Читаем без скачивания Человек боя. Поле боя. Бой не вечен - Василий Головачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Барков сел в кабину «Опеля», опустил стекло.
– Пошли кого-нибудь в Жуковку, кто-то из руководства района вполне может знать, что за воинские части расположены в лесах.
– Проверим.
Барков уехал.
– Родион и Миша, ваша задача – понаблюдать за воинской частью под Фошней, порасспрашивать о ней в селе, только очень осторожно. Думаю, что это настоящая армия, но лучше перебдеть, как говорят, чем недобдеть. До Фошни я вас подброшу, а там смотрите сами.
– Ничего, попартизаним, – легкомысленно махнул рукой Родион. – Так даже интереснее.
Панкрат внимательно посмотрел на парня, у которого дорожные бандиты когда-то убили жену и мать, и поразился той готовности «партизанить», которая в нем жила. Вряд ли ее основой была ненависть к бандитам и убийцам, ненависть все же слишком сильное чувство, сжигающее душу и калечащее нервную систему, чтобы она могла долго руководить поступками человека. Скорее всего Родиону было действительно интересно воевать с подонками, восстанавливать справедливость, чувствовать себя сильным и правым. Судя по всему, его не мучили сомнения и в душе он был уверен в необходимости скорого и сурового правосудия, пусть оно и не являлось законным с точки зрения демократической морали.
– Никаких ковбойских трюков, – предупредил Воробьев, – никаких непродуманных шагов! Вы всего лишь разведчики, которые должны вернуться домой во что бы то ни стало и доложить результаты разведки. Понятно? – Панкрат хотел добавить: «иначе подставите всю команду!» – но промолчал.
– Обижаешь, генерал, – оскорбленным тоном заявил Родион. – Не впервой мне ходить в разведрейды. Послушай лучше анекдот про Петьку и Василия Иваныча.
Панкрат повернулся и молча сел в машину. Переглянувшись, остальные «мстители» последовали за ним. Джип, переваливаясь на колдобинах и кочках, развернулся и пополз по лесной дороге в обратном направлении, где уже скрылся «Опель» с группой Баркова.
Высадив Родиона и Михаила недалеко от Фошни, Панкрат снова повернул и через несколько минут остановился у Ковалей. Машину загнал в лес, оставил возле нее двух человек, а сам с Толиком, налегке, без оружия, спустился к деревне.
Дом Егора Крутова оказался пустым. Двери его были не заперты, но хозяин не отзывался, и территория усадьбы активно не понравилась Панкрату. Он увидел открытую машину Крутова с вывернутыми багажником и бардачком, множество рубчатых следов во дворе и в саду, а также опрокинутые стулья в комнатах, разбросанную одежду и вещи, битую посуду на кухне и понял, что здесь шел обыск. А в бане обнаружились следы крови, что и вовсе привело Воробьева в состояние горестной тревоги.
– Забрали нашего полковника, – глухо проговорил он, разглядывая разгромленную спальню Крутова, поднял с пола джинсы, рубашку, положил на кровать. – Знать бы – кто…
– Расспросим соседей, – предложил Толик.
Панкрат еще раз пригляделся к отчетливому следу рубчатой подошвы (армейский ботинок «леопард», сорок пятый размер) на полу спальни и вышел. У калитки его ждал небольшого роста быстроглазый мужичок лет пятидесяти пяти в выгоревшей до цвета соломы ветровке, защитного цвета брюках и сапогах.
– Роман, – представился он, быстро переводя взгляд с одного гостя на другого и обратно, – шабер[20] я, рядом живу. А вы не Егора ищете, часом?
– Кто к нему приходил? – оглянулся на дом Воробьев.
– Да почитай целый взвод, – заторопился Роман, – на трех машинах аж, ОМОН, кажись. Забрали Егора и Лизку мою увезли тож.
– Лизу, вашу дочь? – удивился Панкрат. – Ее-то за что?
– А кто их разберет. Сказали – как свидетельницу, мол, отпустим скоро. Утром раненько и забрали. Тут чего ночью-то случилось!.. – Роман покрутил головой, зажмурился; было видно, что он не особенно переживает из-за дочери. – Ночью к Егору военные приходили, стрельбу подняли… ну, мы и попросыпались, людей собрали… я ружье взял… В общем, пугнули армию, убрались оне подобру-поздорову. А вы кто Егору будете?
– Товарищи, – сказал Панкрат, – вместе служили. Так вы говорите, ОМОН его забрал? Точно?
– А как же, точно, я в этом деле разбираюсь, сам служил. Все в маскировочных комбинезонах, в масках, с автоматами, и начальник у них – лейтенант, по две звездочки на плечах. Конечно, ОМОН. Говорят, в Жуковке они теперя обосновались, Казанов из Брянска вызвал, для усиления… это… борьбы, значит, с бандитами.
– Кто-кто?
