Читаем без скачивания Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям - Михаил Башкиров

Процессия, превратившись в озверелую толпу, отдалась упоению погони.

О, родимые проходные дворы, заборы, брандмауэры, крыши, чердаки, лестницы, спасшие заблудшие души, которые, быть может, ненароком сами спасли кого-то от погрома, взяв удар на себя.

Путая следы и балансируя по карнизам, распугивая голубей и кошек, мы благополучно добрались до тайного грота, где могли отсидеться.

На удивление, я довольно быстро очухался от дикого гона.

Остап же погрузился в мыслительные дебри, напрягая извилины.

В этот знаменательный момент он напоминал худосочного ангелочка, помявшего свои нежные крылышки в переполненном трамвае третьего кольцевого маршрута.

— М-да, — я попытался вместить свою широкую, не по годам, веснушчатую харю в осколок зеркала. — М-да, командор, но, как это не прискорбно, погромщиков из нас не получились… Полная Цусима и маленький Мукден!

— Что ты там проворковал?

Ну, тут я и выдал отчетливо, но с воинствующим самурайским акцентом:

— Бан-зай!

— Метил в воробья, попал в гуся!

Из задумчивого ангелочка Остап мгновенно превратился в юркого бесенка, предвкушающего апокалипсис.

— Не щипайся, больно!

— Бланманже, эклеры, содовая! И тридцать три удовольствия впридачу! Коля ты мой, Остен-Бакен!

— Тронулся?

— Обижаешь, — Остап прокашлялся и затянул. — Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!

На всякий случай я спрятал зеркальце в тайник между камнями. Вдруг начнет вены резать — себе или мне — какая разница — все равно будет море крови, а у меня от нее — даже в минимальных количествах — мгновенно полуобморочное состояние и дурнота. Спрятал — и приготовился к самому худшему.

Остап набирал обороты.

— Вы, Остен-Бакен, кажись, завзятый любитель ребусов?

— Ну да, балуемся изредка.

— Так вот, скажите, как родному, что остается от утонувшего матроса?

Опасаясь подвоха, я состроил глупую физию:

— Жена и детки.

— Бабушка, теща и троюродная племянница… Остен-Бакен и есть Остен-Бакен!

— Ну, тогда память… Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!..

— А может и следы на воде? Кумекай… От тебя, утопленника, остались бы только круги и ни фига больше, а от героического матроса — бескозырка!

— По мне — хоть ботинки.

— Ботинки тяжелые, а ты, Остен-Бакен, глуп, пробка пробкой… Чуешь, как можно загнать бескозырочку погибшего во славу Царя и Отечества!

— Кто на нее позарится?

— Увидишь. Вопрос — где взять.

— У флотских.

— Ясно, не у дворников… Попробуем-ка махнуть шило на мыло.

— Хочешь, я стибрю дома пачку папирос.

— Дешевка… Надо что-нибудь позабористей.

— Вишневая наливка?

— А помнишь, ваш студент трепался.

— Это который во флигеле?

— Анархист, помнишь?

— Про нелегальные писульки?

— Как он там завинчивал про народ? А матросы что, хуже народа? Книжки-то — за жисть.

— Я видел, видел… У него под койкой пачками…

— Позаимствуем.

— Маман мне запретила с ним якшаться.

— Сдрейфил?

— А вдруг он по шее накостыляет?

— Да мы, как всегда, заглянем на минутку. Я буду зубы заговаривать, а ты только успевай прятать за пазуху. Для начала штук пять хватит…

Студент-анархист, снимавший у нас флигель, был человек общительный и добрый и даже нам, шкетам, внушавший азы своего, как он выражался, единственно правильного учения.

Тем же вечером мы просочились в прокуренную, неприбранную комнату со следами то ли вчерашней групповой пирушки с курсистками, то ли заседания центрального комитета, по забывчивости еще не разгромленного жандармами.

Хозяин пил чай в прикуску с маковыми баранками.

Остап оседлал свободный стул и принял горсть баранок.

Я тоже, отоварившись баранками и куском сахара, приткнулся на краешек койки, той самой, под которой складировалась нелегальщина.

— Господин студент, а когда вас повесят, — начал Остап взволнованно, — вы будете дрыгать ногами?

— Предсмертная конвульсия.

— А можно одной большой-пребольшой бомбой взорвать царя, трех генералов и десять казаков с пиками?

— Если революция потребует — сделаем.

— А кто был первый анархист — Адам или Каин?

Ничего не подозревающий студент отвечал неугомонному несмышленышу серьезно и обстоятельно, не переставая уметать маковые баранки.

