Читаем без скачивания Том 4. Одиссея. Проза. Статьи - Василий Жуковский

Песнь десятая

Вечер тридцать третьего дня

Одиссей продолжает рассказывать свои приключения. Прибытие на остров Эолию. Эол, повелитель ветров, дает Одиссею проводником Зефира и вручает ему крепко завязанный мех с заключенными в нем прочими ветрами. Находяся уже в виду Итаки, Одиссей засыпает. Его сопутники развязывают мех; подымается сильная буря, которая приносит их обратно к Эолову острову. Но раздраженный Эол повелевает Одиссею удалиться. Лестригоны истребляют одиннадцать кораблей Одиссеевых; с последним пристает он к острову Цирцеи. Волшебница превращает в свиней его сопутников; но Эрмий дает ему средство нарушить ее чародейство. Одиссей, одолев Цирцею, убеждает ее возвратить человеческий образ его сопутникам. Проведя год на ее острове, он требует наконец, чтобы она возвратила его в отечество; но Цирцея повелевает ему прежде посетить Океан и у входа в область Аида вопросить прорицателя Тиресия о судьбе своей. Смерть Ельпенора.

Скоро на остров Эолию прибыли мы; обитаетГиппотов сын там, Эол благородный, богами любимый.Остров плавучий его неприступною медной стеноюВесь обнесен; берега ж подымаются гладким утесом.Там от супруги двенадцать детей родилося Эолу,Шесть дочерей светлоликих и шесть сыновей многосильных.Вырастив их, сыновьям дочерей он в супружество отдал.Днем с благородным отцом и заботливой матерью вместеВсе за трапезой, уставленной яствами, сладко пируютВ зале они, благовонной от запаха пищи и пеньемФлейт оглашаемой; ночью же, каждый с своею супругой,Спят на резных, дорогими коврами покрытых кроватях.В град их прибывши, мы в дом их богатый вступили; там целыйМесяц Эол угощал нас радушно и с жадностью слушалПовесть о Трое, о битвах аргивян, о их возвращенье;Все любопытный заставил меня рассказать по порядку.Но напоследок, когда обратился я, в путь изготовясь,С просьбой к нему отпустить нас, на то согласясь благосклонно,Дал он мне сшитый из кожи быка девятигодовогоМех с заключенными в нем буреносными ветрами; был онИх господином, по воле Крониона Дия, и всех ихМог возбуждать иль обуздывать, как приходило желанье.Мех на просторном моем корабле он серебряной нитьюТуго стянул, чтоб ни малого быть не могло дуновеньяВетров; Зефиру лишь дал повеленье дыханьем попутнымНас в кораблях по водам провожать; но домой возвратитьсяДий не судил нам: своей безрассудностью все мы погибли.Девять мы суток и денно и нощно свой путь совершали;Вдруг на десятые сутки явился нам берег отчизны.Был он уж близко; на нем все огни уж могли различить мы.В это мгновенье в глубокий я сон погрузился, понежеПравил до тех пор кормилом один, никому не желаяВверить его, чтоб успешней достигнуть отчизны любезной.Спутники тою порой завели разговор; полагалиВсе, что с собою имел серебра я и золота много,Мне на прощание данных царем благородным Эолом.Глядя друг на друга, так рассуждали они меж собою:«Боги! Как всюду его одного уважают и любятЛюди, какую бы землю и чье бы жилище ни вздумалОн посетить. Уж и в Трое он много сокровищ от разныхСобрал добыч; мы одно претерпели, один совершилиПуть с ним — а в дом свой должны возвратиться с пустыми руками.Так и Эол; лишь ему одному он богатый подарокСделал; посмотрим же, что им так плотно завязано в этомМехе: уж верно найдем серебра там и золота много».Так говорили одни; их одобрили все остальные.Мех был развязан, и шумно исторглися ветры на волю;Бурю воздвигнув, они с кораблями их, громко рыдавших,Снова от брега отчизны умчали в открытое море.Я пробудился и долго умом колебался, не зная,Что мне избрать, самого ли себя уничтожить, в пучинуБросясь, иль, молча судьбе покорясь, меж живыми остаться.Я покорился судьбе и на дне корабля, завернувшисьВ мантию, тихо лежал. К Эолийскому острову сноваБурею наши суда принесло. Все товарищи с плачемВышли на твердую землю; запасшись водой ключевою,Наскоро легкий обед мы у быстрых судов совершили.