Читаем без скачивания Грузия. Этнические чистки в отношении осетин - Алексей Маргиев

Митарби ближе других сел расположено к Боржоми, сюда чаще наведывались грузины. В общей сложности 43 „КамАЗа“ добра вывезли из села. Мы с той соседкой нашли машину, заплатили вдвоем все, что у нас оставалось. Свекровь не хотела ехать, стеснялась – больная, лежачая. Ее пришлось оставить у старика-брата в Боржоми, а через два месяца они увезли ее в Ставрополь к родственникам, там она и умерла.

Не хочу ли я вернуться обратно? После всего этого?! В прошлом году к нам часто приезжала Зента Бестаева, министр по беженцам Грузии, долго уговаривала нас вернуться. Все же уговорила Плиевых и Кумаритовых. Всего четыре семьи. В их домах жили грузины, поэтому они сохранились. Дома им отремонтировали. Дали им по одной корове, пять кур, посуду, мебель, даже зубные щетки. Но все они вернулись обратно сюда».

В августе 2004 года в Митарби вернулись первые пять семей из запланированных 25. Возвращение оставшихся двадцати ожидалось в сентябре, но было отложено. При этом З. Бестаева утверждала, что желающих вернуться в Грузию много, но их удерживает отсутствие жилья и инфраструктуры. На самом деле случай с Митарби показателен в том смысле, что для вернувшихся туда были созданы тепличные по сравнению с другими условия. Но этот опыт показал несостоятельность попыток решить проблему репатриации в отрыве от других составляющих этого процесса. Основой для решения вернуться должны стать не уговоры З. Бестаевой, а реституция и полная компенсация потерянной собственности. После чего беженец должен сам принять решение, как ему быть дальше.

История № 10. Почему я вернулся?

Кумаритов Ибрагим Ильич из с. Б. Митарби. Вернулся в Грузию по президентской программе, но приехал обратно в Северную Осетию. Сейчас живет в поселке Ирыкау близ Владикавказа. Почему он согласился вернуться?

«Грузинским языком владею прекрасно. У меня много родственников-грузин, невестка – грузинка. Две мои дочери замужем за грузинами в Митарби. Вся моя большая семья – я, жена, мать, два сына, невестка и внучка – жили вместе в Митарби. Все работали в совхозе. У нас был большой деревянный дом, большой огород. Закупили стройматериалы, собирались строить новый дом, побольше. Хозяйство бьто тоже немалое: 11 голов крупного рогатого скота, 25 – мелкого, много птицы, свиней. Машина быта – „ГАЗ-69“. Жили в достатке, продавали на базаре сыр, шерсть и всякую живность. Когда жить с грузинами стало невозможно даже мне, несмотря на близкую грузинскую родню, другим тем более там нельзя было оставаться. Я ничего не успел вывезти, все разграбили, растащили. Уехали мы ни с чем, даже документы потерял.

Приехав сюда, я сразу понял, что долго мне не протянуть. Дело не в том, что жили по турбазам да чужим углам. У меня астма. Самое подходящее для меня место на всей земле – мое родное село Митарби, где я дышал и чувствовал себя человеком. А здешний воздух не для меня, как я выдержал столько лет? Я согласился вернуться туда, чтобы вдохнуть еще раз нашего воздуха. Честно говоря, я думал заодно получить обратно свой дом и оформить его на дочь, а потом приехать обратно сюда, да и умереть здесь.

Зента Бестаева повезла нас в Митарби, а там нас уже ждал М. Саакашвили с толпой журналистов, сказал речь. В моем доме жил какой-то грузин, его сразу выпроводили, отремонтировали все сверху донизу. Я сразу получил паспорт и грузинское гражданство, как исключение, по указу Саакашвили. Обещали дать и денег – 5 тыс. долларов, но дали 4 тыс. лари (около 2 тыс. долларов. – И. К.), и то через месяц. Дали самую необходимую мебель, корову с теленком. В селе в это время даже свет бът, чему местные жители-грузины очень удивлялись. Я был рад тому, что могу дышать, там я был совершенно здоров. Какая быта атмосфера? Вроде все хорошо, но не знаешь, когда это прекратится, и все время ждешь неприятностей. Оформить дом мне не удалось, я пытался даже продать его и остался там до декабря. Свет, кстати, очень скоро перестали давать, дорог зимой совсем нет. Жить там сейчас очень трудно. Я вернулся обратно, оставив в доме родственницу. Перезимовал здесь, а теперь опять эта духота началась, и мне снова захотелось туда – отдохнуть от своей болезни и проведать дом. Но паспорт у меня пропал еще в 1991 году. В прошлом году я пересекал границу с удостоверением беженца, теперь его отобрали, а с грузинским паспортом меня уже не пропустят через границу. Получить российский паспорт мне пока не удалось. Я не знаю, удастся ли мне еще поехать когда-нибудь. Сейчас все вместе живем здесь, в этом домике: я, моя 92-летняя мать, мой неженатый сын и моя сестра.

