Читаем без скачивания Признания в любви - Павел Рупасов

В Феодосии солнце встает из-за моря…

В нашем городе солнце встает прямо из моря и целый день обжигает своими лучами все двадцать километров феодосийских пляжей. А когда солнце садится позади города в степь и в крымские горы, туда где Старый Крым и Агармыш, тогда по всей степи начинают громко хохотать лягушки. Они смеются до самой ночи над людьми и отдыхающими, над собой и над феодосийскими паровозами, которые, как динозавры, осторожно пробираются по береговой кромке между людных пляжей. Солнце печет. Город полон тюльпанов, сирени, цветущих акаций и роз. Степь приносит свои цветочные ароматы – запахи простора и свободы. А в это время в безбрежных пространствах океана ныряют киты. Они ныряют в невыразимо синие глубины и, грациозно хлопая хвостом и поводя носами, вспоминают о том, какая в Феодосии теплая весна и как суматошно цветение разнотравья. Влюбленные в Феодосии, если отходят друг от друга на двадцать метров, то между ними возникает электрическая дуга, которую чувствуют все окружающие. Поле счастья, заряженное ионами, светится в пространстве, заставляя людей, видящих его, терять голову. Только с разбегу в воду можно спасти попавшего во влюбленное поле.

Это было в понедельник марта

А когда это все было? Это было в понедельник марта. Уже задолго до этого чувствовалось вовсю, что смерть зимы уже предрешена, глаза весны открываются и март прорывается сквозь зимние завесы. И они спешили! И он обещал ей свою любовь. И выслушивал ее сердцебиение сквозь злобствующие зимы. Я люблю тебя! И чайка летит! Я люблю тебя! И рушатся тонны льда и переворачиваются подтаявшие айсберги! Я люблю тебя! – ты моя весна. Я буду греть твои ладони, петь под твоими окнами до утра, задыхаясь в ночной сирени; за одну ночь подле твоего дома исчезнет асфальт и расцветут все цветы мира; в гавани прямо на железнодорожный переезд выбросится белый кит с морским цветком офиурой в зубах для тебя. Вокруг него ходят горожане и уговаривают его не краснеть, а признаться, не махать хвостом, посылая от побережья цунами, а скромно подать офиуру и поцеловать твою ручку. Белый кит все стесняется, он теперь розовый. Все это было в понедельник, понедельник марта. Над нами летала чайка, родившаяся со словами на крыльях: «Я люблю тебя!» Я долго искал ее в гнездах на островах. Теперь она всегда в небе над твоей головой. Я люблю тебя!

Тринадцать георгин

В моей голове план – позвонить, не забыть, спросить и сходить… и еще встретить мою любимую. И вдруг план рушится: она ведь скифлянка, инопланетянка, римлянка… Ее ведь нужно встретить красиво! («…Подари мне что-нибудь, чтобы я запомнила», – пробормотала она ночью во сне.)

А я-то уже забыл, как всегда, что обещал…

Тринадцать здоровенных георгин, купленных, как во сне, оказались в моих руках и неожиданно, и независимо.

…и зачем я с ними еду в город… и купил…

Вспомнил – я еду встречать любимую!

Совершенно прервали планы тринадцать – пошло-розовых, и неприлично-розовых…

…и беззащитно-розовых,

…и, наконец, великолепно-розовых,

…и очень больших, как страны и континенты.

Я еду в маршрутке, они не вмещаются и занимают весь проход…

Мужчины глядят на меня недоброжелательно. Женщины взглядывают мягко и заинтересованно.

Два георгина красные, как октябрята, с их пионерскими галстуками.

Сижу нейтрально и воспитанно. И от этого еще более нездешний.

Держу их в руке, будто так и надо. И не поймешь меня, в школу я их везу, на детский праздник, или жениться еду, или обольщать.

А георгины большие, и от этого они почти что и не цветы даже…

Два георгина белые, и каемочки их лепестков постепенно нежно окрашиваются в едва уловимый фиолетовый.

И от этого тайна моя еще более. К той, у которой ветер в голове, прекрасные порывы в сердце, куча неудовлетворенности к действительности и любовь ко мне и Остапу на лице, под шляпкой с вуалькой. К той, которая курица-защитница – детенышей, человечище, вымирающий тип людей, с сердцем, как у теленка (как герб России), которого хватает на всех, и все возле нее греются. Она же эстетическая недотрога, которая рисует по ночам, чтобы днем ходить по издательствам с синими кругами под глазами, с ними жить и с ними замуж выходить…

…Каемочки лепестков то фиолетовые и мистические, то розовые и детсадовские. Фиолетовый и улавливается, как мне кажется, всеми в маршрутке.

