Читаем без скачивания Частная клиника - Елена Ронина

Значит, вот они какие, монахи. Рассказывая о них, пожилая женщина практически переходила на старославянский язык, иногда слушать ее было тяжеловато, но, видимо, так положено – рассказываешь о Божьем, так и говори по-Божьи.

– А я читала, что после войны здесь много инвалидов жило?

Женщина поправила на голове платочек, руки ее мелко затряслись.

– Так померли уж все. И жило-то их много. Кто без руки, кто без ноги, а кто и без обеих ног, на тележках передвигались. Горе, что скажешь. Они, инвалиды-то, после войны все больше в Ленинграде осели. Уж как-то их туда людской волной донесло. Артели создали и жили совместно, помогали друг другу. Только пили уж шибко. И не украшали видом своим северную столицу. Так власти судьбу их порешили, позабыв, что они калеками-то за власть сделались. И вот с пятьдесят четвертого года стали их вывозить. По приютам да по монастырям. Вот и к нам привезли. Ухаживали мы за ними, помогали, как могли. Только озверевшие они все как один стали: обидела их власть-то. Пили по-черному.

– А кто ж им наливал?

– А мы и наливали, – старушка сверкнула глазами. – А что им еще оставалось в их жизни собачьей? Все было у людей – семьи, Родина, земля родная. За это все и воевали – за Родину, за Сталина. С победой вернулись! А им вместо почестей – монастырь с нарами! У нас еще что! Самый страшный на реке Шексна такой приют организовали. Для «самоваров», тех, кто совсем без рук без ног. И вот вся радость у них была: сестрички эти «обрубки» на брезентах на улицу вынесут, они и греются на солнышке. Потом, говорят, петь начали. И вот идет по речке теплоходик вроде вашего, и слышат люди – поют. Да хорошо так поют военные песни. А самих-то певцов не видать. Что? Как? И никому невдомек, сытым-то, катающимся в свое удовольствие, какая беда рядом лежит, через какие слезы-то песня эта льется… – Женщина помолчала. – Я человек уже очень старый, меня на том свете уже давно с фонарями ищут. Вот людей вожу, рассказываю. И уже всю правду говорю – не то, что можно или нужно, а как есть на самом деле. Так вот те приюты – наш самый большой позор. Всему народу еще откликнется.

Катя шла по острову и прокручивала в голове рассказ экскурсовода. История страны, история народа. Одни выгнали, другие приютили. Кому-то противно смотреть стало, хотелось забыть скорее, а кто-то вот так потом долгие годы мыл, стирал, с ложечки кормил. Кто-то же должен.

В принципе, и ее работа такая. Не будет в человеке сострадания, не уйдет брезгливость – не получится из него доктора. Никогда. Беду людскую нужно принять и попытаться помочь. И любую, самую страшную жизнь – попытаться облегчить. Никого и никогда нельзя выбрасывать за борт.

На обратной дороге теплоход попал в шторм.

– Это Ладога. Сегодня еще ничего. В прошлый раз все вышли из кают и сели на пол в коридоре. Единственное место, где можно было находиться, – женщина-матрос успокаивала пассажиров.

Катя в это время пыталась разобраться с документами, которые получила после конференции. Но поняла, что еще немного, и ей тоже станет дурно. Нет, так дело не пойдет – захлопнула папки и, ударяясь обо все стенки, направилась в бар. Там уже собрались многие участники. Доктора вполголоса обсуждали свои проблемы, просто общались. Как-то Валаам всех настроил на душевную волну. Праведную. Куда-то делся разудалый кураж, медсестер тоже было не видать.

Вот ведь интересно: в баре сидели только те, кто вызывал у Катерины уважение. Если же возникли сомнения в душевных качествах человека, то почему-то данная персона в тот вечер в баре не наблюдалась. Татьяны не было, а вот Славик пил чай за барной стойкой. Он тут же подошел к Кате.

– Екатерина Павловна, что вам принести?

– Вячеслав, если можно, чай черный с лимоном.

А ведь он и впрямь симпатичный. До чего же себя довел. Ради чего? Неужели это того стоит? Через какое-то время Славик вернулся с чашкой чая и, стараясь не расплескать, аккуратно поставил перед новой знакомой.

– Вы меня осуждаете?

– А вам есть до этого дело?

Катерина высказалась достаточно грубо и сразу пожалела об этом. Но Славик, видимо, и не ждал ничего другого. Он настолько сам прижился в этом болоте, что Катина реакция ему, по-видимому, показалась естественной. Тогда зачем спрашивает?

– Вы не думайте, Татьяна – она очень хороший человек, она действительно за дело болеет. Вы же работали в нашем роддоме, сами знаете, что там творилось. Сейчас придете – не узнаете. Все она. Работает день и ночь. И действительно, она дала мне много возможностей, двери открыла. А все, что сверху, больше она сама себе напридумывала. Сам не знаю, почему, но мне важно вам было про это рассказать.

