Читаем без скачивания В Иродовой Бездне. Книга 2 - Юрий Грачёв

Глава 6. Лютеране

Лева так же, как и брат-латыш, очень хотел иметь хотя бы часть Евангелия. Однако достать его не было никакой возможности, Написать матери, чтобы она выслала Евангелие, Лева не решался, так как знал, что оно наверняка пропадет. Все посылки, прежде чем выдать заключенному, вскрывались в его присутствии. Все «неположенное» отбиралось, а Евангелие относилось к неположенному.

Однажды брат-латыш сообщил Леве, что в соседний барак поместили только что прибывших с этапом братьев-лютеран — немцев. В тот же вечер юноша пошел знакомиться с ними. В углу на нарах он увидел трех благообразных старичков с небольшими бородками. Лева поздоровался и представился, что он верующий брат. Один из старичков, улыбнувшись в ответ, сказал:

— Мы сами лютеране и находимся на верном пути.

— А я евангельский христианин-баптист, — ответил Лева. — И тоже нахожусь на самом верном пути.

— Да, да, — заключил другой старичок. — Мы все находимся на верном пути, хотя по некоторым вопросам наши взгляды и не совпадают.

Побеседовали о том, кто за что и как попал в заключение, а затем Лева спросил, нет ли у них Евангелия.

— Евангелия нет, но Библия у нас всегда с собой, — вступил в разговор третий и, порывшись в мешке, достал маленькую Библию на немецком языке.

— Вы знаете немецкий? — спросил он, подавая Библию Леве.

— О нет, увы! Учил в школе немного, да забыл.

Юноша полистал страницы книги, но прочесть ничего не смог. Второй раз оказался он в таком положении и снова пожалел, что с детства не изучал, как следует, немецкий язык, хотя возможность Заметив на лице Левы растерянное выражение, старичок сказал ему:

— Приходите ко мне каждый вечер после работы и мы вместе будем читать и переводить Евангелие.

Лева обрадовался. Ведь он будет не только читать Евангелие, но и одновременно изучать немецкий язык. Как говориться две горошки — на ложку. Несколько дней Лева ходил к старичку, и они вместе читали Евангелие. Старичок учил Леву читать и переводил. Но в жизни все меняется и иногда очень быстро. Старичков лютеран отправила куда-то в другое подразделение, и на этом учение Левы закончилось.

Глава 7. Труд, голод, холод

Так хотелось тепла и солнца, но зиме, казалось, не будет конца. Страшные морозы чередовались с не менее свирепыми вьюгами, но, несмотря на непогоду, заключенные выстроили целый квартал двухэтажных домов. Дома обнесли высоким проволочным забором, установили вышки для часовых и решили перевести туда несколько бригад заключенных — образовать лагерное подразделение. В это подразделение должна была войти и Левина бригада.

С братом-латышом пришлось распрощаться. Это было трогательное прощание. Латыш только что получил из дома посылку и, как Лева ни отказывался, вручил ему сахар и кусочек сала. Сразу же после работы бригаду Левы повели в новое подразделение. (Вещи были упакованы заранее и перевезены на лошадях.)

Проволочный забор, окружавший лагерь, создавал зону. Свет в двухэтажных домах, казалось, говорил о заботе начальства о быте заключенных. Бригадиры распределили дома между собою, и Лева, а с ним еще несколько человек из бригады оказались в уютной двухкомнатной квартире. В ней была печь и стояли так называемые топчаны.

— Ну, теперь заживем! — радовались заключенные. «Зажить», однако, сразу не удалось. В помещении стоял такой же мороз, как на улице. Попытались разжечь уголь и дрова в печи, но из этого ничего не вышло: дым шел не в трубу, а в комнаты. Кричали, шумели, но поделать ничего не смогли. Так и пришлось распроститься с надеждой растопить печь. Или заключенные-печники клали эти печи недобросовестно, или же печи так промерзли, что не поддавались обогреву. Тяги не было никакой.

Это была такая ночь, которую Лева запомнил на всю жизнь. Мороз, как на улице — сорокаградусный. Кутаясь на топчане, не вынимая ног из валенок, закроешься в бушлат, чтобы дышать только закупоренным воздухом, и все стынет, замерзает… Холод, страшный холод… — вспоминал потом о ней Лева.

Так и промучились заключенные на новом месте всю ночь, а наутро их погнали в столовую. Там с приготовлением пищи тоже было не все благополучно, и напоили их только кипятком. Горячую же пищу обещали привезти прямо на производство. А мороз в тот день выдался, как говорится, знатный. Ноги в валенках коченели, и Лева, чтобы не обморозить пальцы и как-нибудь согреть ноги, то и дело бил носками валенок о бревна. Какая уж тут, в подобных условиях, была производительность труда!

