Читаем без скачивания Люси Краун - Ирвин Шоу

Оливер и Петтерсон лежали в шезлонгах на лужайке под тополем лицом к озеру. У каждого в руке был бокал виски с содовой, и время от времени один из них взбалтывал напиток, наслаждаясь тихим стуком люда о стенки бокала.

Оба они были высокими мужчинами, приблизительно одного возраста, и, вероятно, даже одного социального класса и образования, но явно отличались темпераментом. Оливер сохранил тело и движения атлета: точные, быстрые и энергичные. Петтерсон, казалось, немного запустил себя. Ему свойственна была сутулость, и даже когда он сидел, создавалось впечатление, что поднявшись на ноги, он непременно чуть сгорбится. У него были проницательные глаза, почти всегда прикрытые лениво полуопущенными веками, возле которых кожа была изрезана сеточкой морщинок от частого смеха. Брови его были густыми и торчали во все стороны, нависая над глазами, волосы были жесткими, неровно подстриженными, с достаточным количеством седины. Оливер, хорошо знавший Петтерсона, однажды сказал Люси, что Петтерсон, вероятно, однажды взглянув на себя в зеркало, хладнокровно решил, что у него есть выбор между внешностью банального красавца, вроде кинозвезды на вторых ролях, или же интригующей небрежностью пробивающейся проседи. — Сэм умный человек, — одобрительно прокомментировал Оливер, — и он выбрал второе.

Оливер был уже одет по-городскому. На нем был костюм из индийской льняной полосатой ткани и голубая рубашка, волосы были немного длинноваты, так как он не считал нужным появляться у парикмахера во время отпуска, кожа носила ровный загар после часов, проведенных на берегу озера. Глядя на него, Петтерсон отметил, что Оливер в тот момент был в своей лучшей форме, когда явные результаты отдыха в оправе городского костюма, придавали ему вид учтивого официоза. Ему бы очень пошли усы, Петтерсон выглядел бы очень впечатляюще. Он похож на человека, занимавшегося чем-то очень сложным, важным и даже рискованным; он прямо как сошел с портрета молодого командира кавалерии конфедератов, которые можно найти в книгах по истории Гражданской войны. При такой внешности, если бы мне пришлось заниматься доставшимся от отца печатным делом, я был бы очень разочарован, подумал он.

На другом берегу озера, там где небольшая насыпь гранита спускалась к самой воде, виднелись крохотные фигурки Люси и Тони, спокойно плывущих в маленькой лодочке. Тони удил рыбу. Люси не хотела брать его, потому что это был последний день Оливера на озере, но Оливер настоял, и не только ради Тони, но и потому что чувствовал в Люси чрезмерную склонность драматизировать приезды, расставания, юбилеи и праздники.

Петтерсон носил вельветовые брюки и рубашку с коротким рукавом, потому что ему еще предстояло вернуться в гостиницу, которая была в двухстах ярдах оттуда, чтобы упаковать чемодан и переодеться. Коттедж был слишком мал для гостей.

Когда Петтерсон предложил приехать на следующие выходные и осмотреть Тони, тем самым спасая Люси и ребенка от поездки в Хатфорд в конце лета, Оливер был тронут этим проявлением заботы со стороны друга. Но увидев затем Петтерсона с миссис Вейлс, тоже жившей в гостинице, он переоценил свою признательность. Миссис Вейлс была красивой брюнеткой, с маленькой круглой фигурой и жадными глазами. Сама она была из Нью-Йорка, куда Петтерсон по крайней мере дважды в месяц под разными предлогами ускользал без жены. Миссис Вейлс, как выяснилось, приехала в четверг, за день до того как Петтерсон сошел с поезда и должна была уехать в Нью-Йорк незаметно в следующий вторник. Они с Петтерсоном придерживались официальной и корректной манеры общения, вплоть до того, что никогда не называли друг друга по имени. Но после двадцати лет знакомства с врачом, который по выражению Оливера, был довольно честолюбив в отношениях с женщинами, Оливера невозможно было обмануть. Он конечно ничего по этому поводу не сказал, но приправил свое выражение благодарности по поводу длительного путешествия Петтерсона в Вермонт доброжелательным и одновременно циничным удивлением.

Со стороны лагеря для мальчиков, на противоположном берегу, на расстоянии полумили от озера доносились слабые звуки горна. Друзья слушали молча, потягивая из своих бокалов, до тех пор пока звуки не замерли, оставляя легкое эхо, плывущее по поверхности воды.