Кто еще вернулся в Митарби? Я лучше не буду называть их. Нас и так называют предателями. Там сейчас одна семья. Они повезли детей на лето отдохнуть и скоро вернутся. Детям пора в школу, да и тяжело там теперь, все какое-то чужое».

Кстати, Ибрагим Кумаритов справедливо подчеркнул, что «потерял не одну корову», то есть возмещенный ущерб был неравноценен тому имуществу, которое потеряли беженцы. Каждый из них, не задумываясь, с крестьянской точностью может перечислить до мелочей все, чего лишился.

Джигкаева-Плиева Любовь Джамболовна из с. Гуджарет Боржомского района рассказывает о потерянном имуществе: «Большой кирпичный дом, четыре комнаты по 25 кв. м. Грузины потом сняли жесть с крыши и покрыли ее шифером. Летом в нем живут грузины, зимой дом пустует. В хозяйстве было четыре коровы, 35 овец, четыре свиньи, 12 поросят, куры, гуси – около 100 штук, несушки. Один раз в неделю ездила в Боржоми на рынок, продавала сыр по 3 рубля за кг (осетинки продавали дешевле, чем другие), кур, поросят, телят. Каждую весну продавала по 12–13 ягнят. Сено заготавливали сами, сначала для колхоза, потом уже для себя. У некоторых были машины – „УАЗы“, „Москвичи“. Если здоровье позволяло, люди трудились и жили хорошо. Жила в одном доме с двумя сыновьями, невесткой и тремя внуками-школьниками.

Сначала в селе закрыли среднюю школу, где учились на осетинском и русском. В сентябре 1990 года дети в школу уже не пошли, учителя разъехались. Было всего две школы – в Гвердисубани и Гуджарети. Некоторые повезли детей во Владикавказ, устроили их у родственников, они там ходили в школу. Другие просто не учились. Мои тоже уехали и увезли детей. Я осталась присматривать за домом. В апреле грузины начали приезжать в село. Первый раз пришли пять человек, вошли в дом, наставили автомат. Потребовали деньги, оружие, оскорбляли, кричали. Я потом сразу поехала в п. Цагвери искать себе попутчика, вернулась только утром и смотрю: грузины затолкали в машину местных осетин, погрузили кое-какой скарб и повезли в Цагвери, там высадили, сказали, чтобы убирались. Я с тремя женщинами села в поезд в Боржоми и уехала в Тбилиси, оттуда во Владикавказ. Жила в пансионате „Редант“ пять лет, с тех пор живу здесь, комнату получила невестка, которая устроилась на завод. Жили впятером, потом получили вторую комнату».

Люба жалуется, что не может привыкнуть к общежитию: грязно, тесно, шумно и убого. Моральные страдания сильней физических. Три старших брата Любы погибли на фронте в Великую Отечественную. «За что?» – спрашивает она. Грузинского не знает совсем: училась в школе по-осетински. Ей повезло: это был последний выпуск на осетинском, потом все осетинские школы в Грузии перевели на грузинский язык, и дети, не зная даже алфавита, получали фиктивное среднее образование. Вернется ли, если создадут условия? «Господи, нет, конечно! Как возвращаться к врагам?»

Отказ беженцев возвращаться имеет конкретное объяснение: между положением беженцев среди своих и положением бесправных нищих среди чужих они выбрали первое, поскольку статус беженца преодолим. Жизнь можно начать и с нуля при поддержке близких людей. А вот что ждет там, откуда их изгнали всего 14 лет назад:

• отсутствие гражданства: они уже не граждане этой страны, большинство из них получили российское гражданство. Конституция же Грузии (статья 12.2) не допускает двойного гражданства, и только президент правомочен своим указом предоставить грузинское гражданство в особых случаях. Он предоставил его 25 семьям, согласившимся вернуться в Митарби. Но у других желающих вернуться таких гарантий нет. Они не могут получить гражданство автоматически, если покинули страну до декабря 1991 года. Жителям Северной Осетии очень трудно получить свои юридические документы, оставшиеся в Грузии (паспорта, свидетельства о рождении, о браке, трудовые книжки), чтобы подать заявления на получение гражданства перед возвращением. В проекте закона о реституции 2000 года говорится о возможности восстановить права беженцев на получение гражданства, то есть вынужденные переселенцы, проживающие в Северной Осетии, должны получить разрешение на двойное гражданство. Но в законопроекте 2004 года об этих правах уже не упоминается;

• отсутствие перспективы получить работу: уровень безработицы в Грузии очень высок. Осетинам найти работу, не зная грузинского языка, будет нелегко. К тому же, именно национальность часто была основанием для их увольнения с работы. В условиях сильнейшей конкуренции за рабочие места осетины, конечно, окажутся в проигрышном положении даже на самых непрестижных видах работы – скажем, уличной торговли;