Читаем без скачивания Монохром - Сергей Палий

Мне хватило опыта и расчетливости прикинуть вероятностные векторы дальнейших передвижек, и открывшаяся картина совершенно не порадовала.

Спираль сходилась в одной точке: предполагаемым центром был угол барака, где продолжала стоять Светлячок.

— Беги же! — снова крикнул я, следя за тенями. Почему она не бежит? Что-то держит ее? Что, что, что не так?

— Это будет очень больно, па… — пробормотала она, не двигаясь с места. — Тебе надо было обернуться раньше…

Я хотел было успокоить ее, но понял: дочь права. И жуткое ощущение катастрофы прострелило вдоль позвоночника, парализуя, приковывая ноги к земле, отдаваясь ломотой в суставах и болью в зубах.

Блеклые силуэты метнулись в разные стороны, и пока я разворачивался, один из них успел подобраться к Светлячку сзади. Истошный визг повторно разнесся по округе. Отсек все лишнее.

Я замер и наконец смог сосредоточиться на переливчатом облачке сумрака, нависшем над моей дочерью. Я наконец увидел то, чего подсознательно боялся больше всего на свете. Наверное, стоило дать разуму поверить в это, а не тешить себя иллюзиями и надеяться на благополучный исход.

То, что отразилось искаженными линиями на брит-ие зеркала, оказалось намного страшнее надуманных монстров.

Рядом с побледневшей девочкой стоял не угольник. Это было бы слишком просто. Настоящий ужас приходит совсем не оттуда, откуда мы ждем. Он оттого и пробирает до костного мозга, что неведом до поры до времени.

Даже самый отчаянный и искушенный воин бессилен, когда перед ним нет противника. Не с кем драться. Вся ярость становится бесполезна. Расчетливость и хладнокровие превращаются в никчемные придатки пустоты, тихо вползающей в тебя через тонкую нить восприятия. Словно яд течет по трубочке к самой душе, неуловимый, как суть ночного кошмара.

Моя дочь таяла. Не тьма, воплощением которой были стремительные тени, убивала ее. Нет. Ее вообще никто не убивал. Светлячка просто никогда не было.

И рука, крепко сжимающая плечо под сморщенной олимпийкой, всего лишь не давала девочке упасть. Рука поддерживала.

Меня просто-напросто бесстрастно ознакомили с не случившимся будущим. Это было не чувство потери — как можно потерять то, чего никогда не существовало? — это было гораздо глубже и неизбежнее. Холод, остановивший сердце, не давал шанса на откат. Путь завершен. Тупое мельтешение задних конечностей по холмам Зоны и рысканье в поисках хабара — это уже не путь. Все давным-давно закончилось. Нельзя спасти сразу всех…

В грудь внезапно ударило что-то тяжелое, вышибив дух. Мир подернулся, перед глазами поплыли ртутно-серые пятна. В горле запершило. Неприятный хруст пробрал до костей, на зубах осталась мельчайшая крошка.

Я изо всех сил оттолкнулся и прыгнул к исчезающему лицу Светлячка. В ее глазах застыло недетское сожаление и легкий укор, говорящий о понимании происходящего. С хрипом я пролетел сквозь пустоту и врезался в стену барака. Та от несильного в общем-то толчка рассыпалась в труху. Тут же просела крыша, разъехался хлипкий фундамент. А затем раздался громкий треск, и тяжелая балка упала мне на грудь торцевой частью.

Зверский удар окончательно лишил меня возможности дышать. На языке почувствовался вкус крови.

— Ствол в зубы суй, чтоб пасть не закрыл… — издалека долетело до сознания. — Осколок! Глянь! Минор, тело ты фонящее, не глотай…

Похоже на болтовню Дроя. Значит, они сумели отбиться от воронья. Это хорошо.

Следующий тычок под дых был уже лишним. Морок отступал, пелена перед глазами рассеивалась, предметы обретали более-менее знакомые очертания, к тканям и органам возвращалась чувствительность.

Шарах! И нервы взорвались веером импульсов, несущих боль.

Потревоженная рана на плече! Потянутая связка в районе запястья! Отбитый бок! Кусок зеркала в глотке… Я резко открыл глаза и сел, рефлекторно пытаясь вытолкнуть из горла чужеродный предмет. Ствол «Потрошителя», который сталкеры втиснули мне между зубами, отскочил в сторону. Хорошо, что удалось сдержаться и не сглотнуть — иначе тонкая полоска стекла рассекла бы слизистую к чертовой матери.

— Замри. И не вздумай сплевывать или глотать, — прошипел Гост в самое ухо. — У тебя в горле осколок размером с карандаш.

Хотелось немедленно отхаркнуть острую гадость и заорать: «Сам знаю, пижон ты сраный!» — но я стерпел, понимая, что любое неосторожное движение или произнесенное слово могут привести к нелепой и крайне мучительной смерти.

Зрение еще не вернулось в фокус, но контуры трубы и силуэт Зеленого, прикрывающего меня уцелевшим зеркалом, уже четко проступали на фоне серого пейзажа. «Неужто обошлось?»

