Читаем без скачивания Один день ясного неба - Леони Росс

И так каждый день!

Завьер не замечал наглую компанию, пока Му не обратила его внимание на большую шумную толпу местных жителей, прибывших с требованием убрать вывеску с утеса. Он раздраженно посоветовал им через нее не быть такими обидчивыми и, встав у окна спальни, увидел, как рассеивается толпа приунывших горлопанов, шептавших себе под нос проклятия. Тогда-то он и оценил их преданность; а еще оценил чувство юмора Айо — его брат был истинный адепт равноправия. Завьер подозревал, что Айо не верил ни в каких богов и, уж конечно, не верил, будто его младший брат избран богами. Айо умел одно: усердно трудиться и, хромая, часами ходить по окрестностям.

— Хочешь пройтись, Зав?

— Нет! — Он не был готов к этим долгим прогулкам.

«Лучше бы радетелю ходить в красных панталонах, — подслушал он как-то болтовню официанток. — Потому как она вернется за его палкой».

После службы, когда уже сгущалась ночь, натруженные спины болели, а Чсе давно лежала в кроватке, братья сидели на веранде, и Айо понимал, когда стоит помолчать, а когда завести беседу и рассказывать друг другу забавные или вопиющие истории о событиях прошедшего дня, — в такие моменты собеседники рассеянно старались перещеголять друг друга. Если бы кто-то тогда проходил мимо, он ничего бы не услышал, кроме хмыканья да обрывков реплик, к чему обычно и сводится разговор давным-давно знакомых людей.

Правда, в последнее время Завьер стал замечать в глазах брата некое беспокойство.

* * *

В тот год, помимо смерти Найи, навалилось все сразу: свежее козье молоко с фермы, урожай гранатов, женщина, что пыталась втюхать резные пуговицы для его одеяния; и женщина, у которой одна грудь была больше другой, — она стояла под дверью ресторана и оплакивала его вдовство, а Му гнала ее прочь, махая посудным полотенцем; и орава приятелей Чсе; и письмо губернатора, полученное почти три месяца назад, — письмо было напечатано на плотной импортной бумаге.

С этого письма и началась та хренотень, которую упомянул Завьер в зеленой записной книжке. Отправленное от имени губернатора Бертрана Интиасара и его супруги послание извещало Завьера Лоуренса Редчуза, сто тринадцатого радетеля, о недавней великолепной помолвке их единственной дочери Сонтейн Мелоди Игнобл Интиасар и Данду Авраама Брентенинтона.

Кроме того, там говорилось, что губернатор счастлив пригласить радетеля в свой дом для приготовления традиционной трапезы для новобрачных.

Завьер фыркнул и разорвал депешу пополам. Свадебные трапезы на архипелаге были обычным делом, считалось, что они являются знамением доброй судьбы и удачной жизни счастливых пар наряду с прочими длительными и мудреными обрядами и благословениями. Но неужто Берти Интиасар не мог попросить по-простому — надо было непременно послать официальную депешу на дорогущей бумаге!

А он ненавидел письма.

* * *

Впервые он встретил губернатора на этой самой кухне десять лет назад, в день, когда его посвятили в богами избранного радетеля и на церемонию в саду собралось полно народу. Они с Найей жили тут меньше недели, и у ресторана еще не было вывески.

Завьер суетился на кухне, дожидаясь прихода ведуний, которые должны были официально представить его местным чиновникам и научить правильно поприветствовать — просто помахать? — людей, собравшихся на пляже под утесом. Он, разумеется, ждал губернатора в качестве почетного гостя, но ему не понравилось, как тот обставил свое появление. Вопреки его ожиданиям Интиасар оказался обаятельным дядькой. Все знали, что он проводит много времени вдали от архипелага, в другой стране, и это обстоятельство многих восхищало до умопомрачения.

— Только не подведи меня — никаких скандалов! — Вот первое, что сказал Интиасар, опершись о плиту и разглядывая головки чеснока. Даже не произнес «Добрый день!» для приличия, пропади он пропадом! — И когда тебе вздумается изменить своей миленькой женушке, сделай это втихаря! Нашим мужчинам это понравится, а вот женщинам — вряд ли.

Завьер терпеливо выслушал. В последние годы авторитет радетелей на архипелаге пошатнулся. Плохая у них сложилась репутация. Им приходилось обслуживать слишком много ритуальных трапез. Участвовать в слишком многих интригах. Они попусту теряли время, утратили уважение, и бедные люди с неохотой приходили на общие трапезы, потому как у них не было для этого подходящей одежды. Он, однако, решил, что в его заведении все будет по-другому, но… только глупец мог сказать властному глупцу, что тот глуп.

— У меня есть единственная необходимая мне вещь, — сказал Завьер.

— И что это?

— Составленный мной список гостей. И никто не должен лезть ко мне без очереди. Никакого особого отношения ни к кому.

Губернатор был явно изумлен.

— Не слишком ли ты самонадеян?

— Не более, чем ты.

Интиасар ухватил себя за щеку — странное дело, жест был какой-то женственный.

— Хочешь сказать, что мне придется дожидаться своей очереди, чтобы поесть с твоей руки? Сидеть и ждать, затаив дыхание?

Он знал, что придет время — и губернатору понадобятся блюда, изобилующие овощами и жидкостью: густая подлива, козье молоко, сироп, ледяная вода, сок растений, сочный плод, ром.

— Ладно. Мне следует уважать любого, кто трахал Дез’ре Де-Бернар-Мас и выжил.

Его наставница. Первая на архипелаге женщина-радетель. Когда она сидела на лужайке вместе с почетными гостями, ее соски проглядывали сквозь мягкое зеленое платье. Неисправимая упрямица. Ее усадили рядом с Дез’ре, и Найя стала мрачнее тучи. Они уже раньше встречались. Завьер надеялся, что Найя хмурилась под лучами яркого солнца, бившего ей прямо в лицо. Дез’ре наверняка сразу приказала бы ему дать тумака этому глупцу.

— И давай-ка становись радетелем, парень. Да поскорее.

Сидеть рядом с Найей ей бы тоже не понравилось.

* * *

Через три дня после того, как Завьер порвал и выбросил письмо губернатора, он пек хлеб на кухне. Быстрым шагом вошел Салмони Адольфус Барнс, а следом прихромал Айо. Салмони был хорошо сохранившийся старец лет под восемьдесят с огромным красным носом, смахивавшим на половинку красного перца. Он назвался дворецким губернатора и громким голосом принялся важно зачитывать какие-то бумаги.

Завьер был поглощен выпечкой хлеба. В нужный момент ему предстояло добавить подобающее количество красного перца и козьего сыра, что было своеобразным актом любви, требовавшим полной концентрации.

— Какая благословенная обязанность, — проблеял Салмони. — Ведь речь идет о самой романтичной трапезе в мире! Семь блюд, как того и требует обряд пожелания успешной жизни для супружеской пары. Уверен, радетель, мы можем найти храмовые предания, предсказывающие подобную особую трапезу!

Завьер не обратил на его слова никакого внимания.

— Разумеется, — продолжал Салмони, — услуги избранника богов-радетеля будут щедро оплачены, и размер этой