Читаем без скачивания По острию греха - Яна Лари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отпусти! Ты меня задушишь.
Улыбка мужа всё больше напоминает оскал и я невольно осекаюсь, проглотив невысказанные претензии.
— У меня голова кипит круглосуточно, — приближает он лицо. Злое как у чёрта. Ей-богу, лучше б его эмоции и дальше оставались под замком. — Да мне сдохнуть хочется от усталости все семь дней в неделю! И когда я наконец-то твёрдо встал на ноги, вывел клинику на новый уровень, ты решила подкосить меня разводом? Поддержала что надо, правда? От тебя требовалось только не отсвечивать!
— Перестань! — рявкаю, двумя руками пытаясь расцепить его пальцы.
Однако воплотить задуманное я не успеваю. Неожиданно резко отстранившись, Алекс просто валит меня на пол. За слабым помутнением от удара улавливаю треск надорванного платья. Рывок ткани вверх, прохлада мужской ладони на голом бедре. Несколько секунд уходит на осознание и лишь затем искра омерзения вспыхивает так ярко, что меня насквозь прошивает ознобом.
— Потаскуха, — шипит он, задыхаясь от ярости. — Я тебя отослал, чтобы порадовать, создать уют, укрепить отношения, а что делала ты?! Больше из дома шагу не ступишь. Пока не родишь нам ребёнка точно. Вот с ним сюсюкайся сколько влезет. И учти, попробуешь чудить, оформлю как невменяемую. Только заикнись ещё попробуй хоть раз о разводе.
— Не надо, Алекс… Не надо… — молю, ёжась от плохого предчувствия. Хочу закричать, но губам вдруг становится больно.
Поцелуй Алекса не имеет ничего общего ни с его же заботой из прошлого, ни со страстью Дамира. Теперешний напор исполнен желанием разорвать на куски.
— У тебя больше нет права голоса. Вообще нет прав. Никаких, — хрипит он, растаскивая в стороны мои ноги. Грубые пальцы дрожат от натуги, разрывая тонкое кружево стрингов.
Алекс отстраняется всего на мгновение — чтобы отбросить в сторону лоскутья и увернуться от моих ногтей.
— Не надо, — захлёбываюсь слезами, пытаясь оттолкнуть его, но он одной рукой перехватывает мои кисти. Свободной ладонью накрывает мне рот и обездвиживает под собой, наваливаясь сверху.
О мой лоб шумно разбивается тяжёлое дыхание. На короткий миг загораюсь надеждой, что Алекса сейчас хватит удар. Или произойдёт хоть что-нибудь, что позволит спихнуть его с себя и сбежать. Не может же поступить так с женщиной вменяемый мужчина. Не может… Но все мои старания напрасны. Жажда расправы будто налило его тело сталью.
Дёргаюсь ещё в одной попытке избежать надругательства. Тиски на моих руках тут же сжимаются. Так крепко, что я жалобно скулю.
— Хватит ныть! — движение бёдер вперёд и я содрогаюсь от неприятного тугого скольжения глубоко внутри, осознавая, что никакого чуда не будет. И вот уже внутренности горят, мышцы стонут, ягодицы обжигает жёстким трением о паркет.
Настоящее насилие нельзя романтизировать. С ним не получится смириться, как ни старайся. Это неправильно и больно как физически, так и морально. Жесточайшее издевательство из известных человечеству калечит в разной степени, но раз и навсегда. Я брезгливо отворачиваюсь, чувствуя как на шее один за другим расцветают соцветия засосов. Клеймо собственной дурости, по-другому не назовёшь. Никогда прежде его лицо не искажало таким садистским удовольствием.
И где теперь та наивная девушка, что мечтала о его любви? Гниёт внутри меня, разъедая душу трупным ядом. Подонок. Тварь. Похотливый урод.
Я ведь могла послушать Дамира. Не строить из себя независимую, не упрямиться и просто позволить мужчине всё решить самому. Да он ведь из кожи вон лез, чтобы я впустила его не только в постель, но и в жизнь. Так нет же! Решила, что справлюсь сама, а теперь рвусь вон из тела, чтобы не ощущать своего бессилия, не видеть, не слышать! Сожрав себя заживо чувством вины, я совершенно забыла об элементарной осторожности. И всё-таки подобного унижения никто не заслуживает. Как бы сильно ни согрешил.
За убийственно медленный ход минут пожар внутри сменяет онемение. Кажется ещё немного и полностью отключусь. Я давно перестала различать, где заканчивается его быстрое дыхание и начинается мой собственный непрерывный вой. Мой ад не ограничен временными рамками. Он продолжает жечь меня заживо, даже когда Алекс, покончив со мной, одёргивает халат и равнодушно смотрит сверху. Сытый, довольный собой хозяин положения.
Сведёнными судорогой пальцами натягиваю подол на озябшие бёдра.
— Знаешь, — хочу растянуть губы в улыбке, но те — распухшие, искусанные — не слушаются. — Я пришла сказать, что сожалею о том, как всё вышло. Хотела попросить прощения и оставить тебе чёртову клинику, — дёрнувшись от застрявшего в груди всхлипа, зажмуриваюсь. — Ни копейки ты не увидишь, чего бы это мне это ни стоило. И ребёнка твоего, если понесу, собственными ногтями из себя выцарапаю.
— А если ребёнок всё же от него? — ровно произносит Алекс. — Тоже выцарапаешь?
Мне будто кипятком в лицо плеснули. Я зажимаю губы ладонью, сопротивляясь истерике из последних сил, но он безжалостно добивает.
— Дамир наверняка пытался привязать тебя всеми способами. Вы не предохранялись, я ведь прав? Прав. Я всегда прав. А знаешь, что самое удручающее в твоём положении? Мой брат безобиден, но только до той поры, пока не получит повод считать тебя своей. Он не рассказывал, что сделал с твоей предшественницей, которой был одержим? Едва ли. Эльвира, так, кажется, её звали. Ей повезло не дожить пока он закончит. Я тебя спас. Не благодари.
«Нас» нет
Всего двадцать четыре часа в четырёх стенах, а я уже готова лезть в петлю от безысходности. Алекс дома почти не бывает. Он великодушно оставил меня сходить с ума наедине с собой. Ни интернета, ни телефона, ни возможности пробраться ночью в его запертую спальню, чтобы если не стащить ключ, то придушить подушкой. С каждой прожитой минутой картина уготованного мне будущего становится всё реалистичней.
Я даже слышала его телефонный разговор с Дамиром: вежливая благодарность за гостеприимство и притворное огорчение тем, что принимать гостей в ближайшее время будет некому. Мы, дескать, уезжаем обустраивать семейное гнёздышко. Мне не терпится заняться детской. За моими вещами он заедет позже. Нет, я в душе. Почему не отвечаю на звонки? Нам было не до этого. Почти месяц не виделись. Надо ли ещё что-то объяснять? Вроде не маленький… Что-нибудь передать? Непременно.
Скот.
Естественно, ничего мне не было передано. Только показательно громкий разговор, чтобы не оставалось надежд и иллюзий.
Сегодня Алекс дома, готовится к благотворительному вечеру. Я же страдаю