— Горн, — проговорил Оливер. — Такой старомодный звук, не правда ли? — Он сонно уставился на плывущую вдали лодку, где сидели его жена и сын, готовые скрыться в тени гранитного шельфа. — Подъем. Равняйсь. Смирно. Отбой. — Он покачал головой. — Готовят молодое поколение к светлому будущему.

— Может им лучше использовать сирену, — ответил Петтерсон. — В укрытие. Враг в воздухе. Отбой тревоги.

— Тебе очень весело? — добродушно заметил Оливер.

Петтерсон ухмыльнулся.

— Действительно весело. Просто доктор всегда кажется более умным с насупленным видом. Я просто не могу удержаться.

Некоторое время они сидели молча, вспоминая музыку горна и лениво думая о старых добрых военных годах. Телескоп Тони лежал на траве рядом с Оливером, и он сам не зная зачем поднял его. Он приложил телескоп к глазу и навел резкость на поверхность воды. Далекая лодочка приобрела четкие очертания и выросла в размерах в кругляше линзы, и Оливер мог видеть, как Тони медленно сматывает свою удочку, а Люси поворачивает в сторону дома. На Тони был красный свитер, хотя на солнце было довольно жарко. На Люси был купальник, открывавший ее спину темно-коричневую на фоне серо-голубого гранита дальней скалы. Она равномерно и с силой налегала на весла, лишь изредка оставляя белый след пены на гладкой поверхности воды. Корабль мой возвращается в родную гавань, подумал Оливер, внутренне улыбнувшись напыщенности своего сравнения по отношению к этому скромному явлению.

— Сэм, — произнес Оливер, не отрывая телескопа от глаза. — Я хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Да?

— Я хочу, чтобы ты сказал Люси и Тони именно то, что ты сказал мне. Петтерсон, казалось, уже совсем заснул. Он развалился в своем кресле, уронив подбородок на грудь, полузакрыв глаза и вытянув свои длинные ноги. Раздалось кряхтение:

— И Тони тоже?

— Именно Тони прежде всего, — ответил Оливер.

— Ты уверен?

Оливер положил на землю телескоп и решительно кивнул.

— Абсолютно, — сказал он. — Он полностью доверяет нам… Пока что.

— Сколько ему сейчас? — спросил Петтерсон.

— Тринадцать.

— Удивительно.

— Что удивительно?

Петтерсон ухмыльнулся.

— В этом возрасте в наше-то время. Тринадцатилетний мальчик, который доверяет родителям.

— Послушай, Сэм, — прервал его Оливер, — ты снова изменяешь своей привычке говорить умные вещи.

— Может быть, — согласился Петтерсон, сделав глоток из своего бокала и устремив взгляд на лодку, все еще маячившую вдали на залитой солнцем поверхности воды. — Обычно люди просят докторов говорить правду, — ответил он. — А когда они получают то, что хотели… Уровень разочарования всегда очень высок, когда речь идет о правде, Оливер.

— Скажи мне, Сэм, — парировал Оливер. — Ты всегда говоришь правду, когда тебя об этом просят?

— Редко. Я исповедую другой принцип.

— Какой же?

— Принцип легкой успокоительной лжи.

— Я не верю в существование такого понятия, как успокоительная ложь, — сказал Оливер.

— Ты ведь родился на севере, — улыбнулся Петтерсон. — А я, если ты помнишь, в Вирджинии.

— Ты имеешь такое же отношение к Вирджинии, как и я.

— Ладно, — сдался Петтерсон. — Мой отец из Вирджинии. Это не проходит бесследно.

— Не важно откуда твой отец, — возразил Оливер, — должен ведь ты говорить правду хоть ИНОГДА, Сэм.

— Да, — кивнул Петтерсон.

— Когда?

— Когда я считаю, что человек может переварить ее, — сказал Петтерсон не покидая своего легкого почти шутливого тона.

— Тони переварит, — сказал Оливер. — У него крепкое нутро.

Петтерсон кивнул:

— Да, это правда. А почему бы нет — ему уже тринадцать. — Он сделал очередной глоток и поднял бокал, поворачивая его в ладони, как бы внимательно изучая. — А Люси? — спросил он.

— О Люси не беспокойся, — жестко ответил Оливер.

— Она согласна с тобой? — настаивал Петтерсон.

— Нет, — Оливер нетерпеливо отмахнулся. — Ее послушать, так Тони должен дожить до тридцати лет с твердым убеждением, что детей находят в капусте, что никто никогда не умирает, что Конституция гарантирует, что Энтони Крауна все будут любить больше всего на свете, больше жизни самой. Петтерсон улыбнулся.

— Смеешься, — сказал Оливер. — До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.

— Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, — посоветовал Петтерсон. — Тогда сомнения были бы менее мучительными.