Свой удовольствовав голод едой и питьем, я с собоюВзял одного из товарищей наших с глашатаем; прямоК дому Эола-царя мы пошли и его там засталиВместе с женой и со всеми детьми за семейным обедом.В двери палаты вступив, я с своими людьми на порогеСел; изумилась царева семья; все воскликнули вместе:«Ты ль, Одиссей? Не зловредный ли демон к тебе прикоснулся?Здесь мы не всё ль учредили, чтоб ты беспрепятственно прибылВ землю отцов иль в иную какую желанную землю?»Так говорили они; с сокрушеньем души отвечал я:«Сон роковой и безумие спутников мне приключилиБедствие злое; друзья, помогите; вам это возможно».Так я сказал, умоляющим словом смягчить их надеясь.Все замолчали они; но отец мне ответствовал с гневом:«Прочь, недостойный! Немедля мой остров покинь; неприличноНам под защиту свою принимать человека, которыйТак очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен.Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен».Кончив, меня он, рыдавшего жалобно, из дому выслал.Далее поплыли мы в сокрушении сердца великом.Люди мои, утомяся от гребли, утратили бодрость,Помощи всякой лишенные собственным жалким безумством.Денно и нощно шесть суток носясь по водам, на седьмыеПрибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов,Ламосу. Там, возвращаяся с поля, пастух вызываетНа поле выйти другого; легко б несонливый работникПлату двойную там мог получать, выгоняя пастисяДнем белорунных баранов, а ночью быков криворогих:Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой.В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы,Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подлеУстья великими, друг против друга из темныя бездныМоря торчащими камнями, вход и исход заграждая.Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув,Их утвердили в ее глубине и связали, у берега теснымРядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малыхНет, там равниною гладкою лоно морское сияет.Я же свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих,Около устья, канатом его привязав под утесом.После взошел на утес и стоял там, кругом озираясь:Не было видно нигде ни быков, ни работников в поле;Изредка только, взвиваяся, дым от земли подымался.Двух расторопнейших самых товарищей наших я выбрал(Третий был с ними глашатай) и сведать послал их, к каким мыЛюдям, вкушающим хлеб на земле плодоносной, достигли?Гладкая скоро дорога представилась им, по которойВ город дрова на возах с окружающих гор доставлялись.Сильная дева им встретилась там; за водою с кувшиномЗа город вышла она; лестригон Антифат был отец ей;Встретились с нею они при ключе Артакийском, в которомЧерпали светлую воду все жившие в городе близком.К ней подошедши, они ей сказали: «Желаем узнать мы,Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?»Дом Антифата, отца своего, им она указала.В дом тот высокий вступивши, они там супругу владыкиВстретили, ростом с великую гору — они ужаснулись.Та же велела скорей из собранья царя АнтифатаВызвать; и он, прибежав на погибель товарищей наших,Жадно схватил одного и сожрал; то увидя, другиеБросились в бегство и быстро к судам возвратилися; он жеНачал ужасно кричать и встревожил весь город; на громкийКрик отовсюду сбежалась толпа лестригонов могучих;Много сбежалося их, великанам, не людям подобных.С крути утесов они через силу подъемные камниСтали бросать; на судах поднялася тревога — ужасныйКрик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастныхСпутников наших, как рыб, нанизали на колья и в городВсех унесли на съеденье. В то время как бедственно гиблиВ пристани спутники, острый я меч обнажил и, отсекшиКрепкий канат, на котором стоял мой корабль темноносый,Людям, собравшимся в ужасе, молча кивнул головою,Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнутьБлизкой беды: устрашенные дружно ударили в весла.