– А начальник милиции, фамилия у него такая – Казанов, а кличут все – Казанова. Шут его знает, что за Казанова такая, но баб, говорят, любит… третий раз женился.
Панкрат и Толик переглянулись.
– Да-а, кликуха у него знаменитая, – ухмыльнулся Толик.
– Что ж, спасибо за информацию, отец. Больше никто к Егору не приходил?
– Дак кто ж придет, коли Осип и Аксинья в больнице? Разве что сестры да Васька… дядя евонный, Василий Иванович, дак оне все знають, где он.
– Что ж не убрали в доме, если знають?
– Дак вить не велели подходить. Как не послушаешь? Власть…
– Понятно. Всего вам доброго.
– Прощевайте, добрые люди. Что говорить-то, ежели спросят – кто заходил?
– Кто спросит?
– Да мало ли… семо и овамо… милиция, к примеру.
Панкрат глянул в хитроватые карие глазки-живчики Романа: отец Елизаветы был далеко не дурак и не так прост, как казался с виду. Он многое замечал и все понимал.
– А ничего не говорите, – посоветовал Воробьев. – Меньше видишь – меньше знаешь, меньше знаешь – меньше отвечаешь.
– Это оно конечно, – покивал Роман с пониманием и вдруг быстро спросил: – А правда, что Егор человека убил?
Панкрат спокойно закрыл калитку, посмотрел на мужика, лицо которого выражало теперь сомнение и какой-то тревожный интерес.
– А кто сказал, что он убил человека?
– Да ОМОН жа…
– Не верьте. Егор – очень хороший человек, правильный, зря никого не обидит.
– Дак оно-то конечно… – с облегчением вздохнул отец Лизы, – я же и говорю… обознались ОМОНы-то.
– Обознались, – кивнул Панкрат. – Скоро все выяснится. До свидания.
Он догнал ушедшего вперед Толика, и оба ускорили шаг, заметив выглянувших из окон домов с обеих сторон улицы женщин.
– Ты слышал? – задумчиво спросил Воробьев.
– Слышал.
– А понял?
– Если полковника взял ОМОН, то это означает, что его подставили бандиты, инкриминировав ему убийство своего приятеля на складе ГСМ.
– А это означает в свою очередь, что у хозяев зоны очень большие возможности и связи. Они запросто могут организовать свидетелей и доказать вину Крутова, несмотря на его алиби. Полковника надо выручать!
– Как? Атаковать райотдел милиции в Жуковке?
– Пока не знаю.
Панкрат оглянулся. Отец Елизаветы стоял у своей хаты и смотрел им вслед.
Жуковка
КРУТОВ«Светящееся снежное поле… ночь… звездный купол неба… торжественная морозная тишина… дорога с цепочкой телеграфных столбов… и тихий гул проводов, который можно слушать долго-долго, ни о чем не думая, ничего не желая, кроме бесшумного полета над бесконечным заснеженным полем…»
Что-то кольнуло в сердце, словно растаявшая льдинка…
Крутов очнулся. Никакого снежного поля, никаких столбов с проводами (память детства), никаких звезд – тюремная камера с рядами двухэтажных нар и зарешеченным окном высоко под потолком. И гул в ушах – не от звенящих от мороза проводов, а гул крови в многострадальной голове, получившей немало ударов утром, днем и вечером.
Крутов пошевелился, соображая, что лежит на одной из коек нижнего яруса, повернул голову и встретил внимательный взгляд длинноволосого – волосы собраны в пучок на затылке – молодого человека с буквально светящимися прозрачно-голубыми глазами.
– Живой? – вежливо спросил молодой человек.
– Уйти живым – сейчас уже красиво[21]… – пробормотал Егор, прислушиваясь к себе. – Странно… помню, как били, но ничего почти не болит… только в голове звон…
– Я вас немножко подпитал, энергетически, не сердитесь.
– За что же? – Крутов задержал взгляд на лице парня, излучавшем удивительное, непоколебимое, наполненное внутренней силой спокойствие. – Кто вы?
– Меня зовут Ираклий, Ираклий Кириллович Федотов, если угодно. А живу…
– Эй, сявки, кончайте базлать, человеку спать мешаете.
Ираклий и Крутов посмотрели на говорившего, переглянулись.
– Блатные, – понизил голос Ираклий. – Позавчера задержали, за ограбление. Права качают.
– Чмо, тебе говорят! Облома захотел?
Крутов оглядел компанию.
Их было четверо, неуловимо похожих друг на друга, как шишки одной сосны, угрюмых, обветренных, с застывшими старыми лицами, хотя возраст самого старшего из них вряд ли достигал пятидесяти лет. Один спал, укрытый простыней, трое тихо играли в карты, раздетые по пояс. Тот, кто оборвал разговаривающих Ираклия и Егора, был худ, но жилист, с волосатой грудью, не загорелый, а какой-то темный, словно кожу его специально дубили. На плече у него красовалась цветная наколка: синий мужской член в зеленом лавровом венке и две красные ладони.