Читаем без скачивания Допустимые потери - Ирвин Шоу

Господи, подумал Деймон, борясь с собственными слезами, что за блестящий талант и как часто он используется не по делу. И хотя фильм рассказывал о коррупции, о жестоких политических играх и о слепой всепоглощающей людской злобе, которая привела к гибели двух человек, он чувствовал, что сидящие вокруг него люди охвачены восхищением и благодарностью. Катарсис через жалость и ужас, подумал он, хотя вряд ли хоть несколько зрителей слышали или читали эти слова.

Но после того, как фильм окончился и они, зайдя в бар неподалеку, взяли по рюмке, Деймон начал с грустью вспоминать фильм. Да, он прекрасен и величествен, чего не скажешь об ожидающем его ближайшем вечере и последующих тоже…

В последние несколько дней он погружен лишь в мысли о смерти. Заловски с его угрозами, Гаррисон Грей, чье имя, оказывается, было Джордж, Антуанетта и Морис Фитцджеральд, Грегор с его нейтронной бомбой, Мелани Дил — жертва пьяного водителя. Шедевр то был или нет, но ему было бы куда легче, если бы он купил билеты на какую-нибудь пустую музыкальную комедию с хэппи-эндом и бравурной музыкой.

Он всем нутром ощущал, что в кармане у него лежит блокнот, залитый кровью. Вот это была реальность: у него в кармане лежал подлинный страх — без жалости и без катарсиса.

Шейла тоже была задумчива, и Роджер предполагал, что их мысли совпадают. Он взял ее за руку. Она вздрогнула и попыталась улыбнуться, но он видел, что она готова разрыдаться.

Домой они вернулись к половине первого. Как притянутые магнитом, не сводили глаз с автоответчика.

— Идем спать, — сказала наконец Шейла. — Пусть эта чертова штука постоит до утра.

Позади был долгий и утомительный день, и Деймон заснул почти сразу же, прижав к себе теплую нагую Шейлу. «Шейла, моя опора и защита», — успел пробормотать он, прежде чем сон овладел им.

Сон был мучителен, пришлось сделать усилие, чтобы проснуться. Очнувшись, он дрожал. Осторожно высвободившись из рук Шейлы, которая продолжала спокойно спать, он вылез из постели и, накинув халат, босиком прошлепал в гостиную. Света не зажигал, а сел у окна и стал смотреть на пустынную улицу внизу. Стрелки часов стояли на четырех.

Им снова овладело сонное забытье. Он одевался для похорон и выбрал темно-синий пиджак. На рукаве болталась пуговица, он попытался оторвать ее, чтобы не потерялась. Пуговица не поддавалась, но оторвался весь рукав от локтя. Во сне ему показалось, что это очень смешно, но, очнувшись, он уже не радовался. Он вспомнил продюсера Натана Брауна, с которым говорил по телефону о Морисе Фитцджеральде, и реакцию той женщины, что отвечала в ого квартире в Лондоне.

Деймон поежился. Другой сон, который пришел к нему сразу же после первого как воспоминание о фильме, был более запутанным. Начался сон вполне невинно: Деймон потерял бумажник и долго искал его в большом доме, где никогда раньше не бывал. По лестнице спускался отец, и он увидел его. Отец был молод, Деймон же — в своем теперешнем возрасте, но это его ничуть не смущало. Рядом с отцом шел Дэви, умерший в детстве брат Роджера, превратившийся во сне во взрослого мужчину, который необъяснимым образом перевоплотился потом в лейтенанта Шултера в его смешной маленькой шляпе на крупной голове.

Деймон объяснил, что потерял бумажник, а ему надо кое-что купить, и он нуждается в деньгах. Отец, засмеявшись, продолжал спускаться по лестнице, небрежно бросив через плечо лейтенанту Шултеру: «Дэви, дай малышу немного мелочи». Шултер вынул из кармана какую-то пластмассовую штучку и протянул ее Деймону.

— Здесь есть кое-какая мелочь, — сказал он, следуя ва отцом.