Мимо стремнистых утесов в открытое море успешноВыплыл корабль мой; другие же все невозвратно погибли.Далее поплыли мы, в сокрушенье великом о милыхМертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.Мы напоследок достигли до острова Эи. ИздавнаСладкоречивая, светлокудрявая там обитаетДева Цирцея, богиня, сестра кознодея Ээта.Был их родителем Гелиос, бог, озаряющий смертных;Мать же была их прекрасная дочь Океанова, Перса.К брегу крутому пристав с кораблем, потаенно вошли мыВ тихую пристань: дорогу нам бог указал благосклонный.На берег вышед, на нем мы остались два дня и две ночи,В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца.Третий нам день привела светозарнокудрявая Эос.Взявши копье и двуострый свой меч опоясав, пошел яС места, где был наш корабль, на утесистый берег, чтоб сведать,Где мы? Не встречу ль людей? Не послышится ль чей-нибудь голос?Став на вершине утеса, я взором окинул окрестность.Дым, от земли путеносной вдали восходящий, увиделЯ за широко-разросшимся лесом в жилище Цирцеи.Долго рассудком и сердцем колеблясь, не знал я, идти лиК месту тому мне, где дым от земли подымался багровый?Дело обдумав, уверился я наконец, что удобнейБыло сначала на брег, где стоял наш корабль, возвратиться,Там отобедать с людьми и, надежнейших выбрав, отправитьИх за вестями. Когда ж к кораблю своему подходил я,Сжалился благостный бог надо мной, одиноким: навстречуМне он оленя богаторогатого, тучного выслал;Пажить лесную покинув, к студеной реке с несказаннойЖаждой бежал он, измученный зноем полдневного солнца.Меткое бросив копье, поразил я бегущего зверяВ спину: ее проколовши насквозь, острием на другой бокВышло копье; застонав, он упал, и душа отлетела.Ногу уперши в убитого, вынул копье я из раны,Подле него на земле положил и немедля болотныхГибких тростинок нарвал, чтоб веревку в три локтя длиноюСвить, переплетши тростинки и плотно скрутив их. ВеревкуСвивши, связал я оленю тяжелому длинные ноги;Между ногами просунувши голову, взял я на плечиНошу и с нею пошел к кораблю, на копье опираясь;Просто ж ее на плечах я не мог бы одною рукоюСнесть: был чрезмерно огромен олень. Перед судном на землюБросил его я, людей разбудил и, приветствовав всех их,Так им сказал: «Ободритесь, товарищи, в область АидаПрежде, пока не наступит наш день роковой, не сойдем мы;Станем же ныне (едой наш корабль запасен изобильно)Пищей себя веселить, прогоняя мучительный голод».Было немедля мое повеленье исполнено; снявшиВерхние платья, они собрались у бесплодного моря;Всех их олень изумил, несказанно-великий и тучный;Очи свои удовольствовав сладостным зреньем, умылиРуки они и поспешно обед приготовили вкусный.Целый мы день до вечернего сумрака, сидя на бреге,Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались;Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная;Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег.Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.Спутников верных своих на совет пригласив, я сказал им:«Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный:Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос;Где светоносный под землю спускается Гелиос, где онНа небо всходит; должны мы теперь совокупно размыслить,Можно ли чем от беды нам спастися; я думаю, нечем.С этой крутой высоты я окрестность окинул глазами:Остров, безбрежною бездной морской, как венцом, окруженный,Плоско на влаге лежащий, увидел я; дым подымалсяГусто вдали из широко-растущего, темного леса».Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце:В память пришли им и злой лестрион Антифат и надменныйСилой своею циклон Полифем, людоед святотатный;Громко они застонали, обильным потоком пролившиСлезы, — напрасно: от слез и от стонов их не было пользы.