Читаем без скачивания Сезонная любовь - Владимир Гоник

- Явился?! - спросила она так, словно говорила по радио.

- Не запылился, - щурясь от света, податливо усмехнулся Пряхин в надежде обернуть дело шуткой.

- Ты давеча, что обещал?

- Что? - как бы сам заинтересовался Пряхин и поморгал, силясь вспомнить.

- Забыл?!

- Почему? Не забыл...

- Божился... Слово давал... Давал?!

- Имело место...

- Ах, имело!... - вспыхнула Зина и медным голосом объявила. - Козел ты вонючий!

Пряхин так и сел от неожиданности, нижняя губа оттопырилась, как у плаксивого ребенка.

- Обидно, - сказал он.

- Обидно?! А мне не обидно?!

В ночной тишине ее голос звучал оглушительно. "Весь дом переполошит", - подумал Пряхин.

- Зина, ты б потише, люди спят, - попросил он.

- Он о людях думает! А кто обо мне подумает?!

Она могла разбудить не только дом, но и улицу, и даже город. Неожиданно Зина горько покачала головой:

- Дура я, дура... Дура набитая. За кого пошла...

- Не такая уж дура, - попытался разубедить ее Пряхин, но она посмотрела на него гневно и объявила непреклонно:

- Дура!

Он смиренно пожал плечами - тебе, мол, виднее.

- Кому верила, - произнесла она с горечью. - Забулдыга несчастный.

- Зина, то другая причина была. Третьего дня я зарулил невзначай, а шас дело было. Ей-Богу... Вишь, я в трезвости...

- В трезвости?! - ужаснулась она. - В трезвости?! Это от кого ж так разит на весь дом?!

- Не разит, а пахнет чуток. И то вряд ли. Пива выпил...

Она глянула искоса, потом внятно, с нажимом, точно втолковывала непонятливому, сказала:

- Кобель худосочный!

- Прошу без оскорблений, - Пряхин ладонью отстранился от ее слов.

Зина подскочила, схватила его за плечи и, не давая подняться, стала бешено трясти.

- Душу вытрясу! - рычала она сквозь зубы.

Сил у нее вполне могло хватить; его легкое костлявое тело билось у нее в руках, как отбойный молоток, голова моталась из стороны в сторону. Пряхин хотел что-то сказать, но слова рассыпались в тряске, и только дрожащий, прерывистый, похожий на блеяние звук вырвался из горла.

Она вдруг швырнула его и отошла. Пряхин умолк, будто оборвал песню. Он подумал, что теперь она оставит его в покое, но не тут-то было, оказалось, он еще не получил сполна.

- Пустобрех! - с прежней медью в голосе объявила Зина. - Ты не муж, ты квартирант! Тебя, как собаку бездомную, любой увести может! За всяким по первому слову бежишь! Брехун пустопорожний! Язык что помело: брешет, брешет - я, я!.. А что ты?! Кто ты есть?! Мужик называется... Одна видимость.

Он и на самом деле был мелок телом, кожа да кости, только руки выглядели непомерно большими, разношенные плотницким топорищем, а щербатый рот старил его против истинных лет. Но причиной были и плохая еда, бестолковая жизнь, нелепица, вечная маета...

Зина неожиданно заметалась по комнате - помещение было слишком мало для нее, она выдергивала из разных мест его вещи, рубахи, кальсоны и, комкая, с силой швыряла в него, он лишь растерянно прикрывался руками; на ходу она сбивчиво кляла его, но слов было не разобрать, одно лишь злобное урчание, которое вместе с ней носилось по комнате.

- Чтобы ноги твоей здесь не было! - успел понять Пряхин, как вдруг Зина замерла на мгновение, обессиленно рухнула на стул и завыла, заголосила, обливаясь слезами.

Пряхин не упирался и не спорил. Отныне он не противился, когда женщина его прогоняла, не просился назад, уходил легко, без сожалений: брал чемодан и был таков - привык.

И не терзался, не переживал: белый свет велик, найдется где голову приклонить.

Белый свет и впрямь был велик, повсюду имелась нужда в плотниках и в мужчинах - в Чухломе, в Кимрах, в Спас-Клепиках, в Кинешме; постепенно он добрался до больших городов, и здесь тоже был недостаток в плотниках и в мужчинах, даже в таких завалящих, как он, - где ни возьми, хоть в Рязани, хоть в Костроме, уж на что города хоть куда и людей в них пропасть.

Со временем он усвоил закон: не прикипай никогда душой - к месту ли, к человеку, себе больнее, после отдирать с кровью. И уже сам уходил, своей волей, прежде чем его гнали, чуть что - привет, пишите письма!

Он даже сам удивлялся, как это раньше он тянул до последнего, не мог оборвать, а оказывается, проще простого - шагнул за порог и пошел, дорогой все образуется.

Однако это он позже усвоил - ума набрался, а пока он неохотно подбирал раскиданное по комнате имущество и горестно думал, куда идти на ночь глядя. Зина истошно выла, лицо ее опухло от слез.

