Читаем без скачивания Достоевский о Европе и славянстве - Иустин (Попович)

По всему тому, что дает Христос человеку и человечеству, Он незаменим для нашего бытия. Он единственный вносит смысл в нашу человеческую жизнь и придает ей Божественную ценность. Потому что если Он жил на этой планете, значит, стоит на ней жить, значит, есть ради чего жить. Человек, который ощущает ужасную трагедию жизни так же сильно, как Достоевский, должен или поверить во Христа, или совершить самоубийство. Третьего не дано.

Как искренний мученик мысли, Достоевский уверовал смело и неустрашимо. Все свои чувства, все свои мысли он направил на новые пути решительной и бескомпромиссной веры. На этих путях он всем своим существом почувствовал и на собственном опыте узнал, что Богочеловек Христос — первостепенная и самая настоятельная необходимость для человека и для человечества, и что Он никем и ничем не может быть заменен. Поэтому он по-подвижнически ревностно защищает незаменимого Бога и Господа: "Вы, господа, — обращается он к христоборцам, — которые отрицаете Бога и Христа, вы даже и не подумали, как без Христа вдруг все становится гадко и грешно. Вы осуждаете Христа и насмехаетесь над Богом, но какой пример вы даете человечеству? Как вы мелочны, беспутны, злобны и тщеславны! Устраняя Христа, вы уничтожаете в роде человеческом недосягаемый идеал красоты и доброты. И какие подобные ценности вы можете предложить взамен?" [269]

В таком мире для человека и человечества нет утешения, кроме Христа. Отнять Его у рода человеческого — это то же самое, что отнять то, на чем он стоит и ради чего существует. "Впрочем, — продолжает Достоевский, — вы могли бы отнять Его у человечества, если бы были в состоянии предложить ему что-то лучше Христа. Вопрос в том: есть ли у вас что-нибудь подобное?" [270]

"Дайте мне другой идеал, и я пойду за вами, — обращается Достоевский к тем, которые хотят помимо Христа и без Христа осчастливить человечество. — Хотя, впрочем, вы сможете меня лишить веры в божественность Христа, если только покажете мне что-нибудь лучше Христа. Ну, покажите!" [271] К русской интеллигенции, зараженной атеистической идеологией Европы и анархической моралью европейской позитивистской науки, Достоевский обращается с требованием: "Господа русские просвещенные европейцы, укажите мне ваших праведников, которых вы вместо Христа ставите!" [272]

Достоевский знает, во что верует, он поклоняется Богу известному — Христу Богочеловеку, о Котором убедительно и неоспоримо как о Боге свидетельствовал сонм святых и праведных людей в течение стольких веков. На самом себе Достоевский испытал и на собственном опыте познал Божественную силу Христову, ибо милостивый Человеколюбец спас его от скепсиса, отчаяния и самоубийства. И чтобы все это высказать, ему не хватает слов в человеческом лексиконе. И все же его свидетельство о Божественной силе Христовой по-апостольски сильно и по-исповеднически неопровержимо.

Вера в Богочеловека Христа у Достоевского настолько исключительно велика, что она беспримерна в мировой истории. Для него Богочеловек Христос больше и выше истины, справедливости, любви, более всего того, самого возвышенного, что люди могут представить. И если бы Достоевский оказался перед необходимостью выбора: Христос или истина, то он выбрал бы Христа, отказавшись от истины. Такая у него вера. С такой верой может сравниться только вера одного апостола Павла. Этой верой проникнуто "Верую" Достоевского. Вот его слова: "Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другим любим, в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось остаться с Христом, нежели с истиной" [273].

Христос больше, чем истина, ибо Он Отец истины, Он больше, чем жизнь, ибо Он Податель жизни, Он больше, чем космос, ибо Он Творец космоса. В Нем даны все вечные ценности для нашего человеческого мира, поэтому Он может дать и подает ценности всем и каждому. Там, где Он — там осмысленность и жизнь, там вечность и бессмертие, там всякая добродетель и всяческая радость. Он — мерило всего, хотя Сам не может быть измерен никакими человеческими мерками. Для Достоевского, который пережил крах всех человеческих мерил, чудесный Лик Христов — единственное, непогрешимое мерило всего видимого и невидимого.