Тут разделить я решился товарищей меднообутыхНа две дружины; одною дружиной начальствовал сам я;Избран вождем был дружины другой Еврилох благородный.Жеребьи в медноокованном шлеме потом потрясли мы —Вынулся жеребий твердому сердцем вождю Еврилоху.В путь собрался он, и с ним двадцать два из товарищей наших.С плачем они удалились, оставя нас, горем объятых.Скоро они за горами увидели крепкий ЦирцеинДом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.Около дома толпилися горные львы и лесныеВолки: питьем очарованным их укротила Цирцея.Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они подбежалиК ним миролюбно и, их окруживши, махали хвостами.Как к своему господину, хвостами махая, собакиЛастятся — им же всегда он приносит остатки обеда, —Так остролапые львы и шершавые волки к пришельцамЛастились. Их появленьем они, приведенные в ужас,К дому прекраснокудрявой богини Цирцеи поспешноВсе устремились. Там голосом звонко-приятным богиняПела, сидя за широкой, прекрасной, божественно-тонкойТканью, какая из рук лишь богини бессмертной выходит.К спутникам тут обратяся, Политос, мужей предводитель,Мне меж другими вернейший, любезнейший друг мой, сказал им:«Слышите ль голос приятный, товарищи? Кто-то, за тканьюСидя, поет там, гармонией всю наполняя окрестность.Кто же? Богиня иль смертная? Голос скорей подадим ей».Так он сказал им; они закричали, чтоб вызвать певицу.Вышла немедля она и, блестящую дверь растворивши,В дом пригласила вступить их; забыв осторожность, вступилиВсе; Еврилох лишь один назади, усомнившись, остался.Чином гостей посадивши на кресла и стулья, ЦирцеяСмеси из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейскимСветлым вином подала им, подсыпав волшебного зельяВ чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда жеЕю был подан, а ими отведан напиток, ударомБыстрым жезла загнала чародейка в свиную закутуВсех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиноюМордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка.Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросивИм желудей, и свидины, и буковых диких ореховВ пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рыломЗемлю копать. К кораблю Еврилох прибежал той пороюС вестью плачевной о бедствии, спутников наших постигшем.Долго не мог, сколь ни силился, слова сказать он, могучимГорем проникнутый в сердце; слезами наполнены былиОчи его, и душа в нем терзалась от скорби; когда жеВсе мы его в изумленье великом расспрашивать стали,Так рассказал он мне повесть о бедствии посланных наших:«Лес перешедши, как ты повелел, Одиссей многославный,Скоро мы там за горами увидели крепкий ЦирцеинДом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.В нем, мы услышали, пела прекрасно певица, за тканьюСидя, не знаю, богиня иль смертная. Тотчас мы голосПодали; вышла она и, блестящую дверь растворивши,В дом нас вступить пригласила; забыв осторожность, вступилиВсе; я остался один назади, предузнавши погибель;Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел.Долго я ждал; напоследок ушел, ничего не узнавши».Так он сказал; и немедля, надев на плечо среброгвоздный,Медный, двуострый мой меч и схвативши свой туго согбенныйЛук, я велел Еврилоху меня проводить, возвратившисьТой же дорогой со мною; но он, на колена в великомСтрахе упав, мне с рыданием бросил крылатое слово:«Нет, повелитель, позволь за тобой не ходить мне; уверенЯ, что ни сам ты назад не придешь, ни других не воротишьСпутников наших; советую лучше, как можно скорее,Бегством спасаться, иль все мы ужасного дня не минуем».Так говорил Еврилох, и, ему отвечая, сказал я:«Друг Еврилох, принуждать я тебя не хочу; оставайсяЗдесь, при моем корабле, утешаться питьем и едою;Я же пойду; непреклонной нужде покориться мне должно».С сими словами пошел я от моря, корабль там оставив.