Читаем без скачивания Бомба для империи - Евгений Сухов

При повторном рассмотрении оставшихся одиннадцати задержанных женщин в подозрении, что они и есть Марты Гинсбург, были исключены еще три. Одна – потому как у нее оказалась деревянная нога, а разыскиваемая Марта имела обе ноги целые. Вторая – потому, что имела комплекцию трех Март и совершенно не подпадала под описание разыскиваемой преступницы. А третья, отпущенная на все четыре стороны, являлась известной харьковской «горизонталкой», красоткой полусвета Зи-Зи, то бишь Зинаидой Яковлевной Ковшовой, которую в городе многие знали весьма близко, в том числе и сам помощник полицеймейстера. Стало быть, под подозрением осталось восемь женщин, с которыми надлежало разбираться уже более детально.

Все они были доставлены в городское полицейское управление для выявления личности.

Первую из восьмерых звали Амалией Краух. С ее слов, было ей двадцать четыре года. Служила девица в оперном театре на Полтавском шляхе и к противуправительственнным тайным сообществам не имела никакого касательства. Когда личность ее была подтверждена, она была отпущена с извинениями.

– Мне до ваших извинений начхать, – заявила девица с сильным малоросским акцентом и удалилась, гордо вскинув гривастую голову.

Осталось семь.

Очень похожую по описанию на разыскиваемую Марту Гинсбург звали Наталией Георгиевной. Год назад она закончила Мариинскую гимназию на Рымарской улице, в которой готовили домашних наставниц и добропорядочных жен, и вот-вот должна была стать воспитательницей двух девочек-погодок у дворян Бутаковых. При проверке документов оказалось, что Наталии неполных восемнадцать лет и что удостоверить ее личность может ее бабушка Прасковья Ильинична Рахманинова и соседи по дому.

Свидетели были вызваны и под присягой признали в Наталии Георгиевне Наталию Георгиевну. Она также была отпущена с принесением извинений лично от полицеймейстера. Что не помешало потом дворянам Бутаковым отказаться от услуг Наталии Георгиевны под каким-то незначительным предлогом.

– Нам не нужно политически неблагонадежных воспитательниц, – заявила Наталии Георгиевне мадам Бутакова, когда девушка пыталась все же прояснить причину отказа.

– Но они же отпустили меня, – попыталась возразить Наташа, после чего получила недвусмысленный ответ, завершивший прения сторон:

– А в следующий раз посадят.

Осталось шесть.

За двумя из них, Екатериной Громовой и Елизаветой Пьецух, пришли их мужья, прознавшие про задержание, потому как город Харьков, несмотря на статус губернского города, все равно что большая деревня, и дурные новости по нему разносятся ежели не с быстротой молнии, то уж с быстротой полета пушечного ядра уж точно. Хотя и претерпевают по дороге изменения, порою кардинальные. На прошлой неделе, к примеру, владелец бакалейной лавки близ кирхи Бруно Косталевич выпорол своего сына Янека за то, что тот упер из кассы магазина трешницу и истратил ее в публичном доме мадам Кац. Когда сия весть пролетела несколько кварталов, она звучала так:

«Бруно Косталевич выбил у своего сына передние зубы за то, что тот заразил его французской болезнью».

Когда дошла до конца города, то звучала следующим образом:

«Янек Косталевич убил топором своего отца, владельца бакалейной лавки, что у кирхи, за то, что тот отбил у Янека его невесту, Соломониду Крузенштерн, и спал с ней».

Сколько потом ни старалась модистка Соломонида Крузенштерн доказать, что она не спала ни с каким бакалейщиком и не являлась невестой его сына, у нее ничего не вышло. Напротив, все ее оправдания воспринимались знакомыми ей жителями Харькова как подтверждение случившегося. В конце концов, за Янеком явилась полиция, а Соломонида Крузенштерн была вынуждена покинуть Харьков и найти себе пристанище в каком-то заштатном городишке неподалеку.

Так вот, Громов, что пришел за своей супругой Екатериной, задержанной по подозрению, что она – не она, а ярая революционерка Марта Гинсбург, служил в уголовном департаменте Судебной палаты. Ему поверили на слово.

– Это ваша законная супруга? – спросил его полицеймейстер, указывая на Екатерину.

– Да, – убито ответил Громов.

– Ступайте с миром, – махнул рукой полицеймейстер и обратил взор на другую женщину.

