Читаем без скачивания Восемь оправданий Луи-Фердинанда Селина - Дмитрий Селезнёв

Ещё хуже, Селин был заподозрен в примитивной продажности. По мнению Сартра, «если Селин и способен был поддержать социалистические идеи нацистов, то лишь потому, что ему заплатили, а в глубине души он в них не верил»5. Мысль Сартра высказывает и другой французский писатель-коммунист Роже Вайян в газете «Ля трибюн де насьон» от 13 января 1950 года в своей статье «Мы не пощадили бы больше Селина». Название же статьи не оставляет сомнений в намерениях автора. В статье, помимо обвинения в материальной заинтересованности, Роже Вайян вспоминает, как они хотели убить Селина, так как в годы оккупации, волей случая, ячейка Сопротивления, в которую входил Вайян, собиралась в квартире на улице Жирардон, которая располагалась над апартаментами, где жил знаменитый и ненавистный антисемит. Судьбе же было угодно второй раз сделать Вайяна и Селина соседями, но на этот раз на литературной полке, в 1957 году их книги были опубликованы одним и тем же издательством. В своей послевоенной трилогии («Из замка в замок», «Север», «Ригодон») Селин часто упоминает имена и Сартра, и Вайяна, жалея, что последнему не удалось осуществить желаемое:

«… но черт побери! я-то тут! еще не поздно! пусть он приходит, я жду!… я все время здесь, я никогда не выхожу, я специально жду опоздавших… одна весна… две… три… и меня уже здесь не будет… будет слишком поздно… я умру естественной смертью..»6.

Если до и после войны в мире литературы на Западе имя Селина вызывало хоть и негативные, но бурные толки, то для советских литературоведов Селин стал за гранью, где критика уже существовать не может. Это было все равно, что обсуждать порно в стране, где «секса нет». Изредка писались неповоротливые, квадратно-обличающие статьи. Например, А. Брагинский в журнале «Иностранная литература» №8 за 1957 год сетует на то, что Селину дали слово в виде интервью во французском журнале «Экспресс» на целых три страницы, и вообще отказывает Селину в звании писателя, называя его «бывшим писателем». Статья начинается с впечатляющего зловещего высказывания Селина: «Я верю в ненависть и смерть». Как тут не поверить в ненависть, если автор советского журнала возмущен, почему ещё печатают Селина за рубежом? «Не происки ли это французских реваншистов?» – вопрошает Брагницкий.

Такое возмущение совкритика вызвал новый роман Селина «Из замка в замок». Это был первый роман из великолепной послевоенной трилогии («Из замка в замок», «Север», «Ригодон»), где Селин описывает свои перипетии, связанные с бегством из Франции в 1944 году, пребыванием вместе с коллаборационистским правительством Петена в немецком замке Зигмаринген и побегом из него в Данию. На страницах этих книг Селин описывает последние дни фашизма в Европе, чью тёмную сторону он принял.

Довольно символично, что последнюю книгу трилогии, «Ригодон», которую он редактировал буквально до последнего дня своей жизни, Селин посвящает животным, а своего кота Бебера делает одним из основных персонажей. Селин от своего антигуманизма переходит к откровенной мизантропии:

«Чьих только предсмертных судорог и где только я не наблюдал: в тропиках, во льдах, в нищете, в роскоши, за решеткой, на вершинах Власти, пользующихся всеобщим уважением, всеми презираемых, отверженных, во время революций, в мирное время, под грохот артиллерийской канонады, под звон новогодних бокалов… моему слуху доступны все оттенки звучания органа de profundis… но тяжелее всего, я думаю, бывает: собакам!.. кошкам… и ежам…»7.

Вот так, я, пробежавшись в этом вступлении по биографии Селина и его творческому наследию, подошёл к основной теме своей книги. Конечно, моей монографии можно было дать скучное название, типа «Жизнь и творчество Луи-Фердинанда Селина», но, чтобы придать ей более изящную форму, я решил выступить в роли адвоката Селина (хотя конечно он вряд ли нуждается в моих услугах) и построить свою работу в виде восьми тезисов, восьми оправданий Селина перед читательской публикой. Эти же восемь оправданий Селина будут и восемью причинами его читать. Сам Селин оправдывался только один раз, когда готовился к реальному суду над собой, осенью 1946-го в Копенгагене. История сохранила защитительную записку Селина, написанную им тогда в тюрьме.

