Читаем без скачивания Туман-Озеро - Михаил Федоренко

Терехин опустил голову и дрожавшими пальцами мял папиросу.

— Садитесь. И возьмите другую папиросу. Ту вы, кажется, уже сломали. — Начальник заставы снова протянул портсигар.

— А все же вы не совсем правы, — он захлопнул портсигар и положил в карман. — Я хочу помочь вам разобраться во всем происшедшем. Скажите честно: почему вы углубились в лес, а не пошли по дороге, когда вас вернул старшина на заставу?

— Думал нарушителя встретить… — тихо ответил Терехин.

— Я так и знал. Хорошо, что вы его не встретили.

Терехин удивленно поднял глаза.

— Да, просто счастье, что вы его не встретили… — повторил капитан. — А почему вы оказались по горло в «окне»?

— Не рассчитал…

— А нарушитель рассчитал бы. Все рассчитал бы. Он — подготовлен. А вы совершенно не подготовленный боец.

— Мне сестра говорила, чтобы я не шел в пограничники… — вставил Терехин.

— Серьезно? — улыбнулся капитан.

— Она надо мной раньше так смеялась. Вот и старшина считает, что я несознательный… У тебя, Тереха, говорит, и душа стоит торчком, как шинель.

— У первогодков часто так… Когда я сам на границу пришел, тоже не все ладилось. Помню, был такой случай…

Поздно в эту ночь ушел Терехин от капитана.

7

Как-то начальник заставы, возвращаясь с участка, заехал по пути на стрельбище.

Бойцы уже собрались домой.

— А где Терехин? — оглядев строй, спросил капитан молодого лейтенанта.

— На огневом рубеже, тренируется холостыми патронами… Я разрешил.

— Не получается у него?..

— Все приборы перепробовали, все методы… Видно, правила стрельбы составляли не для Терехина, — вздохнул лейтенант. — Вместо того, чтобы целиться в мишень, он улыбается мне, будто я девица красная. Не втиснуть нам его в правила стрельбы, слишком рамки узки.

Капитан из практики знал, что порой не грех отступить от правил стрельбы при обучении таких «оригиналов» как Терехин.

— Товарищ Терехин!.. Не надо вставать. Лежите. Перед вами не мишень, а, считайте, живой фашист! И не убьете вы его, так он вас… не пожалеет. Понятно?

— Понятно, товарищ капитан. Убьет он меня, — вздохнул Терехин.

Старшина только передернул плечами: что, мол, поделаешь с ним?

— Почему? — лицо капитана сделалось строгим.

— Холостыми не достанешь, товарищ капитан…

Начальник заставы даже приподнял козырек фуражки, неожиданно рассмеялся.

— Выдайте Терехину три боевых патрона, — приказал он.

Когда боец зарядил карабин, Светлов сказал:

— Слышите песни? Мы уходим со стрельбища. Вы останетесь с «фашистом» один-на-один. Отстреляетесь — позовете нас.

Боец выждал, потом все же оглянулся через плечо: ушли или нет? Раньше всегда кто-нибудь стоял над ним. Успокоившись, он поудобнее улегся, зажмурил левый глаз, стал наводить карабин в цель, и ему показалось, что перед ним не тонкий щит разрисованной фанеры, а звериное лицо живого врага.

Прозвучали выстрелы.

Терехин бросился к мишени и, забыв, что рядом никого нет, закричал:

— Попал, двумя попал, товарищ капитан!..

В эту минуту можно было подумать, что он и в самом деле «извел» фашиста.

8

Терехин встретил зиму в том же «звании» отстающего.

Однажды, почистив коровники и нарубив старшине дров, он отогрел в казарме руки и занялся винтовкой.

— Терехин! — позвал его дежурный по заставе. — Капитан оставил тебе газету. Тут заметка и портрет. Терехина Катя… Не твоя ли сестренка?

Обожженные морозом щеки Ивана побелели. Он почти вырвал газету у дежурного, который уже отвечал по телефону.

— Двух бойцов… с оружием и топором в район впадения Холодного Гирла в реку Бурунча!.. Есть! Разрешите выполнять, товарищ лейтенант? Есть!

Сержант положил трубку, почесал затылок.

— Кого же послать? Одни в наряде, другие — только из наряда… — рассуждал он вслух.

— Я пойду, товарищ сержант! — выпрямился Терехин, продолжая сжимать в руке газету. Его лицо постепенно заливала краска смущения.

Хорошенькую шутку сыграла с ним Катя: обещала искать его портрет — при этом воспоминании Иван еще сильнее покраснел, — а получилось…

— Правильно! Топором ты умеешь орудовать. Напарником пойдет Очкасов, больше некого. Так, значит, капитан угадал: сестра?

