Читаем без скачивания Мы, кошки - Клод Хабиб

Самка. Заметьте, я ничего не имел против. Во многом гораздо более близкая, но все же одна из многих. Когда я ее выпустил, другой кот, непонятно откуда выскочивший, принялся лавировать, приближаясь к ней. Буа Рон становился чересчур населенным.

Причина была в «Седико»[1] и том, что находят в урнах, постоянно переполненных из-за близкого соседства колбасных магазинов и лодочной пристани. Их содержимое и привлекало сюда уличных котов, которые затем возвращались в наш лес.

Я ускользнул, даже не оглянувшись. Там, на полянке, я царствовал, хоть это и длилось всего минуту. Это было мгновение чистоты, вот в чем все дело. Ощущение абсолюта рождает меланхолию; посмотрите на тигров, посмотрите на королей.

Моя мать была у меня. Впрочем, ее у меня больше не было, вот и все.

Демографическое давление

Как я уже говорил, в Буа Рон становилось все больше и больше кошек. Они приходили сюда из города, особенно со стороны порта. Оттуда, где расположена песчаная отмель. Рыбацкие корабли, один за другим, покинули эту стоянку, предпочитая швартоваться пониже, в устье реки. Сейчас их уже не осталось, только прогулочные яхты. Яхтсменам все нипочем, лишь бы фарватер был хоть немного судоходным. Они здесь на отдыхе, и сесть на мель в фарватере для них тоже развлечение.

С исчезновением рыбаков набережные изменились. Там, где люди в непромокаемых плащах выгружали на берег ящики макрели, теперь прогуливались, лакомясь вафлями, туристы.

Должен похвастаться: я кое-что смыслю в людях. Но, как мне рассказали, моряк и турист разительно отличаются друг от друга в смысле выгоды. Не стало ни мусора, ни рыбьих голов, ни потрохов. Вообще ничего. Разве что несколько ломтиков жареного картофеля в пыли, рожок мороженого, вот и все. Вот почему кошки старались перебраться в лес. Мою мать это очень возмущало, что с ее стороны вполне естественно. Можно сказать, что это эгоизм, но скажите, кто может просто так уступить свое место под солнцем? Во всяком случае, уж точно не я. Обладая здравым рассудком, она ненавидела их всех, вместе взятых. К несчастью, как я уже сказал, временами она переставала быть собой. Тогда она позволяла себе слабости, как ни грустно мне об этом говорить.

Вначале бродяги приходили, когда наступала хорошая погода; с наступлением зимы их больше не было видно. Может быть, какие-то делишки заставляли их вернуться, а может, они умирали. Одним словом, из городских котов получались довольно жалкие охотники. Им не хватало тренировки. Большинство приходило сюда ради содержимого урн. Таких моя мать ненавидела больше всего. И эта ненависть была совершенно бескорыстной. Причина была не в конкуренции, а в сделке с людьми. «От этих кошек несет человеком, – говорила она, – это фальшивки». Да, именно так: в буквальном и любом другом смысле.

Новоприбывшие не были теми котами и кошками, которые живут в комнатах и позволяют трогать себя руками. Вовсе нет. Но они позволяли себя увидеть. Когда из «Седико» выходили работники, эти кошки не убегали от них. Случалось даже и худшее. Когда кто-нибудь из людей приносил в загородку с урнами дневную порцию – салат с тунцом, просроченные йогурты, – кто-то из этих падших мог даже замяукать, выпрашивая свою пайку. А кто-то с опаской приближался, отираясь у ног человека. Эти кошки научились узнавать работников. Они различали, с кем и насколько далеко можно зайти. Во время обеденного перерыва, когда покупателей не было, некоторые кошки выходили из леса, чтобы отдохнуть на месте автостоянки. Им не хватает асфальта – поясняла моя матушка. Они любят вовсе не наш лес, а парковку.

В целом, она их не особенно и упрекала. Ненавидеть для моей матери означало нападать. Нападать, не жалея сил. Главное при этом – быть уверенным в своем преимуществе. Впрочем, мне тоже было не по себе от близости супермаркета со всеми его шумами. Меня сильно нервировала эта странная граница, которая приближалась к нам – зона испорченности, созданная людьми, которые толкали тележки с товарами и часто останавливались, чтобы посмотреть на кошек, которые откровенно таращились на них. Инстинктивно я сразу невзлюбил это. Я прекрасно знал, чего хотят эти кошки, но на голод списать можно далеко не все. Зато я совсем не понимал, чего хотят от кошек люди. Тем более что с детства мать внушила мне страх перед людьми.