Я же, игнорируя развернувшуюся дискуссию, выцарапал нужное количество тонких запрещенных брошюрок.

В их эффективности мы убедились уже на следующий день.

«Анархия, государство и собственность».

«К вопросу свободы воли».

«Русское освободительное движение в свете идей князя Кропоткина П.А.».

«Коммунизм и анархия».

«Герберт Спенсер, эволюционистская мораль, принципы социологии и его понимание общественных процессов».

Остап за одну ходку к публичному дому выменял пять бескозырок. А за «Спенсера» растроганный боцман даже отдал ему свой свисток.

В реализации товара среди сердобольных барышень, прогуливающихся по бульвару, я участия не принимал, наблюдая издали за священнодействием вдохновенного малолетнего вымогателя.

— Дамы и господа хорошие… Поимейте внимание… Отдам за даром по роковым обстоятельствам судьбы… Безкозырочка брательника, натурально утопшего в Цусимском сражении… Он пожертвовал молодой жизнью ради вас и ваших близких… Мать не вынесла горя, скончалась в одночасье… Отец, судебно-поверенный, в бреду помещен в богадельню… Сестра единокровная вынуждена пойти на панель… Бескозырочка святая реликвия защитника Царя и Отечества… Спасибо, спасибо… Мы еще покажем этим узкоглазым макакам! Мы разнесем их островки из пушек на кусочки… Как вы щедры, мадмуазель… Дай вам бог жениха — победителя…

И так Остап впервые вкусил сладость успеха — бескозырки под патриотический аккомпанемент шли нарасхват и в основном за «красненькие».

Мы уже запаслись новой «нелегальщиной» с соответствующими магнетизирующими названиями — но тут ситуация в стране обострилась, и матросов перестали отпускать на берег.

Люди сделались нервными, истеричными, подозрительными.

В результате Остапу чрезвычайно захотелось в уютный волшебный город Рио-де-Жанейро, о существовании, которого он узнал из моих (зачем ложная скромность) уст. И о мулатах, и о белых штанах, и о географическом положении, климате, флоре и, конечно, фауне.

— Прости, командор, — сказал я, рыдая. — Но я не могу покинуть немытую Рассею!

— Ладно, Остен-Бакен, старайтесь тут без меня, трудитесь. Когда вымоете старушку — желательно с туалетным мылом — я вернусь.

Остап исчез с горизонта — но неожиданно снова появился в поле моего удивленного зрения. Я пребывал в полной уверенности, что командору доступно не только Рио-де-Жанейро, но даже и Южный полюс.

— Эх, такое дело сорвалось.

Утомленный, разочарованный, даже чуточку меланхоличный экс-эмигрант больше ничего не добавил, а через месяц все же раскололся.

Оказывается, поразмыслив перед отбытием, Остап пришел к строго определенному выводу: до Рио-де-Жанейро слишком далеко, и поэтому не мешало бы зафрахтовать посудину понадежней, чем какая-нибудь дырявая шаланда. И он разработал гениальную комбинацию, которая включала в себя грозовую (в прямом и переносном смысле) атмосферу лета девятьсот пятого.

Первым делом он отправился на броненосец «Князь Потемкин Таврический» — видите ли, ему было бы весьма лестно и приятно нарисоваться в городе мечты на этаком многоствольном (я имею в виду артиллерию, а не лес) корыте.

У трапа его, естественно, остановил грозный часовой.

— Мальцам ходу нема!

— Ой, мне жгуче треба до вашегу командиру.

— На хрена свинье свисток… Эй, жертва аборта, отчаливай пока не пальнул! Агитаторы, падлы, донимают, яко блохи… Так на хрена попу гармонь?

— Да я тут променад делал мимо их дому, и вижу в окошко промеж шторок, как сам господин полицмейстер тараканит командирскую женушку.

— Побожись.

— Вот те крест.

— Тараканит, говоришь?

— Еще как!

— Полицмейстер?

— Собственной персоной.

— Ну дуй, салажонок, обрадуй его высокоблагородие.

Юнга-самозванец поднялся на палубу, обозрел ситуацию и шнырк — туда, шнырк — сюда.

А приближалось время обедать. Ну, и недолго думая, Остап сыпанул в борщ по-флотски горсть болтов из машинного отделения. Для пущей наваристости добавил гаечные ключи, масленку и ветоши погрязней.

Эффекта никакого.

Тогда Остап бухнул в перловую кашу полтора десятка ботинков вместе со шнурками — новеньких, прямо из каптерки.

Тоже — промах.

Остался компот. Его-то юнга и заправил щедро винтовочными патронами и даже умудрился сунуть туда фугасный снаряд приличного калибра.