Радостная мысль обрушилась на меня, будто ведро воды на иссыхающего в пустыне путника. Но следом внутренний взор заполнило свежее воспоминание о дочери, и на душе потемнело.

В деснах затрепетала боль. Ощущение сочащейся плоти вызвало приток адреналина. В глотке неприятно заклокотало. Голова наклонилась, болтающаяся на шее дыхательная маска уперлась углом в подбородок, на фильтр закапала кровь, скользнувшая струйкой из уголка рта.

— Хлеборезку растопырь! — рявкнул Дрой, наклоняясь ко мне.

Я вскинул голову и постарался отвалить нижнюю челюсть на максимально возможное расстояние. Почувствовал, как стекло впивается в нёбо. От чудовищной вспышки боли перед глазами вновь помутнело.

Дрой стянул перчатку и сунул мне в рот два пальца, остро пахнущие гарью и потом. От тошнотворного позыва у меня глаза на лоб полезли, я автоматически схватился за его локоть, не давая действовать.

— Грабли убери! — прорычал Дрой, пытаясь ухватить скользкий кончик осколка. — Кому сказал, культи прочь, если жить хочешь!

Жить я хотел. Вне всякого сомнения. Но пальцы продолжали сжимать его руку, несмотря на понимание ситуации. Видимо, какой-то древний инстинкт боязни острия был настолько силен, что нутром игнорировался даже здравый смысл. Бывают случаи, когда потроха не сразу слушаются мозга.

Наконец я заставил себя успокоиться. Медленно разжал пальцы, отпустил локоть Дроя и закрыл глаза. Красная муть тут же поплыла во все стороны, а режущая боль с новой силой ударила по нервам.

— Не шевелись, — сказал Дрой, сосредоточенно сопя рядом. — Почти ухватил.

Когда рвотные спазмы больше невозможно было сдерживать и мысленно я попрощался со скотским миром, так нелепо убивающим своего верного подданного, рывок веснушчатого сталкера прервал мои мучения. В хорошем — слава всем Демонам Зоны! — смысле слова.

Полоска зеркала вышла из моего горла, и боль стихла.

Зато кровотечение усилилось. Рот стал быстро наполняться теплым и соленым. Я сплюнул багряные сгустки венозной крови, и меня таки вырвало аккурат на берц стоящего рядом Госта.

— Сначала пятку чуть не поломал, теперь на ботинок наблевал, — вздохнул он, брезгливо стряхивая желчь с подошвы. — Чем тебе моя нога так не угодила, родной?

Я хотел съязвить в ответ, но язык ворочался плохо, и получилось лишь невнятное мычание.

— Держи. — Зеленый протер платком «светляк» и протянул его мне. — Клади в рот — остановит кровотечение. У меня ожоги почти зажили, тебе сейчас нужней.

Небольшой ртутно-зеленый шарик был теплым. Я прижал его языком к располосованному нёбу и жестом попросил «выверт», чтобы радиации не нахвататься. Приложил к щеке, облегченно вздохнул. Уже через минуту раны стали затягиваться, хотя до полного заживления было еще далеко.

Лёвка, прикрываясь зеркалом, подошел к нам и пристально осмотрел меня. Удовлетворенно покачал головой.

— Шево башкой мотаешь? — прошепелявил я, поднимаясь. Он показал глазами на свой искалеченный сустав. — Теперь ты тоже знаком с «миражами». — Да уж…

Меня передернуло. Образ девочки в серых джинсах стремительно стирался из ложной памяти, но я понимал, что до конца он не исчезнет. В каком-то уголке сердца теперь навсегда останутся укоризна, истлевшая в детских глазах, и ее последние слова: «Это будет очень больно, па… Тебе надо было обернуться раньше…» Бр-р-р.

— Коварные штуковины, — понимающе кивнул Лёвка, внимательно следя за моим лицом. — Что видел? Я промолчал. — Сильно ребра болят?

— Терпимо. — Только теперь я обратил внимание на остаточную пульсацию в районе солнечного сплетения.

— Мне пришлось в грудак тебе лупить, чтоб воздух из легких вышибить, — объяснил он. — Иначе бы «мираж» тебя наглушняк извел.

— Дал ты жару, брат, — сердито проговорил Дрой, переламывая пресловутый осколок. — Помнишь хоть что-то? — Не-а. — Сорвался ты, но Гост быстро сориентировался и втащил твою тушку обратно. Сначала вроде казалось, будто эта мерзость и не подействовала: ты даже показал Зеленому на пернатого переростка, да так грамотно, словно предугадал следующее движение. Тот вовремя и пальнул из стрелоплюва — больше не из чего было, я ж не успевал перезарядиться. Но через полминуты проняло тебя по полной. Упер осколок в трубу и стал на него насаживаться — неторопливо так, со знанием дела. Давненько я ничего жутче не видел… Еле успел тебя, дурака, под челюсть схватить. И то вон какой осколочек зажевал.