— Катя, — ответил боец и глаза у него радостно заблестели.

На месте, куда прибыли Терехин с Очкасовым, лейтенант объяснил обстановку.

— Ожидается в наш тыл банда. С наступлением темноты бандиты группой или поодиночке попытаются прорваться через границу. В каком месте? Об этом знают только они, — зябко улыбнулся он.

— Ваша задача сделать в реке прорубь, лед затопить. Преграду замаскировать снегом. Прорубь сделать так…

Лейтенант провел сапогом по рыхлому снегу дугу, закрывавшую вход в Гирло со стороны реки Бурунча.

— После выполнения задания вернетесь на заставу. В случае чего, действовать по обстановке. Старший наряда… Терехин!

Бойцы работали до сумерок. Сделанная ими прорубь полумесяцем окаймляла вход в Гирло. Оставалось только раздробить лед, но Очкасов, перехватывая из одной руки в другую топор, уронил его в воду. Полосу льда повернуло течением поперек проруби, образовался как бы мост, ведущий в Холодное Гирло. Получилось то, чего не нужно было пограничникам. К тому же началась пурга. Окрестность окутало снежной пылью, мороз к ночи усиливался.

— Пошло все насмарку, — буркнул Терехин, глядя на своего напарника, который дул на окостеневшие руки.

— Сами останемся за наряд? — спросил Очкасов и поежился под порывом ледяного ветра.

— А кто же? Задачу не выполнили.

Пограничники расположились за трехпалой корягой, над обрывом Холодного Гирла.

Вырубить прорубь и затопить лед — задача простая. Но и она не выполнена. Досада одолела Ивана. Он осмотрелся, раздумывая, что бы предпринять.

Чужой берег был не такой обрывистый, но зато густо поросший лозняком, он курился снежной пылью, как дымом, словно кто-то невидимый потягивал там гигантскую папиросу, из-за укрытия посматривая на пограничников.

— Вот мы и в секрете… — сипло проговорил Терехин и немного поддал локтем в бок своему напарнику.

Вокруг коряги ютились чахлые пагонки вербы. Под напором свистящего ветра они с мерзлым хрустом клонились к коряге, словно моля о защите. В них было что-то жалкое. Очкасов показался самому себе одним из этих ломких прутиков, — так тоскливо и одиноко стало ему в ревущей снежной замяти.

— Ты не заметил, за нами никто не наблюдал с той стороны… когда мы работали? — неожиданно спросил его Терехин.

— Нет. А что? — с беспокойством поднял тот серую от снега голову.

— Надо глядеть в оба. Может, и заметишь…

Очкасов прикрыл перчаткой лицо от ветра и снежной пыли и стал наблюдать за тем берегом. Вскоре он повернулся, глаза его слезились.

— За работой вспотел, а сейчас руки и ноги, как деревянные. Все от проклятой ангины… Валенки промочил… — смотрел он на Терехина с жалобным видом.

Терехин знал, что в такой мороз валенки промочить не так-то легко, вода едва коснется, как сразу же превращается в ледяную корку. Однако Иван постарался придать своему голосу сочувственные ноты.

— Сам до заставы дойдешь?

— Дойду, не маленький… — откровенно обрадовался Очкасов и стал быстро подниматься.

Эта поспешность задела Ивана.

— Скажи дежурному, что нужно смену… — сказал он уже вдогонку Очкасову, но тот, согнувшись, быстро уходил.

— Постой! Я передумал… — окончательно озлился Терехин.

Очкасов повернулся, хотел выругаться, но ему ветер забил снегом рот.

— Обоим нельзя. Нам попадет… задание не выполнено! Нужно действовать по обстановке… — выплевывая снег, быстро заговорил Очкасов, видя, что Терехин тоже встал.

— Ничего. Старший наряда отвечает… Идем.

Терехин явно что-то задумал, но что — Очкасов не мог понять.

Вскоре они вышли на высоту «Голова Собаки». Вьюга подгоняла их в спину.

— Иди медленней… Еще медленней!.. — командовал Терехин своему напарнику.

— Зачем? Зачем медлить? — преодолевая ветер, злился тот.

— Чтобы с той стороны увидели, что мы уходим. Поняла глупая твоя голова?

Пограничники спустились в лощину, затянутую предвечерними сумерками. В ней было тихо, хотя вверху выл ветер.

— Сядем! — предложил Терехин и, не обращая внимания на недоумение напарника, стал рассуждать — Сейчас мы по лощине обойдем высоту. Потом по Гирлу незаметно вернемся к коряге. Пусть думают, что мы ушли… — кивнул он головою в сторону реки.

— Ты что, Иван? — совсем побледнел Очкасов. — Окоченеем. Оставаться в секрете нам никто не приказывал. Там всю душу из тела за ночь выдует…