Читаем без скачивания Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим - Александр Немировский

И тотчас, разожженная гневом, Камилла спустилась на землю, коня передав одной из спутниц своих. Лигур же, хлестнув свою лошадь, пытался бежать. Но обман ему не помог. Вскочив на коня, его настигла Камилла столь же легко, как ястреб, в небе парящий, хватает голубку, терзая ее кривыми когтями.

Видя побоище это, Тархон понесся к бегущим тирренам. По именам обращаясь ко многим, он их позорил такими словами:

– Стыд вами потерян, тиррены! Где доблесть ваших отцов? Откуда в душах у вас эти леность и трусость?

Женщина гонит вас всех в постыдное бегство. Зачем же вы на себя нацепили мечи? Нет, для полуночных утех Венеры вы не ленивы. Так же, едва лишь слуха коснется, к пляскам взывая, вакхова флейта кривая, вы усерднее всех. И кто обойдет вас, когда призывает гаруспик в священную рощу почтить небожителей пиром[258]?

Выкрикнув это, Тархон ворвался в гущу врагов и поверг на скаку мощной рукою аргосца Венула и доспехи с него сорвал. Зрелище это исторгло из глоток яростный вопль. Взоры латинян обратились к Тархону. Тиррены рванулись вперед. Аррунт[259] первым коня повернул навстречу Камилле и стал за нею следить, ожидая, не пошлет ли ему удачу фортуна. Камилла, его не заметив, гналась неотступно за богатой добычей. Привлек ее взгляд, к украшениям жадный, конь в чепраке фригийском из позолоченной бронзы. Всадник был в гиматии из шуршащих полотен и в расшитой тунике, шлем золотой голову защищал, на спине был колчан золотой.

Видя неосторожность дикарки, Аррунт ликующе вскинул копье и молитву вознес к богу, чей храм высится на горе среди сосен могучих Соракты[260]:

– О Аполлон, хранитель наших святынь! Чтим мы тебя, сорактийцы. Вспомни сосен стволы, запылавшие жаром. По нему мы ступаем босыми ступнями, на золе следы оставляя. Дай мне, Отец всемогущий, смыть позор с оружья тирренов. Стяжаю хвалу я или без славы вернусь, лишь бы мне извести это злое творенье.

Внял мольбе Аполлон. Ветер утих, просвистела в воздухе пика, вонзившись под обнаженною грудью воинственной девы. И тотчас Аррунт бросился прочь. Смешались в душе его ликованье и ужас. Волку был он подобен, который, зарезав тельца, спасается в горы и, чуя погоню, прячет под брюхо трепещущий хвост.

Меж тем девы подскакали к Камилле, не дав ей упасть. Сама она попыталась вытащить дротик, но бесполезно – железное жало в ребрах застряло. Смертельная слабость охватила все тело, со щек румянец сошел. Обратилась Камилла к Акке[261], подруге своей, с последней мольбою:

– Все у меня чернеет во мраке. Скачи к Турну. Пусть он меня заменит в бою.

Обронив поводья, амазонка соскользнула с коня. Склонилась на грудь голова, и душа, негодуя, со стоном к теням устремилась.

И тотчас поле битвы заполнилось воплем. И никто не заметил, как в облаке черном опустилась Акка на поле, исполняя волю Дианы, чтобы тело Камиллы, не оскверненное прикосновеньем враждебным, в небесный чертог унести. Напуганные исчезновеньем Камиллы, амазонки рассеялись в поле, рутулы же поспешили под защиту стен Лаврента, но лавренты не пожелали их в город пустить, и меж своими разгорелось сраженье. Сверху со стен жены и дети кидали в бегущих камни и бревна. Они же пытались конями, словно тараном, пробить ворота из крепкого дуба.

Уже вечерело, когда Акка, вестница смерти, добравшись до леса, встретила Турна и своим рассказом его повергла в смятение. Нет Камиллы в живых! Рассеяно пешее войско латинян! Рутулы побиты камнями. Враг наступает.

Турн принимает решенье оставить лесную засаду и идти на равнину. Едва он покинул холмы, как в ущелье вступило войско Энея и, идя по пятам рутулов, вышло к реке, текущей под Лаврентом. Рассеялась пыль, какую подняла пехота, входящая в город, увидел Эней Турна в воротах. И Турн, обернувшись, узрел Энея, узнав его средь троянцев по доспехам и росту.

Быть бы отчаянной схватке, если бы утомленные длинным путем небесные кони не омочили копыт и колесница дневного светила, шипя, не опустилась в иберийскую бездну[262]. Ночь охладила пыл противников и их до зари разделила рвом и городскою стеною.

Едва показалась на небе заря, Турн поспешил в крепость для объяснения с Латином. При виде рутула встречные отводили глаза. Сломлены были латиняне враждебностью Марса. Но Турн был в ярости своей непреклонен.

