Читаем без скачивания День без Смерти (сборник) - Леонид Кудрявцев

Они покончили с утренним туалетом и сели пить чай. Пили его долго, обстоятельно и с наслаждением. Тем более, что ничего, кроме чая, у Акима больше не было.

Потом Смерть перевернула пустую чашку и, блаженно улыбнувшись, сказала:

— Знаешь что? У тебя в, шкафу, на одной из полок, лежат клубок шерсти и спицы. — Она озорно прищурилась и даже вроде бы подмигнула. — Честное слово, я тысячу лет не вязала. А так хотелось бы.

— Хорошо. Я сейчас, — Аким вынул из шкафа клубок и спицы. Отдавая их Смерти, пояснил:

— Это от жены. Она пять лет назад…

— Я помню, — сказала Смерть и надела на нос неизвестно откуда появившиеся очки. — Такая милая женщина, с родинкой на щеке. Ну что тут поделаешь, голубчик!

— Угу, — кивнул головой Аким и, прикусив губу, ушел в соседнюю комнату. А Смерть стала вязать.

Книги занимали целую стену. Словно лаская, Аким провел пальцами по ровным золотистым корешкам и, вздохнув, подумал, что про каждую из этих книг он мог рассказать целую историю.

А потом быстро отобрал пять самых любимых томиков и, секунду подумав, завернул их в прошлогоднюю газету.

Уже надев пальто, он заглянул в гостиную. Смерть с увлечением вязала.

Аким кашлянул.

— Я ухожу, — сказал он почему-то шепотом. — Часа через два вернусь. Хотелось бы, пока есть время… В общем, я не то чтобы об этом мечтал. Наверное, совсем наоборот. Но раз уж так складываются события. В общем, я хотел умереть раньше… раньше, чем вы… ну сами понимаете…

Он неожиданно для себя засмущался, но Смерть как, ни в чем не бывало продолжала вязать, размеренно отсчитывая петли.

Аким пожал плечами и, сунув сверток с книгами под мышку, пошел к выходу.

Смерть догнала его уже в прихожей.

— Глупый, — сказала она. — Ну, конечно. Какой может быть разговор.

Она легонько прикоснулась губами к его щеке и ушла. А Аким, пробормотав “все они такие”, вышел на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта.

На улице он сейчас же увидел бампер второго полицейского самохода, который выглядывал из-за противоположного угла.

Акиму стало почти весело.

Проходя мимо, он не удержался и постучал пальцем по толстому броневому стеклу одной из дверок. Он видел, как водитель дернулся, но тут, же, совладав с собой, сделал вид, что ничего не заметил.

— Дурак! — крикнул Аким и потряс в воздухе свертком с книгами. — Вот я тебя сейчас этой штукой! В клочки!

Но даже это не подействовало.

— Ну и шут с тобой, — сказал он водителю самохода, который, сохраняя каменное выражение липа, смотрел куда-то поверх его головы. Аким безнадежно махнул рукой и пошел дальше, помахивая пакетом и чуть слышно напевая:

— Вот и все… тра-ля-ля-ля… сегодня после обеда… тра-ля-ля-ля-ля… а так как мы не сдадимся… пам-пам-пам… то будет… тра-ля-ля-ля… страшно представить… пам-пам-пам-пам… и тут главное успеть… парам-парам-парам… пока не поздно… ля-ляля…

И вдруг остановился, неожиданно осознав, что это действительно — все. И сегодня после обеда его уже не будет.

Наверное, Аким очень сильно побледнел. Ему даже какой-то головоногий, проезжавший мимо в ванне на пяти колесиках, сочувственно сказал:

— Милый, что-то ты неважно выглядишь. Вернись немедленно домой, хвати стакан аммиаку с перцем и сейчас же — спать, желательно в вентиляционную трубу. Право, так гораздо лучше.

— Да пошел ты… со своим аммиаком, — сказал Аким, чувствуя, что постепенно приходит в себя. Через минуту он совершенно оправился и медленно пошел по направлению к базару.

Он посмотрел на голубых слонов, которых продавали за грош. На факиров в заляпанных печатями чалмах, которые молча глотали длинные, трехгранные, украшенные драгоценными камнями оскорбления. Прошелся мимо продавцов призрачного счастья и мимоходом убедился, что счастье у них действительно призрачное, без малейшего обмана. А потом поглядел на бой идей, которые абсолютно походили друг на друга и поэтому дрались отчаянно, шипя, пуская ядовитую слюну и яростно сверкая глазами.

Потом Аким стал рассматривать тех, кто ходил по базару. Он видел почтенных, заслуженных купцов и их бесконечно преданных приказчиков. Важных, вроде бы безразличных ко всему стражей порядка. Видел, как иногда в глазах у них появлялся алчный блеск. Это значило, что им нравилась какая-нибудь вещь. Они ее сейчас же получали, за символическую медную монету.