Той же порой, как, в святую долину спустяся, уж был яБлизко высокого дома волшебницы хитрой Цирцеи,Эрмий с жезлом золотым пред глазами моими, нежданный,Стал, заступив мне дорогу; пленительный образ имел онЮноши с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасномМладости цвете. Мне ласково руку подавши, сказал он:«Стой, злополучный, куда по горам ты бредешь одиноко,Здешнего края не ведая? Люди твои у Цирцеи;Всех обратила в свиней чародейка и в хлев заперла свой.Их ты избавить спешишь; но и сам, опасаюсь, оттудаЦел не уйдешь; и с тобою случится, что с ними случилось.Слушай однако: тебя от беды я великой избавитьСредство имею; дам зелье тебе; ты в жилище ЦирцеиСмело поди с ним; оно охранит от ужасного часа.Я же тебе расскажу о волшебствах коварной богини:Пойло она приготовит и зелья в то пойло подсыплет.Но над тобой не подействуют чары; чудесное средство,Данное мною, их силу разрушит. Послушай: как скороМощным жезлом чародейным Цирцея к тебе прикоснется,Острый свой меч обнажив, на нее устремись ты немедля,Быстро, как будто ее умертвить вознамерясь; в испугеСтанет на ложе с собою тебя призывать чародейка —Ты не подумай отречься от ложа богини: избавишьСпутников, будешь и сам гостелюбно богинею принят.Только потребуй, чтоб прежде она поклялася великойКлятвой, что вредного замысла против тебя не имеет:Иначе мужество, ею расслабленный, все ты утратишь».С сими словами растенье мне подал божественный Эрмий,Вырвав его из земли и природу его объяснив мне:Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною;Моли его называют бессмертные; людям опасноС корнем его вырывать из земли, но богам все возможно.Эрмий, подав мне растенье, на светлый Олимп удалился.Я же пошел вдоль лесистого острова к дому Цирцеи,Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный.Став перед дверью прекраснокудрявой богини, я громкоНачал ее вызывать; и, услышав мой голос, немедляВышла она, отворила блестящие двери и в дом дружелюбноМне предложила вступить; с сокрушением сердца вступил я.Введши в покои меня и на стул посадив среброгвоздныйРедкой работы (для ног же была там скамейка), богиняВ чашу златую влила для меня свой напиток; но прежде,Злое замыслив, подсыпала зелье в него; и когда онЕю был подан, а мною безвредно отведан, свершилаЧару она, дав удар мне жезлом и сказав мне такоеСлово: «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими».Я же свой меч изощренный извлек и его, подбежав к ней,Поднял, как будто ее умертвить вознамерившись; громкоВскрикнув, она от меча увернулась и, с плачем великимСжавши колена мои, мне крылатое бросила слово:«Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?Я в изумленье; питья моего ты отведал и не былИм превращен; а доселе никто не избег чародейства,Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался.Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно,Ты Одиссей, многохитростный муж, о котором давно мнеЭрмий, носитель жезла золотого, сказал, что сюда онБудет, на черном плывя корабле от разрушенной Трои.Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мноюЛоже мое раздели: сочетавшись любовью на сладкомЛоже, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем».Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:«Как же могу, о Цирцея, твоим быть доверчивым другом,Если в свиней обратила моих ты сопутников? Мне же,Гибельный, верно, замысля обман, ты теперь предлагаешьЛоже с тобой разделить, затворившись в твоей почивальне, —Там у меня, безоружного, мужество все ты похитишь.Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобоюПрежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великойКлятвы, что вредного замысла против меня не имеешь».Так я сказал, и Цирцея богами великими сталаКлясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила,С нею в ее почивальне я лег на прекрасное ложе.