Читаем без скачивания Ночь музеев - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владислав Романович внимал каждому слову и позволил мистеру Фредерику на пару с Гришей завладеть своим вниманием. Он уже совсем позабыл с какой целью он вышел на улицу и потому увлекшись интересным монологом старого преподавателя наставляющего неуверенного мальчишку он повернул за угол следуя за ними, но тут же остановился, приходя в полное смятение. За углом не было ни Гриши, ни мистера Фредерика. Владислав Романович огляделся в надежде приметить поворот, в который они завернули, но улица и дворы пустовали за исключением отдаленных лиц, шагающих по заведенному порядку в свою сторону.
– Как же так? – Прошептал Владислав Романович, отвернулся и пошел домой в дурном, испорченном настроении.
Когда Владислав Романович поднялся на второй этаж, Марья Вадимовна вышла к нему навстречу и возвестила его о приезде брата. Владислав Романович отпер незапертую на ключ дверь и вошел в свою скромную квартиру, где его дожидался сидя на кровати и положив руки на колени его брат, который поспешно встал и горячо поприветствовал Владислава Романовича крепким рукопожатием, быстро перешедшим в теплые объятия.
– Чего же ты Бориска совсем не написал, что приедешь? – Спросил Владислав Романович, как только Борис отпрянул.
– Знал, что ты запротестуешь, да и не важно все это, как я рад что наконец смог приехать! Чего же ты так исхудал брат?
– Не важно у меня со здоровьем… как матушка?
Борис Романович потупил взгляд и почесал выбритую щеку.
– Болеет часто, кашляет, мало двигается. Отец присматривает за ней, но мне кажется он совсем не справляется в одиночку, я даже думал, может мне вернуться да помочь им.
– Да… как всегда ничего хорошего.
– Матушка все о тебе говорит…
– Не нужно Бориска, – перебил Владислав Романович брата, зная наперед что он скажет, – я знаю, что я для них сплошное разочарование и не отрицаю этого. Кажется в нашей семье один ты обо мне хорошего мнения, но и то только потому, что у тебя доброе сердце, которое ни за что не потерпит дурного. Что я для мира? Всего лишь жалкий человек, я уйду, может раньше положенного, а может и нет… я пропащий человек, нет для меня больше жизни…
– Но отчего ты все время твердишь себе это? Разве я не знаю какой ты на самом деле?
– Не будем об этом. – Отвернулся Владислав Романович.
– Я тебе продуктов купил… хлеба, колбасу, сыра… и еще твоего любимого творога взял. – Сказал Борис после небольшой паузы и поднял сумку на письменный стол.
– Положи на комод, стол я продал, да и не нужен он был.
– Как продал? Зачем? – Удивился Борис Романович, – давай сейчас же выкупим!
– Я его не закладывал брат, продал как есть, безвозвратно, не беспокойся, и на том спасибо.
– Чем же ты так расстроен? – Спросил Борис после того, как переложил продукты на комод и вгляделся в лицо брату.
Владислав Романович выдохнул, тяжело опустился в кресло и закурил. Минута молчания растянулась надолго. Владислав Романович собрался с мыслями, но совсем не находил что сказать, боясь того, что выскажет всю правду и тем самым огорчит брата своими тучными беспросветными мыслями.
– Мн… мне к-кажет-тся… – услышав собственный голос Владислав Романович откровенно смутился, но так как он уже начал, ему было некуда отступать, – мне кажется… я схожу с ума, Бориска… я знаю, что ты скажешь, точнее предполагаю и потому не желаю слышать от тебя ничего, как и не желаю ссориться с тобой.
– Но обожди, как это сходишь с ума, я не понимаю?
– Не знаю, может я всегда был сумасшедшим? Может для того, чтобы быть самим собою нужно заплатить непосильную цену? – Горечь, с которой Владислав Романович говорил, сообщалась Борису, его интересовало не столько сумасшествие брата сколько его несчастье.
– Не нужно так думать…
– Я бы желал быть другим, – перебил Владислав Романович, – но я не могу… счастлив ли я на своем пути? Промежутками да. Ведь в конце концов нам должно быть в радость собственное положение не так ли? Невзирая на мнение других, несмотря ни на что, а коль мне суждено быть сумасшедшим писателем не годным ни на какую другую работу, то так тому и быть.
– Зачем же ты так изводишь себя? – Взмолился Борис.
– Что есть я? – Серьезно задал вопрос Владислав Романович. – Я знаю, что я есть – гадкий утенок, клякса на бумаге, ошибка, которую нужно откорректировать, но откорректировать которую никак не возможно. Дети брат мой знают, как они появились на свет – я говорю про нежеланных детей и им приходиться нести этот крест на себе.
– Но даже если так, разве это не все равно? Родители не бросили тебя, они дали тебе все от себя зависящее.
– Кроме любви и сострадания. Для них ты хороший сын, и я не сомневаюсь в правильности их выбора, я люблю тебя брат и не посмею ревновать или ненавидеть тебя из-за своего несчастья, ты причина, по которой я все еще жив.
– Я не хочу, чтобы ты мучил себя… – Проговорил, едва сдерживая слезы Борис с поникшею головою.
– Прости меня брат. Знаешь… – усмехнулся Владислав Романович, – мне все чаще хочется пойти и извиниться перед родителями, подобно тому, как клякса извиняется перед пером. Виновны ли дети в том, что они выросли без крыльев и неминуемо сломали себе все кости свалившись с гнезда?
– Отец говорит,