– Хорошо, что сказал, Слава. Только, думаю, вы запутались оба. Ты принял этот шар, думая, что он тебе просто положен и оставил у себя. А это не так. Рано или поздно придется отдавать. И выбор делать.

– О чем вы говорите? О каком выборе?

– А Татьяна так не думает, она ведь в тебе не сомневается. И ты это знаешь лучше, чем кто-то другой.

Славик опять вжал голову в плечи.

– Посоветуете что?

– Все советы дал тебе остров. Так?

Славик молчал.

– Так, – Катерина вздохнула. – Знаешь, Вячеслав. Что-то я на «ты», ничего? Я человек неверующий – ни в Бога, ни в знаки. Но вот ты же видел, как там все притихли. Как будто каждый наедине с самим собою побывал. С совестью своей. И вот этот шторм. И кто сидит здесь, а кто остался в каютах. Приглядись.

Славик вопросительно смотрел на Катю.

– Ты вышел. Слава, ты уже вышел.

14

Катя осталась жить у Андрея. На следующий день они заехали за вещами. Катя взяла только самое необходимое: все равно хотя бы через день к Эсмеральде нужно заезжать. Кошка все так же ходила мимо Андрея, практически сквозь него. Вот ведь незадача. Кате было неловко перед своей любимицей, она чувствовала себя предательницей. Но уверяла себя, что все как-нибудь решится, разрулится. Как? А кто его знает.

Женщина была счастлива. Процесс притирки всегда сложен. Сошлись два совершенно разных и уже очень взрослых человека. Почему должно быть просто? Кто обещал? Но ей было хорошо с Андреем. Теперь она не одна. Она под защитой. Не нужно скрываться: ни у кого ничего не украла. Можно, наконец, с гордостью сказать:

– Знакомьтесь, это мой муж. Да, врач, доктор наук. Меня практически носит на руках. Кофе в постель? Да почти каждый день! Но, скажу вам честно, такому мужчине я и сама готова носить кофе в постель.

На этом месте нужно подмигнуть. Только для кого Катя готовила этот спич? А-а, неважно. Для первого, кто спросит!

– Мама, я вечером к вам приду не одна.

– С Лизочкой?

– С муж-чи-ной, – раздельно произнесла Катерина.

– Ох, – только и послышалось на другом конце провода.

– Мама, ты уже вышла из наркоза? Можно я расскажу дальше?

– Да-да, Катя, мы с папой тебя внимательно слушаем, – громко прокричала мама. Это означало, что папа из кухни должен был услышать призыв и кинуться, срывая на ходу фартук, подслушивать.

– Папа, привет! – крикнула дочка погромче, чтобы папе подслушивать было сподручнее. – Мы уже неделю живем вместе.

– Катя! Как же ты могла, у вас же нет официальных отношений! – мама продолжала концерт.

– Так мне приходить?

– Катюша, – издалека прокричал папа, – я хотел на ужин сделать печеночные оладьи. Это не слишком просто?

– В самый раз. Будем в семь, – и она хлопнула трубкой о телефон.

Катерина часто размышляла на тему: а повезло ли ей с родителями. Странный вопрос на самом деле: можно подумать, что-то можно в этой ситуации изменить. Только почему мама всегда так зациклена на себе, за что ее так безумно любит папа, почему готов отодвинуть обожаемую дочь на второй план? Знает, что его Катюша сама справится? Шишек набьет, разобьется вдрызг, но потом поднимется и дальше пойдет? А жена Соня уже никуда не пойдет без его поддержки? Что же думать одинокой единственной дочери? И за что Катерине все это досталось. Или нужно радоваться такой безумной привязанности родителей друг к другу, их нежным и теплым отношениям? Да и оба они любят Катю по-своему. Наверное.

– Андрюша, у меня очень специфичная мама. Она, представь, все еще хочет худеть.

– Для меня это не специфично, для меня это – нормально, – мужчина уверенно вел свой Land Rover.

Катя любила наблюдать за Андреем во время вождения. Спокойный, не суетливый, никого не обгонит, не подрежет. Ехать с ним комфортно. А жить? Жить – пока нет. Ну, если начистоту, сама с собой. Катя чувствовала себя не в своей тарелке. По часу отмывала за собой белоснежную ванну, переживала, что постоянно мнет черные шелковые простыни. И, главное, всегда забывала закрывать наглухо теневые портьеры.

– Катюша, прошу тебя, задерни шторы, – тихо говорил Андрей.

– Я задернула.

– Но вот же фонарь. Я вижу фонарь. Мне это мешает.

– Конечно, – Катя вставала с постели и двигалась, как зомби, в сторону штор, про себя думая: «А я вот не вижу фонарь, и мне ЭТО мешает! Ленка бы сказала – маньяк».