Тою порою заботились в светлых покоях четыреДевы, служанки проворные, все учреждавшие в доме;Все они дочери были потоков, и рощ, и священныхРек, в необъятное лоно глубокого моря бегущих.Дева одна, положивши на кресла подушки, постлалаПышные сверху ковры, на ковры ж полотняные ткани.К каждым креслам другая серебряный чудной работыСтол пододвинула с хлебом в златых драгоценных корзинах.Третья смешала в кратере серебряной воду с медвяным,Сладким вином; на столы же поставила кубки златые.Светлой воды принесла напоследок четвертая дева:Яркий огонь разложив под треножным котлом, вскипятилаВоду она; вскипятивши же воду в котле, осторожноСтала сама, из котла подливая воды вскипяченнойВ свежую воду, плеча орошать мне и голову теплойВлагой: и тем прекратилось томившее дух расслабленьеТела. Когда ж и омыт я и чистым натерт был елеем,Легкий надевши хитон и косматую мантию, с девойВ светлый покой я вступил, и она к среброгвоздным, богатымКреслам меня проводила, — была там для ног и скамейка.Тут принесла на лохани серебряной руки умыть мнеПолный студеной воды золотой рукомойник рабыня,Гладкий потом пододвинула стол; на него положилаХлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса,Выданным ею охотно, и стала меня дружелюбноПотчевать вкусною пищей; но пища была мне противна.Думой объятый, сидел я с недобрым предчувствием в сердце.Видя, что думой объятый сижу и что к лакомой пищеРук не хочу протянуть я, печалью объятый, Цирцея,Близко ко мне подошедши, крылатое бросила слово:«Что у тебя на душе, Одиссей? Отчего так унылоЗдесь ты сидишь, как немой, ни еды, ни питья не вкушая?Или еще ты страшишься какого коварства? НапрасенСтрах твой; ты слышал, тебе поклялась я великою клятвой».Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:«О Цирцея, какой же, пристойность и правду любящий,Муж согласится себя утешать и питьем и едоюПрежде, пока не увидит своими глазами спасеньяСпутников? Если желаешь, чтоб пищи твоей я коснулся,Спутников дай мне спасенье своими глазами увидеть».Так я сказал, и немедля с жезлом из покоев ЦирцеяВышла, к закуте свиной подошла и, ее отворивши,Их, превращенных в свиней девятигодовалых, оттудаВывела; стали они перед нею; она ж, обошед ихВсех, почередно помазала каждого мазью, и разомСпала с их тела щетина, его покрывавшая густоС самых тех пор, как Цирцея дала им волшебного зелья;Прежний свой вид возвратив, во мгновенье все стали моложе,Силами крепче, красивей лицом и возвышенней станом;Все во мгновенье узнали меня и ко мне протянулиРадостно руки; потом зарыдали от скорби; их воплемДом огласился; проникнула жалость и в душу Цирцеи.Близко ко мне подошедши, богиня богинь мне сказала:«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,Медлить не должно; поди на песчаное взморье и вернымСпутникам всем совокупно втащить повели на зыбучийБерег корабль твой; потом, все богатства и снасти в пещереСкрыв и товарищей взявши с собою, сюда возвратися».Так мне сказала, и я покорился ей мужеским сердцем.Шагом поспешным пришед к кораблю на песчаное взморье,Близ корабля я на бреге нашел всех товарищей верных,Стонущих громко, из глаз изобильные слезы лиющих.Как запертые в закутах телята, увидя идущихС паствы коров, напитавшихся сочной травой луговою,Все им навстречу бегут, из заград вырываяся тесных,Все окружают, мыча, возвратившихся с пажити маток:Так побежали толпою, увидя меня издалека,Спутники все мне навстречу; и сильно проникла их сердцеРадость, как будто б в родную они возвратились Итаку,В наше отечество милое, где родились и цвели мы.Горько заплакав, они мне крылатое бросили слово:«Радостно нам возвращенье твое, повелитель, как будто бВ наше отечество, в нашу Итаку мы вдруг возвратились.Но не скрывайся, скажи, где товарищи? Что их постигло?»Так говорили они, вопрошая; им так отвечал я:«Прежде, друзья, совокупною силой корабль на зыбучийБерег втащите; в пещере потом все богатства и снастиСкройте; потом соберитесь и следуйте смело за мною.