Как только я их купил, настроение у меня из осенне-красивого, тихо-туманного, лиственно-желтого – стало приподнятым и праздничным. И пацаны в маршрутке это чувствуют. И у всех немного праздник.

Я не знаю, что я куплю в следующий раз… Гладиолусы и пиво не подходят, а в остальном возможен весь мир.

…А два георгина – бело-бордовые. Каждый из них в глубине девически-белый, плавно складывается в конусы, окрашенные чем ближе к вершинам, тем более в превосходно-бордовые цвета.

Общее впечатление – розовый взрыв во вселенной: атомы красиво разлетаются, с виолончельными звуками, на поворотах магнитного поля каждого из лепестков.

Детям нравится. Взрослые беспокоятся… а, нет, и не надо.

Таинственная дисциплина, как японская школа мира, как загадочный восток, – влечет меня вместе с цветами встречать мою любимую, которая проездом из неоткуда в никуда, из одной красоты в другую, задержалась здесь, только ради сына (мама, прости меня за то, что я тебе все истерики истрепал…) и меня (рожденного в домашней неволе, камышового кота), и еще ради того, чтобы люди на земле увидели, что такое пока возможно…

Письмо 5, часть 5

…опираясь на трость с изображением святого Пенина и греческой лягушки. Он отличался своими старинными привычками (это чисто Лотарингская забава) – дарить и подписываться о любви.

Дарить признания в любви и подписываться о любви. Новороссийская фирма «Филантроп» еще научится у него…

И даже когда в пустыне подбрасывал бериллы пригоршней вверх, он не ждал, что кто-то протянет руки их ловить, как дождь; и даже когда катастрофа души, и воротничок сжимает виски…

Еще сто спасибо скажут.

В фирме «Филантроп».

Письмо

В одном из уцелевших писем мне удалось прочесть: «Пишет вам ваш лучший друг и товарищ сказать: вынужден вам сообщить, что в этот прекрасный месяц восьмого мартабря некоторое смещение иньского начала в мире потрясло меня. У всех женщин начало прецессии оси, дрейф ледников и небесные всполохи. Моя мама бунтуется, бунтуются мои дочки и жена, бунтуются все мои любимые в жизни женщины, сотрудницы и родные, бабушки и другие спутницы жизни.

Поэтому сообщаю коротко и только главное: «Все отменяется!»

Письмо 6, часть 6

Открыл формулу главной мистической тайны – произойдет то, что ты затеял! и то во что ты поверил. Если в деньги, то – деньги. Если в Бога – то будет Бог (эта формула записывается двойными литерами: «ДД, ББ, DD»).

Впервые читал газеты второго тысячелетия, я хотел понять, что пишут? Везде описывался только обеденный стол. Обратить внимание смог только на стол людей, имеющих среднемесячный доход 1000 рублей в месяц; да, и на бутылки с цыганским вином «Калгатэ».

Вокруг меня игрушки начала третьего тысячелетия; рожицы и игрушки смотрят на меня с запоздало счастливыми взглядами. Золотая мишура. Бенгальские огни и хлопушки. Люди дарят друг другу: справочник расписания самолетов, дождик и приспособление для открывания бутылок об дверной косяк. Я удрученно смотрю на приспособление, и по моему телу разливается предпраздничная меланхолия.

А мимо творятся перипетии любви. Интрига жизни и воплощенный в салатах смысл счастья в полном соответствии с замыслами богов.

Дорогие наши женщины! Мы, мужчины, перебивая друг друга и захлебываясь, дарим то, что не собрались, и то, «кому не хватило смелости». Мы, роняя цветы с броневиков, вылезаем через чугунные люки. И становимся совсем ручными!!

…Подошла таинственная фигурка несбывшихся надежд моего друга и пожаловалась.

– Утешься, миленькая, вот тебе маленькое французское платье с пуговкой, от него благоухает счастьем осуществившейся мечты. Держи его в своих руках, ведь даже Богу одному трудно создать совершенное творение.

– Ты неясный символ любви.

Эфир соткан отражениями твоих прекрасных глаз…

Пехотинец на феодосийской набережной

Я еду по набережной – на лавочках заслуженные старушки и старички в прошлом.

В нашем городе вдоль набережной, вдоль моря – сплошная чугунная решетка, каждые двадцать метров в нее вделаны гранитные столы для писателей, записывающих свои впечатления.