"На земле же воистину мы как бы блуждаем, — учит Достоевский. — И не было бы драгоценного Христова образа перед нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом" [274]. Вне богочеловеческого Лика Христова ни в мире, ни в человеке нет ничего, что могло бы быть надежным и непогрешимым мерилом кого-либо или чего-либо в мире земной реальности, идей и событий.

Наивно и поверхностно считать таким мерилом совесть в ее эмпирическом существовании: совесть замарана, огреховлена, больна. И только когда она очистится, освятится, исцелится и обогочеловечится Божественной силой Христовой, она может быть надежным и непогрешимым мерилом добра и зла. Существует только одна проверка совести. Это — Христос. Поэтому Достоевский подчеркивает: "Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного. Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения? Проверка же их одна — Христос" [275]. И далее развивает свою мысль Достоевский: "Сжигающего еретиков я не могу признать нравственным человеком, ибо не признаю ваш тезис, что нравственность есть согласие с внутренними убеждениями. Это лишь честность, но не нравственность. Нравственный образец и идеал есть у меня — Христос. Спрашиваю: сжег бы Он еретиков, — нет. Ну так, значит, сжигание еретиков есть поступок безнравственный. Инквизитор уже тем одним безнравственен, что в сердце его, в совести его, могла ужиться идея необходимости сжигать людей" [276].

Защищая тезис, что Богочеловек Христос — единственный источник и мерило настоящей морали, Достоевский весьма искусно оспаривает точку зрения своего оппонента. "Но откуда же вы это вывели? Я вам не поверю и скажу напротив, что безнравственно поступать по своим убеждениям.

Проливать кровь вы не считаете нравственным, но проливать кровь по убеждению вы считаете нравственным. Но позвольте, почему безнравственно кровь проливать?

Если мы не имеем авторитета в вере и во Христе, то во всем заблудимся…" — Далее Достоевский говорит о том, что моральные идеи всегда истекают из религиозного чувства и не могут быть доказаны логически. Иезуит лжет, ибо убежден, что ложь его полезна, если служит добру. "Вы его хвалите, — говорит он своему оппоненту, — ибо он верен своему убеждению. И выходит, в одном случае ложь это — плохо, но в другом, по убеждению, тогда — хорошо. Что же это значит"? — вопрошает Достоевский и заключает: "Вы тогда будете разбиты, когда примете, что нравственные идеи есть чувства от Христа" [277].

Человек есть мерило всех вещей, это главный принцип европейской культуры, сформулированный софистами, воспринятый европейским человеком и систематично им применяемый. На этом принципе, как на фундаменте из алмазов, созидает себя европейское человечество и не догадывается, что созидает себя на фундаменте, в который заложен динамит. Достоевский бесстрашно опробовал этот принцип, воплотил его в многочисленных личностях. Опробовав его в жизни своих героев, он внес он внес этот принцип в их кровеносную систему, прорастил этот принцип в их умах и сердцах, и результат всегда один и тот же: человек с таким принципом в конце концов заканчивал жизнь или сумасшествием, или самоубийством. Во всем этом Достоевский сильно намучился, но его мучения вознаграждены тем, что он на опыте и самым убедительным образом доказал: если человек есть мерило всех вещей, то тогда значит, что диавол есть мерило всех вещей. Человек — мерило всех вещей = диавол — мерило всех вещей.

Ошеломленный этим ужасным открытием, он решительно отбросил человекобога и всеусердно кинулся в объятия Богочеловека, Который во всем и по всему абсолютно противоположен человекобогу. Богочеловек — это значит: Бог — всегда на первом месте, а человек всегда на втором; Бог есть Творец, а человек — Его творение; Бог пронизывает человека и остается Богом, человек созидает себя по подобию Божьему и остается человеком. Человекобог — это значит: человек есть творец и бог — его творение; человек есть все и вся, а бог — продолжение человека.