Наконец, привезли суп в термосах, но мисок не было. Взамен мисок — железные бачки, те самые, в которых заключенные обычно моются в бане. Жидкий, как вода, гороховый суп разлили по этим бачкам. Вокруг каждого с ложками в руках сгрудилось человек десять, по команде они дружно заработали ложками, поспешно черпая горячую баланду.

Это было захватывающее зрелище, но слишком грустное. Лева вместе со всеми набросился на баланду… Его подгонял ужасный голод. Юноша едва успел произнести перед пищей обычное:

— Господи, благослови!

Тарелок, чашек начальство так и не достало, и все время, которое Лева прожил в этом пункте, ему приходилось питаться из общих железных тазов.

Когда после работы вернулись в лагерь, то печи уже были отремонтированы. Их прочистили и затопили. Стало очень тепло и приятно. Можно было сбросить ватный бушлат, ватные брюки и почувствовать себя хоть на миг человеком.

В печку была вмонтирована плита с духовкой, и Лева тут же начал готовить на ней вкусные вещи. Он брал ломоть хлеба, посыпал его сахарным песком — подарок брата-латыша — и клал в духовку. Сахар плавился, хлеб немного поджаривался, и получалось нечто вроде пряника или сладкой гренки. Пример Левы оказался заразительным: остальные стали делать то же. Сахар и сало, которые дал Леве брат-латыш, были съедены в тот самый теплый зимний вечер вместе со всеми жильцами комнаты. Так заключенные отпраздновали свое «новоселье».

А холод крепчал, и ветер усиливался. Бригады вольных плотников перестали выходить на работу. Тогда начальство собрало заключенных и объявило штурм строительства. Были вывешены плакаты-призывы, что ни морозы, ни бураны не должны остановить работы — «Выполним и перевыполним нормы!»

Ударный труд был чреват несчастными случаями. Устанавливая щиты на крышах двухэтажных домов, плотники были в особой опасности: ветер рвал все из рук — и один из зэков, упав с крыши, разбился.

Леву бригадир послал крыть щепою крыши строящихся домов. О, если бы это было летом! Работа сама по себе нетрудная, было бы и приятно, и полезно, загорая на солнце, прибивать щепу к крыше щитов. Но теперь!.. Ветер рвет щепу из рук, пальцы коченеют от холода, становятся, как деревянные, а надо крыть, прибивая эту щепу, — таково задание. Лева мучительно страдал, замерзая на крыше. Пальцы на руках опухли, на ногах — болели, а большой палец на правой ноге совсем раздулся. Но нужно было работать, выполнять норму…

«Воспитательная часть лагеря непрерывно поучала, мол заключенные должны испытывать чувство гордости от сознания, что им доверили участие в столь великом строительстве, что только трудом они могут «искупить свою вину». И люди трудились, и честно трудились. Только воры да видавшие виды уголовники-рецидивисты по-прежнему считали, что лучше отсидеть в кондее, чем потерять на такой работе здоровье.

Бригадир видел, что Лева работает добросовестно и относился к нему хорошо. Понемногу он стал учить юношу плотницким работам. Лева уже умел настилать полы, подгонять доски, а однажды ему дали такую работу, от которой отказался вольнонаемный: с помощью трафаретов наносить масляной краской номера на вновь выстроенных домах. На морозе стыли не только руки, краска становилась такой густой, что ею невозможно было писать. Но Лева писал. То и дело бегал в «подогревалку» — отогревать пальцы и краску, а потом снова шел на свирепый мороз писать номера.

Бригадники стали замечать, что Лева — другой человек, не похожий на них, и скоро всем стало ясно, что он верующий христианин. Его веру никто не ставил юноше в вину, наоборот, не только старики, но и молодежь относились к нему хорошо, знали, что Лева лишнего слова не скажет, никого не осудит, всегда чем-нибудь постарается помочь.

Но вот, наконец, повеяло теплом. Казалось, еще немного — и наступит весна. Однако вскоре завернул такой холод и разразился такой буран, что создалось впечатление, будто природа вовсе забыла о весне. В одну из страшных ветреных ночей, когда сыпал особенно густой снег, в соседней квартире, где помещалась часть Левиной бригады, царило непрерывное оживление. Сосед юноши шепнул ему на ухо: «Собирается побег».

Среди арестантов в соседней квартире был летчик. Он, тяжело переживавший заключение, и явился инициатором побега. Его участники запасли хлеб (прочие заключенные делали вид, что они ничего не знают), и в ту самую ночь, когда вьюга прямо-таки сбесилась, захватив одеяла, полезли через сугробы к зоне. Ветер выл, снег слепил глаза. Накинув одеяла на проволоку изгороди, они перемахнули через нее и исчезли в снежных вихрях. Исчезли бесследно.