Читаем без скачивания Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Таков был инспектор семинарии, на рубеже столетий творивший суд и расправу над отданными его духовному попечению семинаристами. Он водворял Джугашвили в карцер не только за чтение, но и за «пререкания» во время профилактического обыска в общежитии. После рождественских праздников, когда другие семинаристы разъезжались на каникулы по домам, его на месяц лишали права выхода в город. При заключении в карцер у Джугашвили отбирали («конфисковывали») книги. Книги были библиотечные (по бедности он не мог позволить себе покупать их, да и хранить было негде).[15] Стоит ли удивляться, что окончить семинарию Джугашвили не смог. Он вынужден был устроиться наблюдателем в Тифлисской обсерватории. Согласно действовавшим в то время правилам, бывший семинарист должен был вернуть семинарии в погашение расходов на свое обучение немыслимую для него сумму в 680 рублей — при его зарплате 20 рублей в месяц. Едва он достиг совершеннолетия (21 год), и его, как неисправного должника, в начале января 1900 г. взяли под стражу. С такой биографией нечего было и думать о получении приличного места. Так начался его долгий путь по тюрьмам и ссылкам.

Мещанин Енох Иегуда принадлежал к совсем иному поколению, жил в другое время. Он сел за парту нижегородской гимназии в XX веке, когда циркуляр «о кухаркиных детях» давно утратил практическое применение. Перед ним была открыта и дорога в университет, если бы он пожелал продолжить образование: даже вне черты оседлости для лиц иудейского вероисповедания выделялась университетская квота в 5 % (в пределах черты оседлости — 10 %), но Енох Иегуда перешел в православие под именем Генриха Ягоды, так что не имел вообще никаких ограничений. Впрочем, ни малейшего интереса к учебе он не имел и, судя по тому, что нам известно, с подросткового возраста являл собою тип мошенника, бездельника и совершенно беспринципного лжеца, умевшего втираться в доверие. Имморализм Ягоды носил абсолютный характер. Именно это обеспечило ему в дальнейшем блестящую карьеру в органах ВЧК — ОГПУ.

Однако следует понимать сущность такого явления, как «чекизм». Оно требовало абсолютного имморализма только в клановых интересах, а не в своих личных. Отступников безжалостно карали, особенно при Дзержинском, который нередко расстреливал проворовавшихся чекистов. Для того чтобы всю свою деятельность подчинять личной выгоде, но при этом оставаться в безопасности, требовалось иметь связи в политической сфере. Какая же политическая партия той эпохи готова была терпеть в своих рядах подобное отребье? Только одна.

Для того чтобы понять, почему столь разные люди оказались в рядах одной партии, а затем — вместе с нею — на вершине власти в стране, необходимо обратиться к корням и истокам «чекизма» в русском социалистическом и революционном движении. С давних времен в этом движении было два основных нравственных направления: авантюристическое, основанное на полной беспринципности в духе «цель оправдывает средства», и высокоидейное, отвергавшее всякое «революционное» действие, если оно по природе своей аморально. Яркими представителями первого направления были всякого рода инсургенты «Смутного времени», «бунташного века» и эпохи дворцовых переворотов. Все они в разное время пытались использовать недовольство народных низов как рычаг для собственного прихода к власти и удовлетворения личных амбиций. Среди наследников Юшки Отрепьева, «тушинского вора» и им подобных первым догадался сделать ставку на русский фабричный пролетариат некто Иоасаф Батурин — авантюрист XVIII века, который планировал силами фабричных мастеровых подстеречь на охоте и убить графа Разумовского, затем поджечь летний охотничий дворец императрицы Елизаветы, под предлогом тушения пожара наводнить его теми же фабричными, разоружить лейб-компанию и произвести государственный переворот.

