Читаем без скачивания Железное золото - Пирс Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пристально смотрю на эту женщину. Она была тенью моей жизни с тех самых пор, как шестнадцать лет назад я в простой каменной комнате забил насмерть ее любимого сына.
– Что это значит? – негодует Мустанг, поднимаясь с трона, чтобы казаться выше.
Танцор не отступает.
– Это Юлия Беллона, – говорит он, перекрывая нарастающий шум. – Она принесла послание от Повелителя Праха.
– Сенатор!.. – Мустанг вспыхивает от гнева и резко делает шаг вперед. – Это не ваша компетенция! Иностранная дипломатия – прерогатива правительницы! Вы переходите все границы!
– Как и ваш муж – но разве вы одернули его? – парирует Танцор. – Выслушайте ее. Возможно, вы найдете ее сообщение занимательным.
Сенаторы громко выражают свое желание выслушать Юлию. Меня захлестывает страх. Я знаю, что она скажет.
Мустанг очутилась в ловушке. Она смотрит на женщину сверху вниз – никого, кроме них, не осталось из двух великих золотых домов, уничтоживших друг друга в ходе распри. Только Кассий – если, конечно, он все еще жив.
– Говори, что тебе велено сказать, Беллона.
Юлия взирает на Мустанга с крайним отвращением. Она не забыла, как Мустанг села за их стол вместе с Кассием, а потом отвернулась от них.
– Узурпатор! – произносит она, отказываясь использовать почтительное обращение к Мустангу; ее взгляд устремлен на сенаторов с аристократическим презрением. – Я проделала путь протяженностью в месяц, чтобы предстать перед тобой. Буду говорить просто, чтобы ты поняла. Повелитель Праха устал от войны. От вида городов, превращенных в развалины. – Она продолжает, невзирая на протестующие крики. – Во время осады Меркурия на «Утреннюю звезду» к вашему… военачальнику были направлены эмиссары, в том числе и я. – Она свирепо смотрит на меня. – Мы просили перемирия. Он ответил Железным дождем.
– Перемирия? – шелестит Мустанг.
– А почему вы просили перемирия? – подсказывает Танцор, перекрывая шепотки сенаторов.
– Повелитель Праха и военный совет Сообщества желал обсудить условия…
– Какие условия? – нажимает Танцор. – Говори ясно, золотая.
– А что, Жнец вам не сказал? – Она смотрит на меня и улыбается. – Мы предложили прекратить огонь, чтобы обсудить условия постоянного и прочного мира между восстанием и Сообществом.
11. Дэрроу
Слуга народа
В зале хаос: сенаторы потрясают кулаками, мельтешат тоги. Лишь черные не двигаются. Сефи с нейтральным видом следит за происходящим; лицо ее, как обычно, непроницаемо.
Мустанг в ярости поворачивается ко мне:
– Это правда?
– Он никогда не хотел мира, – холодно говорю я.
Севро раскачивается на своем стуле – изо всех сил старается сдержаться, чтобы не удавить Юлию прямо посреди Форума.
– Но он прислал эмиссаров?
– Он подослал провокаторов. Ее и Асмодея. Я не клюнул на эту уловку, и она не заслуживает того, чтобы сенаторы тратили на нее время.
Мустанг не верит собственным ушам.
– Дэрроу…
– Асмодей был у тебя на корабле, и ты не сообщил нам об этом? – изумленно спрашивает Танцор.
Кто-то предал меня. Кто-то из упырей. Откуда еще он мог узнать?
– Дальше ты скажешь, что в вашей кают-компании побывал сам Рыцарь Страха.
Я впиваюсь взглядом в Танцора:
– Повелитель Праха сжег Рею. Он сжег Новые Фивы. Он сожжет все до единого города, лишь бы отвоевать Луну. Он желает вернуть дом, который мы у него отняли.
Танцор качает головой:
– Ты не имел права.
Караваль и те медные, что подбадривали меня, переглядываются с нерешительностью. Мустанг, опустившаяся на трон, больше не делает попыток подняться – да и что она может сказать? Любые возражения правительницы отметут – решат, что жена защищает мужа. К тому же могут обвинить и ее. Если сенаторы подумают, что она была в курсе, ей объявят импичмент, а то и что похуже. Именно поэтому я и скрывал от нее правду. Моя звезда падает. Если Мустанг попытается удержать ее, то может пасть вместе с ней. Лучше молчи, любовь моя. Надо затянуть эту игру. Я слишком хорошо понимаю, что бороться нет смысла. Какая-то сенаторша-алая вскакивает с места и бросается ко мне. На мгновение мне кажется, что она хочет сказать что-то в мою защиту. Но она плюет мне под ноги.
– Золотой! – бросает она.
Вульфгар пробирается вперед, чтобы никто больше не вздумал нарушать протокол.
Я много лет ждал этого дня, но республика становилась все сильнее, а он так и не наступал. И я, наверное, обманул себя, думая, что он уже не настанет. Но вот это случилось, и теперь я чувствую, как вокруг закипает слепая ненависть, и вижу безжалостные объективы камер наверху, на смотровой площадке. И понимаю, что мне не хватит слов, чтобы кого-то в чем-то убедить. Благородные ведущие новостей будут ханжески подвергать разбору каждое решение, каждую тайну, каждый грех и транслировать это по планетам якобы из чувства долга, наслаждаясь моральным кровопролитием, разгрызая мои кости, ломая их ради костного мозга рейтингов и подпитывая аппетит стервятников к сплетням. Я не удивлен, но сердце мое разбито. Не хочу быть злодеем. Вульфгар оглядывается, и в его глазах я вижу жалость, словно ему хочется увести меня отсюда, избавить от этого публичного шельмования. Севро в гневе вскакивает.
– Ах ты, гребаный вероломный крысеныш!.. – кричит он Танцору.
– Как мы можем доверять тебе армию, – глубоким, низким голосом говорит Танцор, – если ты не подчиняешься сенату? Если ты лжешь народу? – Он не дает мне времени ответить. – Братья и сестры, в нашей республике нет места ни военным диктаторам, ни тиранам. Они – смерть для демократии. Семьсот лет рабства свидетельствуют об этом! Но тирания никогда не возникала на пустом месте. Она назревала медленно, пока лидеры Земли наблюдали за этим, опустив руки. Пора выбрать, как будет править наша республика – словом или мечом?
Он садится, сделав свое дело. Звучит рев одобрения, причем не только в рядах его сторонников. Танцор из Фарана, рука Ареса, вытащивший меня из могилы, чтобы превратить в оружие, теперь хоронит меня под моими же замыслами. А на другом конце зала, подобная благородной старой оливе, которую не свалить ни топору, ни пламени, Юлия Беллона наблюдает за мной с ненавистью в глазах. На лице ее медленно проступает улыбка, словно от радости, что наконец-то исполняется давнее, забытое обещание.
Посреди хаоса недвижно стоит Публий Караваль. Лишь моей жене под силу утихомирить сенаторов, и она, грохнув скипетром об пол, призывает их к порядку, чтобы дать медному заговорить. Если кто и сумеет найти слова в мою защиту, так это он.
– Я не разделяю всех убеждений алого сенатора. Не может быть мира, пока не свершится правосудие. Но, боюсь, в
