Читаем без скачивания От 2 до 72 Книжка с картинками - Дмитрий Зимин

Мне кажется, что уникальное опытное производство РТИ было в значительной степени загружено левыми заказами «для дома, для семьи», особенно в последние годы существования нашей бывшей страны тотального дефицита.

Моя жена Майя – археолог; много лет она вела раскопки неолитических стоянок в глухих местах Новгородской области. Эти экспедиции стали летними трудовыми лагерями для детей большинства наших знакомых. Спектакли по выдаче им первых в жизни зарплат были трогательными и впечатляющими. Ездил в эти экспедиции и Миша. Он оказался энциклопедически образованным человеком (откуда?), мог интересно говорить на самые разные темы. Дети слушали его, разинув рты. Умел он и многое делать – руки у него были золотые. Я в этих экспедициях мало участвовал, все было как-то не до археологии… Приезжал лишь к концу сезона вывозить свое семейство.

…С тех пор прошло много, много лет. Эти дети давно уже взрослые, имеют свои семьи, но некоторых из них, в том числе и моего Бориса, ежегодно тянет в эти безлюдные места: послушать тишину, поохотиться, сходить в баньку «по-черному», а может, вспомнить что-то детское…

И я недавно, в 2007 году, съездил туда… Дорога от города Боровичи до села Перелучи, вблизи которого, в деревне Дубье, была база экспедиции, почти все время идет по высокому берегу порожистой реки Мсты. Дорога, река, заречные дали формируют, кажется, одни из красивейших пейзажей страны. Я по этой дороге ранее неоднократно проезжал, но сейчас неожиданно и случайно открываю для себя нечто новое и, не побоюсь этих слов, берущее за душу.

…Дорога проходит через село Егла (многие здешние названия угро-финские). Решили остановиться. Церковь у дороги. За ней – погост. Далее – высокий, обрывистый берег реки Мсты, откуда открываются неоглядные дали. Ближе к обрыву мы увидели мемориал…

Эти фотографии не могут передать берущего за душу контраста умиротворяющей летней погоды, заречного пейзажа и слов на плитах мемориала. И забытые обещания… И тишина… И безлюдье… И мемориал – авансцена этого великолепного среднерусского пейзажа… Авансцена нашей истории…

И еще… В этом и других аналогичных мемориалах, типа подмосковной «Коммунарки» или Бутовского полигона, надо бы видеть не только памятники невинно убиенным (кем, чем? метеоритом?), но видимые всему миру скрижали с именами всех убийц; не только кремлевской банды, но и «судей» и чекистов-исполнителей. Со временем на этих скрижалях найдется место, надеюсь, и для имен судей Бродского, Ходорковского, Бахминой. Как бы такие памятные доски помогли бы озонировать атмосферу в стране!

О судьбе своих родственников, о которых я говорил в начале главы, мне стало известно лишь в последние годы из архивных документов. Из этих же документов узнал, что в многоквартирном доме в Лосинке бабушка оказалась после того, как их собственный дом был национализирован. Пока не собрался выяснить судьбу этого национализированного дома. А мои собственные смутные воспоминания о бабушке и Лосинке окрашены пронзительным чувством какого-то деревенского, бабушкиного, летнего счастья.

Я даже помню летний день 22 июня 1941 года в Лосинке, когда началась война. Я тогда был старше, чем на снимке, мне было уже восемь лет. Между прочим, кажется, именно в тот день на экраны вышел хороший фильм Ромма «Мечта». Там играют молодые Раневская, Плятт. Название помню с тех дней, а сам фильм увидел лет через двадцать.

Из ордера на арест отца, который я увидел только летом 2004 года, узнал адрес своих родителей в то время – Ермолаевский переулок, 24, кв. 5. Стал чаще прогуливаться по Ермолаевскому переулку. Этого дома я не нашел, то есть, дома с таким адресом сейчас не существует, да и рядом какие-то мистические места... Вблизи, на Садовой, – Булгаковская «нехорошая» квартира, откуда тоже исчезали люди, рядом, на повороте с Ермолаевского на Бронную, отрезало голову Берлиозу.

 Мама мне никогда не говорила об этом адресе, да и вообще тема ареста отца в моем присутствии в детстве не обсуждалась. Во всех своих анкетах я всегда писал «отец умер в 1935 году». Это было правдой.

Я так же заполнял свои анкеты и после того, как на отца пришла бумага – реабилитация. Это было в 1958 году. Одновременно маме выплатили какие-то деньги: зарплата отца за два или три месяца.

С мамой была истерика. Между прочим, на закате советской власти, где-то в 80-х годах, то ли в анкетах, то ли в обязательном разделе автобиографии появился милый пункт – указать места захоронения умерших родителей. Я подобные анкеты заполнял с периодичностью раз в три-четыре года при подтверждении «справки по форме № 1» – допуска к гостайнам на уровне «сов. секретно особой важности» (сс.ов). Мне полагалась такая форма как одному из разработчиков радиолокатора системы противоракетной обороны. Так вот, и на этот вопрос, даже после реабилитации отца, я не писал, что он похоронен в каком-то лагере под Новосибирском, а отвечал, что не знаю, так как, когда он умер, мне было два года.

«Ни я, ни мои ближайшие родственники под судом и следствием не состояли». «Родственников за границей не имею». Если бы хоть раз в моих анкетах (скажем, при поступлении в институт) появился пункт о том, что я сын репрессированного… Можно сказать, что я состоялся на своей родине по ее недосмотру…

  Самый знаменитый родственник со стороны Гучковых – Александр Иванович Гучков, участник англо-бурской войны, глава партии октябристов, человек, принявший из рук последнего царя его отречение от престола, министр Временного правительства и пр., и пр., и пр.

  Эти почти былинные времена и события как-то резко приблизились, когда я в 2000 году познакомился с его сыном, гражданином Франции Андреем Александровичем Гучковым. На снимке он, его и мои чада и домочадцы в деревне Скрынорово вблизи Боровска. Деревня эта – родина основателя династии Федора Гучкова. Андрей Гучков – с фотоаппаратом в руке. На переднем плане слева – Ольга Демушкина из рода Гучковых, много сделавшая для сохранения истории этого семейства. Ольга – правнучка еще одного знаменитого Гучкова – Николая Ивановича, который был в 1905–1912 годах Московским городским головой.

Приведу один абзац из книги В. Руга и А. Кокарева «Москва повседневная», в котором описывается разгульная встреча нового 1914 года и упоминается Гучков.