Попытка Батурина завершилась неудачей из-за сопротивления великого князя Петра Федоровича, которого он планировал возвести на престол. 15 следующих лет Батурин, лишенный дворянства и имени, провел безымянным колодником, замурованным в стене Шлиссельбургской крепости. Однако он сумел передать охранявшему его солдату некое письмо политического содержания, которое в итоге попало в руки новой императрицы Екатерины II, пришедшей в гнев и ужас от неугомонного авантюрьера, содержавшегося не так уж далеко от ее дворца. Она предписала отправить его на Дальний Восток, на берег Охотского моря, в вечную каторгу. Но там он сошелся с бывшими офицерами и придворными, участниками и жертвами многочисленных заговоров, переворотов и контрпереворотов того сумбурного века, захватил с ними галеон «Святой Петр» и умер пиратом в Тихом океане. Он нашел последователей. Через сто лет после смерти он уже прослыл борцом за свободу, его даже называли «московским агитатором».[16]

По его стопам пошел знаменитый Сергей Нечаев, по натуре страстный авантюрист, патологический лжец, мечтавший стать российским диктатором. Связавшись с полуподпольными студенческими кружками, он подослал к ним свою сестру с запиской, из которой следовало, что он арестован и его везут в крепость. Впоследствии он уверял, будто сбежал из этой крепости, создав себе славу героя-революционера, добежал, овеянный ею, до Швейцарии, где едва не вытянул у Герцена, Огарева и Бакунина крупную сумму денег на организацию революции в России. Прибывший в это время из России политэмигрант разоблачил его как лжеца и вора, обокравшего своего же товарища. Вернувшись в Россию, Нечаев подговорил какого-то бедолагу выдать себя за эмиссара Всемирного интернационала, который приехал в Россию с инспекцией. С его помощью в Москве Нечаев убедил нескольких человек в том, что он стоит во главе крупнейшей подпольной организации со штабом в Санкт-Петербурге. Он даже ездил с одним из москвичей на секретное заседание этой организации в Петербург, причем петербуржцам сказал, что везет руководителя этой же организации из Москвы для проверки, как создается подпольная сеть в других городах. Потом видный деятель студенческого движения Иванов разоблачил Нечаева как никчемного авантюриста, Нечаев его за это убил и на несколько лет попал в один из равелинов Петропавловской крепости, в одиночку. Его единственным соседом, сидевшим в соседней камере, был сошедший в заключении с ума отставной офицер Михаил Бейдеман, непрерывно оглашавший тюремные своды истошными криками. История Бейдемана со временем получила романтическую окраску, по ее мотивам в 20-е годы XX века написан роман Ольги Форш «Одеты камнем», сделана экранизация («Дворец и крепость»), Нечаев же в отличие от Бейдемана не сошел с ума, а сумел создать из охранявших его солдат и офицеров целый заговор. Он уверял их в том, что является важной секретной персоной, другом престолонаследника, имеет серьезные связи при дворе и очутился в крепости в результате каких-то интриг. Нечаев столь ловко повел дело, что первый вовлеченный им в заговор солдат был совершенно уверен, будто вступает в него последним из гарнизона. Авантюрист планировал силами крепостного гарнизона схватить царя с его семьей и свитой, когда они прибудут в Петропавловскую крепость на молебен, а затем создать новое правительство и править страною от имени престолонаследника. Дерзкий план провалился по случайности, когда была уже установлена связь с находившимися на свободе народовольцами.

Столь подробное изложение биографии Нечаева потребовалось для иллюстрации того уродливого побочного явления в русском революционном движении, которое принято называть «нечаевщиной». Именно в ней угнездились корни того корыстно-авантюристического, глубоко лживого по своей сути течения, в мутные воды которого со временем влились уголовники, садисты, психопаты, многие из которых оказались еще хуже Нечаева. Именно к этой накипи принадлежал и будущий глава тайной полиции Ягода. Его биографом М. М. Ильинским введен в научный оборот документ, подтверждающий дореволюционную связь анархиста Ягоды с Нижегородским.[17]

И после Нечаева находилось достаточно желающих нагреть руки на революционном движении для удовлетворения собственных властных амбиций. К этому течению принадлежал не только сам Ягода, но и его выдвиженцы: Агранов, Молчанов и другие, с биографиями которых мы еще ознакомимся. Не слишком обремененные дореволюционными заслугами, после революции они примкнули к победившей партии и поспешили воспользоваться плодами чужих дел в личных целях. Доктор философских наук Ю. Линник назвал это явление чекизмом, дав ему такую характеристику: «активное неприятие свободы; стремление изолировать страну от внешнего мира — и вместе с тем эскалация заразы за ее пределы; мифогенез, направленный на создание мнимых врагов внутри и вне государства — без них чекизм не может; враждебное отношение к духовной культуре; глубинный имморализм; склонность к предательству; жестокость».[18]