– Войско разбито, – он бросил царю. – Но кто меня назовет побежденным! Я один с Энеем сражусь, как мне уже предлагали на совете твоем. А вы все наблюдайте с башен и стен, как бьются за вашу свободу. И пусть победитель владеет твоею страной и невестой.

– О нет, – Латин отозвался. – Не могу я на гибель обречь жениха Лавинии. И вспомни о том, что ждет тебя в Ардее высокой отец престарелый.

Турн хотел возразить, но Амата к нему подбежала и, обняв племянника, мешая со слезами слова, произнесла:

– Ты один опора старости нашей несчастной, в руках у тебя одного власть над латинским народом. Ты один подпираешь наш покачнувшийся дом. Молюсь я о том, чтоб с пришельцами более ты не сражался. Вместе с тобой я покину мне опостылевший свет.

Слыша эти слова, залилась невеста слезами. Лицо ее разгорелось ярким румянцем.

Смущенный словами Аматы и горем Лавинии, Турн на мгновение умолк, но затем, найдя в себе силы, молвил:

– Нет! Я своего не меняю решения. Только схватка с Энеем может решить, кому быть твоим зятем, Амата, кому иметь над латинами власть.

И вот уже слуги подводят Турну коней белоснежных, от корня тех скакунов, которых Орифия, супруга Борея, подарила Пилумну, и в колесницу их запрягают, помогают ему натянуть на плечи панцирь и меч подают, подаренный Давну Вулканом. Могучей рукой Турн хватает копье, – было оно прислонено к колонне, подпиравшей кровлю дворца, – и им потрясая, он восклицает:

– Пика, ты никогда еще мне не изменяла с тех пор, как я тобой овладел, отняв в поединке у Антора, владыки аврунков. Так послужи мне теперь! Помоги повергнуть мощное тело фригийского полубога, кудри его, напоенные миррой, с грязью смешать.

Яростью непреклонной пылало лицо рутула. Напоминал он быка, разъяренного красною тряпкой, который, копытами роя, взметает песок, готовясь широким лбом и рогами дуб разнести, вставший у него на пути.

С вершины горы (имя «Альбанская» ей будет позднее дано, тогда же ни имени, ни славы она не имела) издалека обозревала Сатурнова дочь равнину. Взору ее открылся ряд алтарей, воздвигнутых по решению Латина и сына Венеры для принесения жертв небожителям общим.

Между войсками, сверкавшими вооружением, сновали вожди, выделяясь красотой одеяний. Узнала Юнона тирренца Азила, Мнесфея из Ассаракова рода, Мессапа, потомка Нептуна. Покинув коней, они копья в землю воткнули и наклонили щиты. Повторили то же движение оба воинства. И мгновенно равнина покрылась стволами кизила. Были видны Юноне стены и кровли домов. Их усыпал люд Лаврента, охочий до зрелищ. Переведя взгляд к потокам речным, впадающим в Тибр, богиня обратилась к нимфе Ютурне[263], дочери Давна, сестре воителя Турна. Знала ревнивица, что Юпитер с Ютурной встречался на ложе и девство похитил ее, но, притворившись к этому безразличной, она обратилась к сопернице юной с ласковой речью и льстивой:

– Нимфа! Ведомо мне, что супруг мой делил с тобой ложе. Но оно мне постыло. Я зла на тебя не таю. Горе тебе угрожает. Брат твой в неравную битву должен вступить. Парки готовятся нить ему перерезать.

Богини судьбы Парки, их мать Ночь и их братья Сон и Смерть.

В состязании с роком мы, боги, бессильны. Я не в силах даже смотреть на то, как будет принято решение о битве. Ты одна в состоянии нарушить условия мира и брата спасти.

Залилась слезами Ютурна, ударяя себя ладонями в грудь.

– Нынче не время для плача, – решительно проговорила Юнона. – Действуй! Я в ответе за все!

Между тем в пространство между войсками въехали две колесницы. На одной могучий Латин в короне двенадцатилучевой, какую носить дозволено внукам дневного светила. Белоснежною парой коней правил рутул, вооруженный копьем с широким жалом. На другой колеснице стоял сын Венеры, сверкая небесным доспехом. Конями правил Асканий.

С колесницы сойдя, Эней пошел к алтарям и обратился к богам Олимпа и к Солнцу, к рекам и родникам, обещав удалиться в опустевший город Эвандра, если победа достанется Турну. Если же Марс даст ему победу, он обязался связать латинян и тевкров вечным союзом.

Латин поклялся Землею, Солнцем и Морем, а также Янусом и владыкой подземного царства мир соблюдать до тех пор, пока не смешаются небо с землею и скипетр царский в правой его руке не выбросит листья.

Так говорили вожди, скрепляя договор рукопожатием, а потом над алтарем, по обряду старины, заклали овец, вырвав печень и сердце, предали их огню.