К спутникам вас поведу я в святую обитель Цирцеи.Всех их, питьем и едой веселящихся, там вы найдете».Было немедля мое повеленье исполнено ими.Но Еврилох, вопреки мне, хотел удержать их; он смело,Голос возвысив, товарищам бросил крылатое слово:«Стойте; куда вы, безумцы? За ним по следам вы хотитеВ дом чародейки опасной идти? Но она превратит васВсех иль в свиней, иль в шершавых волков, иль в лесных густогривыхЛьвов, чтоб ее стерегли вы жилище; там с вами случитсяТо ж, что случилось в пещере циклопа, куда безрассудноНаши товарищи следом за дерзким вошли Одиссеем.Он, необузданный, был их погибели жалкой виною».Так говорил Еврилох, и меня побуждало уж сердцеМеч длинноострый схватить и его обнаженною медьюГолову с плеч непокорного сбросить на землю, хотя онБыл мне и родственник близкий; но спутники все, удержавшиРуку мою, обратили ко мне миротворное слово:«Если желаешь, божественный, пусть Еврилох остаетсяУ моря здесь с кораблем и его сторожит неусыпно;Мы же пойдем за тобою в святую обитель Цирцеи».Всех их от моря повел я, корабль наш покинув на бреге;Но Еврилох не остался один с кораблем и за намиСледом пошел, приведенный моими угрозами в трепет.Тою порой остальные товарищи в доме ЦирцеиБаней себя освежили; душистым натершись елеем,В легкий хитон и косматую мантию каждый облекся.Я, возвратясь, их нашел за роскошной трапезой сидящих.Свидясь с друзьями и все рассказав о случившемся с ними,Громко они зарыдали, их воплем весь дом огласился.Близко ко мне подошедши, богиня Цирцея сказала:«Царь Одиссей, многохитростный муж, Лаэртид благородный,Все вы свою укротите печаль и от слез воздержитесь;Знаю довольно я, что́ на водах многорыбного моря,Что́ на земле от свирепых людей претерпели вы, — гореБросив теперь, наслаждайтесь питьем и едою, покудаВ вашей груди не родится то мужество снова, с которымНекогда в путь вы пустились, расставшись с отчизною милой,С вашей суровой Итакою. Ныне в бессилии робком,Все помышляя о странствии бедственном, сердце весельюВы затворяете, — были велики страдания ваши».Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем.С тех пор вседневно, в теченье мы целого годаЕли прекрасное мясо и сладким вином утешались.Но когда наконец обращеньем времен совершен былКруг годовой, миновалися месяцы, дни пролетели,Спутники все приступили ко мне с убедительной речью:«Время, несчастный, тебе о возврате в Итаку подумать,Если угодно богам, чтоб спаслись мы, чтоб мог ты увидетьСветло-богатый свой дом, и отчизну, и милых домашних».Так мне сказали, и я покорился им мужеским сердцем.Весело весь мы тот день до вечернего позднего мракаЕли прекрасное мясо и сладким вином утешались.Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная.Спутники все предались в потемневших палатах покою.Я ж, возвратяся к Цирцее, с ней рядом на ложе роскошномЛег, и колена ее обхватил, и богине, склонившейСлух свой ко мне со вниманием, бросил крылатое слово:«О Цирцея, исполни свое обещанье в отчизнуНас возвратить; сокрушается сердце по ней; в сокрушеньеСпутники все приступают ко мне и мою раздираютДушу (когда ты бываешь отсутственна) жалобным плачем».Так говорил я, и так, отвечая, сказала богиня:«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,В доме своем я тебя поневоле держать не желаю.Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнутьВ область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там.Разум ему сохранен Персефоной и мертвому; в адеОн лишь с умом; все другие безумными тенями веют».Так говорила богиня; во мне растерзалося сердце;Горько заплакал я, сидя на ложе; мне стала противнаЖизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долгоРвался, и долго, простершись на ложе, рыдал безутешно.