Дети, говорила она, забавляются, бросая в нас камни. Их отцы долгое время охотились на нас ради шкур. Это не тот случай, когда убивают по необходимости, ради еды. Они могут убить даже не для того, чтобы содрать шкуру, а просто ни за что. В прошлые времена они ловили кошек раз в год, набивали ими мешки и бросали в огонь. Для них было развлечением смотреть, как мешок подпрыгивает, испуская крики. Это называлось «огни святого Жана».

Тех времен я не застала, говорила мать. Но я своими глазами видела, как человек отрезал косой кошкам лапы. Его удовольствие состояло в том, чтобы отсечь все четыре одним ударом. А что за этим могло последовать! Как могут существовать среди нас настолько глупые существа, чтобы идти за такими чудовищами? Вот в чем дело. Они вступают в сделку с человеком и верят, будто выкрутятся, останутся целыми и невредимыми. Заблуждение. Человек – существо мягкотелое, не обладающее ни силой, ни нервами. Но своей извращенностью ему удается одолеть наше превосходство. Запомните, дети, добавляла моя мать, это чудовище с косой, которого учатся избегать даже уличные кошки. Эта история повторяется и становится все более распространенной: кусочек мяса в одной руке и коса в другой. А на следующее утро – трупы, лежащие в высокой траве. Но проблема даже не в их жестокости как таковой. Проблема в самой человечности.

Даже лучшие из них, рассказывала она, ничего не стоят. Они чудовища по своей природе. Боже вас сохрани, дети, от такого бедствия, как человеческая любовь. Если они выкажут к вам привязанности, бегите. Несчастье витает в воздухе с того самого мгновения, как они вас полюбят. Человек заботится о кошке, кормит ее и обихаживает. Но когда она рожает, он забирает ее котят и убивает на ее глазах, одного за другим. Бог свидетель, нет на свете ничего нежнее, чем новорожденный котенок. И вот хозяин хватает его и швыряет об стенку, не сомневайтесь, что все именно так и происходит. Вот поэтому они и возводят стены: чтобы скрывать свои преступления. И подобные вещи происходили постоянно, во все времена. Я не говорю о безумцах, не говорю обо всяких ярмарочных шутах, чья профессия – мучить зверей. Я не говорю о казематах, о транспорте, об автофургонах для кемпинга. Я говорю о домах, в том числе о самых зажиточных. Поверьте мне, там занимаются избиением младенцев, не в одной форме, так в другой. Некоторые помогают им родиться на свет, а затем топят.

В том, что касается цирка, я был не согласен с матерью. Все годы, когда я был маленьким, я следил за цирком, который приезжал в июле. Его транспорт останавливался на стоянке «Седико». Слоны отправлялись дефилировать по городу, чтобы объявить о представлениях. В лагере, который разбивали рядом с лесом, выводили пастись дромадера и лошадей из конюшни. В клетке ходил взад-вперед тигр, которого волновал запах грязнущих баранов. Я садился перед клеткой и благоговейно созерцал его. По моему мнению, если бы все люди работали в цирке, нам бы от этого было только лучше.

А недавно, продолжала матушка, они открыли способ, который считают более гуманным, и в этом я с ними согласна. Он состоит в том, чтобы приложить к носу новорожденного ватку с невероятно холодной жидкостью, запах которой повергает в ужас. У котенка закрыты глаза. Во всем мире он знает лишь материнскую грудь. И вот его отрывают от нее, поворачивают ему голову. Его пушистые лапки бьют по воздуху. Он плачет от ужаса, так как хочет ощутить теплый сосок и знает, что холод – это смерть. Его охватывает опьянение и паника, он дрожит. Как только он засыпает, люди приканчивают его. Такова их гуманность.

С тех пор, как мы вступили в сознательный возраст, мать постоянно вела с нами такого рода беседы. Мы были под сильным впечатлением от них, так как ни одна уважающая себя кошка не станет мяукать ради бантика на шее. Беспокоило меня лишь одно: откуда она сама обо всем этом знает? Не высказав ни одного слова сомнения, мы не понимали, каким образом она могла хранить столько сведений о той области, которой тщательно избегала. Самым достойным она считала никогда не видеть человека. Она учила нас избегать не только людей, но и тех кошек, которые водятся с ними. Они послужат причиной, говорила она, что в один прекрасный день вы тоже забудете себя.

Отсюда проистекает и вся странность моей дружбы с Хлоей. У всех, как я полагаю, имеется своя ахиллесова пята. Моя проявилась тогда, когда я этого меньше всего ожидал. Хлоя жила раньше в человеческом доме, и все же моя матушка принимала ее с теплотой всякий раз, как ее видела. Подобное было против ее правил, но тем не менее это было так. Что еще тут скажешь?