К тому же, несмотря на сокращенное участие, заму предлагалось полное вознаграждение. И всем этим расположением он пренебрег.

Зная генерального, Сергей довольно точно представил себе его реакцию на отказ, но, сделав выбор, почувствовал значительное облегчение и решил, что оно в данный момент ценнее хорошего расположения шефа.

Между тем, с переездом домой, жизнь стала наполняться унынием. Значительно поправившееся здоровье уже не заставляло жить каждой отдельной минутой, открывая простор для взглядов в будущее, в котором ничего оптимистического так и не появилось. Отказав начальнику и почувствовав на минуту вкус свободы, теперь Богданов отчетливо понимал ее цену: ему вряд ли удастся занять прежнее положение на работе, его будут отодвигать от управления, всячески давая понять, что он в этой фирме ничего не значит, и никто его здесь не держит. Такие перспективы делали возвращение на прежнее место шагом бессмысленным и временным, но других вариантов не возникало.