Но напоследок, богине ответствуя, так я сказал ей:«Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет?В аде еще не бывал с кораблем ни один земнородный».Так вопросил я богиню, и так мне она отвечала:«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,Верь, кораблю твоему провожатый найдется; об этомТы не заботься; но, мачту поставив и парус поднявши,Смело плыви; твой корабль передам я Борею; когда жеТы, Океан в корабле поперек переплывши, достигнешьНизкого брега, где дико растет Персефонин широкийЛес из ракит, свой теряющих плод, и из тополей черных,Вздвинув на брег, под которым шумит Океан водовратный,Черный корабль свой, вступи ты в Аидову мглистую область.Быстро бежит там Пирифлегетон в Ахероново лоноВместе с Коцитом, великою ветвию Стикса; утес тамВиден, и обе под ним многошумно сливаются реки.Слушай теперь и о том, что скажу, не забудь: под утесомВыкопав яму глубокую, в локоть один шириной и длиною,Три соверши возлияния мертвым, всех вместе призвав их:Первое смесью медвяной, другое вином благовонным,Третье водою и, все пересыпав мукою ячменной,Дай обещанье безжизненно-веющим теням усопших:В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертвуИм принести и в зажженный костер драгоценностей многоБросить, Тиресия ж более прочих уважить, особоЧерного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.После (когда обещание дашь многославным умершим)Черную овцу и черного с нею барана, — к ЭребуИх обратив головою, а сам обратись к Океану, —В жертву теням принеси; и к тебе тут немедля великойПридут толпою отшедшие души умерших; тогда тыСпутникам дай повеленье, содравши с овцы и с барана,Острой зарезанных медью, лежащих в крови перед вами,Кожу, их бросить немедля в огонь и призвать громогласноГрозного бога Аида и страшную с ним Персефону;Сам же ты, острый свой меч обнаживши и с ним перед ямойСев, запрещай приближаться безжизненным теням усопшихК крови, покуда ответа не даст вопрошенный Тиресий.Скоро и сам он, представ пред тобой, повелитель народов,Скажет тебе, где дорога, и долог ли путь, и успешно льРыбообильного моря путем ты домой возвратишься».Так говорила она; той порой златотронная ЭосВстала; богиня, в хитон и хламиду меня облачивши,Светлосеребряной ризой из тонковоздушныя тканиНежные плечи одела свои, золотым драгоценнымПоясом стан обвила и покров с головы опустила.Я же, чертоги ее перешедши, товарищей верныхВсех разбудил и, приветствие каждому сделав, сказал им:«Время, друзья, вам от сладкого сна пробудиться, покиньтеЛоже; пойдем; нас богиня сама побуждает к отъезду».Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем.Но и оттуда не мог я отплыть без утраты печальной:Младший из всех на моем корабле, Ельпенор, неотличныйСмелостью в битвах, нещедро умом от богов одаренный,Спать для прохлады ушел на площадку возвышенной кровлиДома Цирцеи священного, крепким вином охмеленный.Шумные сборы товарищей, в путь уж готовых, услышав,Вдруг он вскочил и, от хмеля забыв, что назад обратитьсяДолжен был прежде, чтоб с кровли высокой сойти по ступеням,Прянул спросонья вперед, сорвался и, ударясь затылкомОземь, сломил позвонковую кость, и душа отлетелаВ область Аида. Тем временем спутникам так говорил я:«Мыслите, верно, друзья, вы, что в милую землю отчизныМы возвращаемся? Путь нам иной указала Цирцея:В царстве Аида, где властвует страшная с ним Персефона,Душу Тиресия фивского должен сперва вопросить я».Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце,Пали на землю они, в исступлении волосы рвали,Всё понапрасну — от слез и от воплей нам не было пользы.Все к своему кораблю, на песчаном стоявшему бреге,Вместе пошли мы, печальные, льющие слезы обильно.Тою порою на брег привела чернорунную овцуС черным бараном Цирцея и, там их оставя, меж намиТихо прошла, невидимая… Смертным увидеть не можноБога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим.

Песнь одиннадцатая