Читаем без скачивания Еврейская сага - Пётр Азарэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Женись на мне, Лёва. Мы с тобой прекрасная пара. Я без ума от тебя, — сказала она, смотря ему прямо в глаза. — Ты ведь тоже любишь меня?
— Вера, это невозможно. Я женат и у нас есть сын, — стараясь быть твёрдым и безапелляционным, ответил он.
Лев обнял её, с трудом сдерживая себя. Она потеряно провела рукой по его лицу, повернулась и вышла в коридор. Он сел на стул и попытался вникнуть в работу, но сосредоточиться не смог. Ощущение пережитого блаженства не оставляло его. Воображение всё время вызывало из небытия её пылающее страстью лицо, налитую негой грудь, покатые плечи и лебединую пахнущую духами шею.
«А она права, кажется, я влюбился. Совесть моя чиста, это верно: я её не соблазнял, за ней не ухаживал, вёл себя корректно, как и положено с сотрудниками. Но справиться с чувствами будет нелегко. Можно выдать себя, стоит только на минуту потерять контроль над собой. А Лена и Ромка? Что мне с этим делать?»
Лев Самойлович поднялся со стула, уложил чертежи в кожаный дипломат, выключил свет и вышел из кабинета. На выходе он кивнул на прощанье сидевшему за маленьким стеклянным окном охраннику и направился к станции метро.
Елена Моисеевна сразу почувствовала произошедшую в муже перемену.
— У тебя всё в порядке, Лёва? — спросила она.
— Да, Лена. Просто немного устал. Завтра презентация нового проекта у директора. Я не успел подготовиться. Сейчас поем что-нибудь и сяду за работу. Документацию я захватил с собой.
— Отдохни, милый. Я тебе приготовлю твой любимый омлет с ветчиной.
— Спасибо, дорогая, — согласился он и, погрузившись в кресло, закрыл глаза.
Жизнь во всей своей сложности ждала от него однозначного решения.
3
Недаром говорят, что бытие — самый лучший учитель и тот, кто умеет понимать и усваивать его уроки, приобретает то, чему не научит никакая школа, — житейскую мудрость. В пятом подъезде дома проживала семья Гинзбург. Глава семьи Вениамин Аронович, пройдя тяжелейший, состоящий из девяти ступеней, экзамен у Льва Ландау, стал его учеником и под его руководством защитил кандидатскую, а затем докторскую диссертацию. Он работал с Дау, как называли Льва Давыдовича его ученики и близкие, в знаменитом Институте физических проблем, руководимом тогда ещё Петром Капицей. Когда академик попал в аварию, и жизнь его висела на волоске, он дежурил в больнице у его постели. После смерти шефа Вениамин Аронович получил предложение возглавить отдел в другом научно-исследовательском институте. Там он плодотворно трудился, его статьи печатались в научных журналах, несколько раз зарубежные коллеги приглашали его на симпозиумы в Соединённые штаты и Европу, но всякий раз ему отказывали, и вместо него с докладом о работе его и сотрудников отправляли кого-то другого, не имеющего к этой теме никакого отношения. Да и получение академического звания члена-корреспондента загадочным образом откладывалось и тормозилось. Вениамин Аронович прекрасно понимал, что антисемитская партийная диктатура и бюрократия не позволят ему работать и жить достойно, но сносить унижения и лицемерие он не желал.
Когда в начале семидесятых годов он, посоветовавшись с женой Сарой, подал заявление на выезд в Израиль, его сняли с должности и уволили «по собственному желанию». На общем собрании коллектива парторг заклеймил его, как предателя и отщепенца. Досталось и от товарищей, с которыми ещё вчера работал, обсуждал научные проблемы, обедал за одним столом в институтской столовой и с которыми не раз выпивал дома по праздникам и на семейных торжествах. Он не обиделся, понимая, что их «попросили» выступить. А в первом отделе мужчина в сером костюме со свойственной чекистам выправкой объяснил, что при той форме допуска, который у него был, ему никогда не дадут разрешение на эмиграцию. У Сары Матвеевны вскоре тоже начались неприятности и её, преподавателя математики в педагогическом институте, перевели в техническую библиотеку с понижением в зарплате, объяснив, что она, подав документы на выезд, будет оказывать пагубное влияние на студентов, и по идеологическим причинам не может оставаться на своей должности.
У семьи Гинзбург начались трудные времена. Прожить на мизерную пенсию Гинды, мамы Вениамина Ароновича, и на зарплату библиотекаря, было невозможно. Дочь Лина училась в медицинском, а сын Семён заканчивал институт инженеров транспорта. Несмотря на это его завалили повестками из военкомата, что не могло не вызвать подозрения в намеренности происходящего. Понятно, что некая инстанция пыталась помешать ему завершить образование и передать на попечение военного ведомства, где бы его «научили» по полной программе. Искать справедливости было бессмысленно и неразумно, и Вениамин Аронович обратился к знакомому полковнику, который свёл его с районным военкомом. За немалую мзду дело Семёна отложили в долгий ящик и до поры до времени оставили в покое. Новые друзья-отказники Вениамина Ароновича похлопотали о работе, и нашли ему место кочегара в котельной, с оборудованием которой он довольно быстро разобрался — экспериментальные установки, которые ему приходилось создавать в институте, превосходили по сложности незамысловатую аппаратуру котельной. Большую часть времени, а его приняли для работы в ночную смену, делать было нечего, и для Вениамина Ароновича открылись невиданные прежде возможности. Раньше, как заведующим отделом, он был занят администрированием, не оставлявшим ему много времени для науки. Теперь он вернулся к проблеме, которую вынашивал многие годы. Ясность и глубина мышления, не достижимые в суете дня, проявились здесь, в тесной каптёрке, с прежней силой и азартом молодости. Из обрывков идей и догадок возникла теория, и его поразила мысль, что нечто недосягаемое будто диктовало ему, и он едва успевал записывать словесные доводы и уравнения. Выдающийся учёный, Вениамин Аронович превосходно знал математику и физику, но для прорыва, каким является создание новой теории, всегда требуется толчок, проявляющийся через вдохновенье или озаренье. Размышляя о происшедшей с ним метаморфозе, он склонялся к мысли, что она была бы невозможна без божественного присутствия. Высшая сила, контролирующая всё и вся в мироздании, выбрала его и наделила творческой энергией для постижения истины, как обладающего необходимыми знаниями и способностями. Убеждённый атеист, он всегда верил в творческую силу человеческого разума, считал верующих малообразованными, невежественными или ущербными, а священнослужителей шарлатанами от религии, зарабатывающими на людской слабости и нужде. Сейчас его уверенность в собственной правоте дала трещину, и он решил поговорить с раввином Эпштейном, о котором ему когда-то рассказывал приятель.
Прежде Вениамин Аронович передал бы написанные статьи для публикации в академическом журнале и выступил бы на конференции с докладом, отстаивая свой научный авторитет и доказывая приоритет в этой