Пьецух, супруг Елизаветы, весьма обеспокоенный тем, что его половина задержана полицией, пришел с крепко подкованным в юридическом плане присяжным поверенным Адамом Лаишевичем Каспером. Очевидно, за Елизаветой Пьецух, в девичестве Кроненберг, водились кое-какие грешки вроде чтения запрещенной литературы и участия в женских «просветительских» кружках. Однако на данный момент эта тема полицеймейстера с его помощником не интересовала, и мадам Пьецух, после подтверждения личности ее мужем и Адамом Каспером, была отпущена (правда, она все же, на всякий случай, была взята полицеймейстером на заметку).

Осталось четыре. Просеивание продолжалось.

Первой из четверки была опрошена некая девица по имени Марфа Филипповна Кадкина, мещанка двадцати двух лет. Она была не местной, недавно, по ее словам, приехавшей в Харьков из Богодухова, и знакомствами здесь еще не обзавелась. Исключая, правда, одного молодого человека, студента механического отделения Технологического института. Звали молодого человека Гришей.

– А как фамилия этого студента? – спросил Кадкину помощник полицеймейстера.

– Не знаю, – ответила Марфа.

– Отчество?

– Не знаю.

– А где он проживает, вы тоже не знаете? – не без сарказма спросил помощник полицеймейстера.

– Тоже не зна-аю, – едва не плача, ответила Кадкина.

– Но он точно студент Технологического института? – продолжал допытываться помощник полицеймейстера, удивляясь беспечности приезжей девицы и оставляя ее во всевозрастающем подозрении.

– Да.

– Механического отделения?

– Да, – подтвердила Кадкина. – Он сам так сказал.

– Хм, – произнес помощник полицеймейстера. – Что ж, придется искать вашего студента.

Отделений в Технологическом институте было всего два – механическое и химическое, – но то, что этот Гриша сказал, еще не являлось фактом. Молодые люди частенько склонны преувеличивать, чтобы понравиться прехорошенькой барышне.

– А как он выглядит?

– Ну, такой…

Кадкина сделала неопределенный жест.

– Ясно, – сказал помощник полицеймейстера и начал задавать обычные дознавательские вопросы…

– Где вы познакомились?

– На Технологической улице.

– Как вы там очутились?

– Случайно.

– Когда произошло знакомство?

– В конце июня, день точно не помню.

– Июня, не июля?

– Июня, – более-менее твердо ответила девица.

– Сколько раз вы виделись с ним?

– Два раза.

– Когда вы виделись с ним второй раз?

– В конце июня, на следующий день после знакомства.

– И больше не виделись?

– Нет, – кажется, она всхлипнула.

– Почему?

– Он исчез.

– Что значит – исчез? – вопросительно посмотрел на подозреваемую помощник полицеймейстера.

– Ну, пропал.

– Что значит – пропал?

– Исчез…

– О-о, – вырвалось у помощника полицеймейстера. – А поточнее вы не можете сказать?

– Ну, я его больше не видела. Мы собирались с ним встретиться в Театральном сквере. Но он не пришел.

Теперь она всхлипнула уже явно и открыто.

– То есть на свидание в Театральном сквере он не явился, и вы больше его не видели? – задал уточняющий вопрос помощник полицеймейстера.

– Не видела.

– А вы пытались его разыскать?

– Нет, не пыталась, – ответила Марфа как-то неуверенно. Возможно, искать-то она и не пыталась, но еще не факт, что не хотела его искать…

– Почему?

– Из женской гордости.

Помощник полицеймейстера посмотрел на Марфу Филипповну, но промолчал. Хотя, похоже, он собирался сказать что-то не очень галантное. Потом спросил:

– Этот Гриша, он высокий, низкий, среднего роста?

– Высокий, – ответила Кадкина.

– Цвет глаз?

– Карие.

– Лицо – круглое, овальное?

– Овальное.

– Усы, бороду носит?

– Нет. Он бритый.

– Хорошо. Национальность?

– Что?

Помощник полицеймейстера снова немного помолчал, очевидно, подавляя в себе вспыхнувшее раздражение. Ведь полицианты не должны проявлять при дознании эмоций личного характера. Ни негативных, ни положительного свойства, так как это мешает быть объективными и беспристрастными и вообще недозволительно для человека на государевой службе.

– Он кто: русский, хохол, татарин, еврей?

– Кажется, русский.

– Кажется или точно?

– Точно. Кажется…

Мама родная, как же трудно с этими девицами…

– У него имеются какие-либо особые приметы?

– Что?

– О-о… – снова беспомощно протянул помощник полицеймейстера. – Есть у него родимые пятна, шрамы, родинки?

– Нет, – как-то слишком быстро ответила Марфа.

– Нет? – переспросил полициант.