Еще он видел зевак с затянутыми паутиной, вечно открытыми ртами. Жулики в белых халатах меняли медные деньги на серебряные, уверяя, что серебро вредно влияет на организм. И тут же, прямо на базаре, ссорились, дрались, торговались, любили и валяли дурака простые люди. Дурак, которого они валяли, был одет в телогрейку и кирзовые сапоги.

Постепенно это базарное сумасшествие Акиму надоело. Он собрался было уходить, но неожиданно наткнулся на стадо лозунгов, которые размножались прямо посреди базара. За ними присматривал солидный купец с тяжелым лицом и раскосыми глазами.

Лозунгов было много. Яростно взрывая копытами землю, извиваясь матерчатыми телами, они прыгали друг на друга и сливались. Рано или поздно одна из пар лозунгов исчезала. На ее месте тут же появлялись новые две, которые мгновенно вырастали до размеров взрослых особей.

Ради развлечения Аким даже прочитал несколько из них:

“Труд — высшая форма развития души”, “Тот, кто трудится хорошо, — получит свое”, “Вера в будущее — вот наш козырь”, “Тот, кто шагает вперед, — придет”, “Тот, кто придет, — придет куда надо”, “Главное не дорога — главное путь”, “Путь души непонятен и неизмерим”, “Непонятное не обязательно должно вести вперед”, “Все, что не ведет вперед, — ведет назад”, “Тот, кто идет назад, — никуда не придет”.

Аким усмехнулся и пошел дальше. Он ушел с базара и долго бродил по улицам, вдыхая восхитительный запах орхидей, которые в это лето росли буквально на каждом шагу. А нанюхавшись чуть не до одурения, зашел и оставил у одного из своих старых друзей сверток с книгами.

И снова гулял по городу, пытаясь ловить солнечных зайчиков, которые увлеченно грызли вышедшие в тираж цитаты, и даже встретил бродячий плетень. Аким сейчас же попытался навести на него тень, но плетень ускользнул, так как был старый и опытный.

А потом вышло время. Из любезности оно еще немного постояло возле Акима, но потом сказало, что пора. Не может же оно тянуться вечно. И так на целых полквартала вытянулось. И Аким понял, что действительно — пора…

Возле его дома уже собралась порядочная толпа зевак. Аким протолкался к подъезду и вошел. Толпа за его спиной привычно ахнула.

Войдя в квартиру, он аккуратно повесил пальто на вешалку и пошел посмотреть на Смерть.

Она сидела в гостиной и задумчиво протирала масляной тряпочкой косу. Аким тяжело вздохнул и сел рядом с ней.

Когда в дверь заколотили приклады, Смерть положила косу возле себя и повернулась к Акиму. Их глаза встретились.

— Ну? — сказала Смерть.

— Да, — ответил Аким.

— Хорошо. Я помню твою просьбу.

Она провела ладонью по его груди и, услышав, как последний раз дрогнуло сердце, потянулась за косой.

Дверь упала минут через пять. Еще через несколько секунд полицейские были в комнате и ошарашенно разглядывали Смерть, которая стояла перед ними, насмешливо улыбаясь и подняв косу.

— Ну? Что же вы стали? — спросила она. — Уж не трусите ли?

— Огонь, — приказал поручик, у которого на шее поблескивал посеребренный хомут.

Но выстрелить никто не успел. Смерть взмахнула косой и срезала передних троих. А потом поручика. И еще одного, того, который судорожно дергал затвор винчестера. А потом вон того, рыжего, с бородавкой на носу. И этого было достаточно. Они побежали.

Они скатились по лестнице, как горох, и мгновенно рассыпались по улице.

А Смерть высунулась в окно и, засунув два пальца в рот, насмешливо засвистала.

И тут ей в лоб попала пуля, которую выпустил снайпер с крыши соседнего дома.

А потом началось… Газеты вышли с аршинными шапками, в которых провозглашалась эра бессмертия. На улицах было настоящее столпотворение. Все смеялись, танцевали и кидали в воздух валенки. По карнизам домов скакали абсолютно свежие лозунги, рассыпая фейерверки красивых слов. На всех углах раздавали леденцы на палочках. Скоморохи прославляли мудрость Верховного Предводителя, который решил запретить смерть. И народ им вторил. На радостях подожгли три оперных театра и восемь домов терпимости. А потом дружно плевали в потолок, да так, что обрушились потолки в нескольких тысячах домов.

С экранов телевизоров зачитывали приветственные телеграммы из других стран. А еще сообщили, что, по просьбе народа, дабы увековечить это знаменательное событие, трем городам и семидесяти двум улицам присвоено имя Верховного Предводителя.