Эти и другие документы, показания современников Селина, свидетелей тех лет, факты его жизни и мои доводы будут представлены в его защиту. И, конечно же, цитаты из его произведений, так как ничто лучше не может оправдать Селина, чем его книги. В дальнейшем я не буду столь последователен в предъявлении документов по времени их возникновения, а буду приводить доказательную базу согласно выбранной мною структуры книги.

Признаюсь, задача, которую я поставил перед собой, нелегка, слишком сложно будет взглянуть по-другому на «портрет антисемита», расиста, антигуманиста, мизонтропа, фашиста, коллаборанта, маргинала и нигилиста, каким был представлен выше Луи-Фердинанд Селин.

Оправдание первое. Селин – участник Первой и Второй мировых войн

В лучших традициях адвокатских речей начну я издалека и опишу то время, в котором жил Селин.

Новый двадцатый век начался не как хронологически положено у историков, в нулевом году, а в 1914-ом, когда разразилась Первая мировая война. Именно она стала новой вехой смены исторических парадигм, ломки старого мировоззрения и появлением новых систем оценки и восприятия окружающей действительности. Прошлый период истории напрямую был связан с именем королевы Виктории, через которую были объединены родственными узами практически все царственные династии Европы. Этот период в истории после кровавых наполеоновских войн ознаменовал себя относительным спокойствием. Бурно развивалась наука и техника. Открытия в медицине значительно увеличили продолжительность жизни человека. Цивилизация подходила к окончательному решению проблемы голода (мы, дети эпохи потребления, конечно, не можем осознать в полной мере даже постановки этого вопроса). Люди рассчитывали жить долго.

Однако через некоторое время после смерти королевы Виктории в 1901 году в Европе стал нарастать политический кризис, и в 1914 году из-за нелепого повода началась война, втянувшая в себя страны нескольких континентов. Научные открытия, которые, по идее, должны были служить на пользу человечеству, были использованы на то, чтобы максимально сократить человеческую популяцию. Были изобретены станки-пулемёты и гусеничные танки, были отлиты пушки невиданных до сих пор диаметров и размеров. В небе появились первые цеппелины и бомбардировщики, а моря и океаны стали бороздить громадные дредноуты. Человечество открыло для себя химическое оружие – на войне безымянный солдат Первый мировой уже мог в первый и последний для себя раз обонять запах иприта и хлора. Человек перестал стесняться в применении немыслимых ранее массовых орудий убийств. Уничтожение людей было поставлено на поток. Не за горами будущего было и создание ядерной бомбы, способной окончательно расколоть земной шар как орех. Классическую викторианскую эпоху с её пышными парадами, гарцующей конницей и барабанами, красочной солдатской формой и благородными методами ведения войны, навсегда смыло в океан прошлого.

Наступил глобальный кризис во всех в сферах человеческой деятельности: в политической, религиозной, культурной, социальной. Карта Европы была перешита лоскутами новых государств и геополитических образований. Пали три древнейшие империи – Австро-Венгерская, Российская и Османская. На смену древним монархам в России и Германии пришли разночинцы Ленин и Гитлер. Судьба древнего рода, веками находящегося у власти в России, решилась в подвале ипатьевского дома. Религиозную концепцию христианства сменили три новорождённые массовые идеологии того времени: либерализм, коммунизм и фашизм, которые растащили, каждая на свои знамёна, знаменитые слова лозунга кровавой французской революции 1789 года: «Свобода, Равенство, Братство». Пророк Ницше, которого до сих пор считали сумасшедшим (в итоге, в конце своей жизни, он и сошёл с ума) восстал из гроба в умах мыслителях двадцатого века. Родилась новая наука – психоанализ. Доктора Фрейд и Юнг стали усиленно копаться в глубинах бессознательного нового человека, человека двадцатого века.

Такие исторические катаклизмы и глобальные изменения, конечно же, не прошли мимо мира литературы. В парадигме классического реализма с его понятиями абсолютной веры в реальность, устаревшими понятиями о том, что такое хорошо и что такое плохо, после такой исторической катастрофы трудно было осмыслить происходящие изменения. Реальность стала такова, что осознать её рациональными методами стало не под силу человеку. Невозможно было объяснить и оправдать столь массовое уничтожение людей, когда на военных полях Европы каждый день собирали страшные урожаи в тысячи погибших жизней. Классический реализм, строящий свои сюжеты на конфликте между представителями слоёв строго дифференцированного общества стал необъективен, так как, прежде всего, и такого общества с чётко ограниченными классами уже не существовало – впоследствии уже упомянутый выше никому неизвестный ефрейтор из окопов Первой мировой сможет забраться на вершину государственной власти.