"Может, оно и лучше, - свобода как-никак", - думал Пряхин, заталкивая в чемодан мятые рубахи.

Он надел свой единственный пиджак, купленный год назад: пиджак был велик, Пряхин это и в магазине видел, размера на два больше, но продавщица смотрела строго, и он не рискнул отказаться, постеснялся - зачем тогда примерял?

Он вообще всех их боялся: продавцов, официантов, таксистов, страшился их гнева, даже недовольства и тушевался заранее, будто наперед знал, что стоит им рассердиться, ему несдобровать.

В Спас-Клепиках Пряхин задержался ненадолго.

- Пустой ты человек, Миша, - сказала ему вскоре Лиза. - Ненадежный. Врун, хвастун... Никакого в тебе содержания.

Она работала на ватной фабрике и считала себя содержательной.

Пряхин и сам знал, что жизнь его идет вкривь и вкось, а он болтается в ней, как дерьмо в проруби.

Приятели не раз интересовались, как это он рвет с такой легкостью: многие из них в семье мучились, хлебали сполна, но терпели, тянули лямку. В ответ Пряхин посмотрит свысока и хмыкнет с превосходством: "А по мне что та, что эта - один хрен. Все они мне до фонаря. Чуть что - привет, пишите письма!" - глаза его смотрят дерзко, на губах играет победная усмешка, и он горделиво, по-петушиному озирается: мол, учись, пока я жив!

В такие минуты он на самом деле казался себе весельчаком, балагуром, все ему трын-трава и море по колено - сам черт не брат...

Но как бы там ни было, все чаще сверлила мысль о собственной крыше: в своем доме ты себе хозяин.

Это были пустые мечты, он знал. Деньги у него не водились, хотя возможность была, как-никак плотник, а вот скопить не умел. Если и перепадало иногда, то по малости - не держались у него деньги, как ни старался.

Сколько, бывало, понукал себя - толку не было. Иной раз определит скопить, взнуздает себя решительно, но, как ни терпит, как ни жмется, спускает все до последней копейки, еще и в долги влезет.

Правда, имелась одна последняя возможность: на худой конец можно завербоваться. Но он еще не был готов, не созрел, как говорится.

Последнее время Пряхин обретался в Кинешме. Зима была на исходе, в низовьях Волги уже вовсю гуляла весна, но здесь береговые откосы еще покрывал снег, и река с высоты открывалась неподвижным белым пространством, на котором кое-где чернели вмерзшие в лед баржи.

Третий вечер подряд Пряхин скучал. Нынешняя его подруга работала на заводе "Электроконтакт" в вечернюю смену; Пряхин вышел из дома и побрел по улице.

Шел мокрый снег, касался земли и таял. Пряхин вдруг вспомнил, что ему тридцать пять - полжизни, если повезет протянуть семь десятков. А не повезет, значит, и того меньше, значит, он шагнул уже за половину и теперь только вниз, под гору. И не было у него ничего своего, кроме чемодана с мелким имуществом, рот щербат, никак зубы не вставит, даже на курорте ни разу не побывал.

Когда он вернулся, Зоя была уже дома, ужинала, не разогревая.

- Где ты шатаешься? - грянула она хмуро. - Хоть бы раз встретил...

- Зоя, ты на курортах бывала? - неожиданно спросил Пряхин.

Она помолчала и вздохнула тяжко:

- Никчемный ты человек. Что ты есть, что тебя нет... Только языком чесать...

- Не нравлюсь? - въедливо поинтересовался Пряхин. - Может, тебе артист нужен? Так скажи, я живо...

- Полно тебе, - отмахнулась Зоя. - Чего кривляешься?

- Нет, ты скажи! - настаивал Пряхин. - Скажи: хочу артиста. Я мигом! - дернувшись, он подбросил вверх плечи и тряско охлопал себя ладонями, будто в цыганском танце. - Ап! - Пряхин застыл, вздернув голову и раскинув руки: просторный пиджак висел на нем, как на жерди. - Похож я на артиста?

- Ерник ты, Миша, - грустно покачала головой Зоя. - Пустозвон. Ломаешься все... Вроде куклы тряпичной.

- Какой есть! - ощерился Пряхин. - А ежели я вам не по нраву, так это поправить можно!

- Ну что ты завелся? - устало спросила Зоя. - Я спать хочу.

- Спать, спать... Только и знаешь, - с досадой попенял Пряхин. Курица.

- Это я курица?! - глаза у подруги стали большими и круглыми. - Ах ты... - от возмущения она потеряла слова. - Да ты сам-то кто?! Или у тебя деньги есть?! Или ты мужик какой-то особенный?! Принц заморский?

- Ну ты чего? Чего? - оторопел Пряхин. - Вожжа, что ли, под хвост попала?

- Да я с тобой на безрыбье только! - клокотала Зоя. - Я б тебя в упор не видала. Тоже мне хахаль! Гляди, как бы ветром не сдуло!

- Ах, ветром?! - медленно и как бы зловеще спросил Пряхин и пошарил глазами по сторонам. - Где мой чемодан?

- Испугал! Ой, не могу, испугал!