Деймон посмотрел на то, что ему вручили, но не увидел ни щели, ни кнопки, с помощью которой мог бы извлечь мелочь. Он побежал за отцом и Шултером, крича, что здесь не хватит денег на все его покупки, и, кроме того, он не может достать их. Его отец и Шултер карабкались на снежный сугроб на обочине дороги, они даже не оглянулись, а Деймон скользил по льду, слыша только свой собственный растерянный голос.

Он почти проснулся, но сон снова овладел им, и он почувствовал, что выныривает из глубины какой-то непонятной субстанции к свету, мерцавшему далеко над головой.

После этого он должен был бы спокойно уснуть, потому что последовавшее сонное видение не имело ничего общего с двумя предшествующими. Он не мог припомнить, как начался этот сон, но внезапно почувствовал, что истекает кровью, которая сочится не из раны, а из всех пор его тела — со лба, груди, живота, с колен, лодыжек и подошв. Сон был настолько реальным, что, проснувшись, он сразу же провел руками по голове и по телу, чтобы избавиться от потоков крови. Руки у него остались сухими. Несколько секунд он, вытянувшись, лежал в постели, прислушиваясь к спокойному ровному дыханию Шейлы, поражаясь, как она может спокойно спать, когда рядом с ней все идет вверх тормашками.

Ты веришь в приметы? Приметы чего?

Он снова тихонько вылез из постели, потому что понимал: уснуть ему сегодня больше не удастся.

Он продолжал сидеть до семи часов утра, пока не прозвенел будильник рядом с Шейлой. Она появилась в своем синем халатике, подошла к нему, поцеловала в макушку и сказала:

— Доброе утро. Ты давно встал?

— Несколько минут тому назад, — соврал он.

— Хорошо спал?

— Как бревно.

Оба они посмотрели на автоответчик, стоящий рядом с телефоном на столе.

— Ладно, — сказала Шейла, — сейчас мы выясним, звонил ли кто-нибудь. — Она внимательно посмотрела на него, и он знал, как ей хочется услышать, что можно и подождать с этим.

— Включай, — со всей доступной ему небрежностью сказал он.

Шейла щелкнула тумблером. Послышался ее голос, затем гудок, а затем раздался голос, который Деймон слышал однажды ночью, и был уверен, что теперь узнает его всюду и всегда.

— Это Заловски, миссис Деймон. Хочу сказать, передайте вашему мужу, что я у него на хвосте.

Шейла выключила аппарат.

— Прекрасное изобретение, — сказала она, — не так ли? Яичницу с ветчиной?

— Именно так. Яичницу с ветчиной.

Глава тринадцатая

— Я звоню так рано, — сказала Шейла Оливеру Габриелсену, — чтобы застать вас. — Прошло больше недели со времени их совместного ленча. — Ваша жена дома?

— Она выскочила купить что-нибудь свеженькое на завтрак, и слава Богу. Я тоже должен поговорить с вами. Я собирался звонить вам в школу.

— Можем ли мы встретиться за ленчем?

— Конечно, где вы скажете.

— В том же месте. В час.

— Я там буду, — сказал Оливер.

Когда Шейла появилась, Оливер уже ждал в ресторанчике, расположенном в нескольких кварталах от школы. Встав, он поцеловал ее в щеку, а затем, отступив на шаг, оценивающе посмотрел на нее.

— Знаю, знаю, не смотрите. Я ужасно выгляжу.

— Давайте не будем говорить глупости, — сказал Оливер, когда они уселись друг против друга за маленьким столиком. — Просто вы не на своем обычном уровне.

— Нам досталась нелегкая неделя.

— Могу себе представить. Мне тоже перепало в конторе.

— Что именно? — спросила Шейла.

Подошедшая официантка приняла у них заказ. Подождав, пока она отойдет, Шейла повторила свой вопрос.

— Ну, Роджер сидит за своим письменным столом, как зомби. По утрам он еле здоровается, — сказал Оливер. — Он притащил в контору нечто, напоминающее альбом с фотографиями, без конца вытаскивает его и, уставившись в одну страницу, кажется, сидит так часами. Однажды я подошел с каким-то делом к его столу, и он закрыл страницу рукой, словно я хотел стащить у него военные секреты. Вы догадываетесь, на что он так смотрит?

— Я сто лет не видела у нас в доме никаких фотоальбомов, — сказала Шейла.

— Когда ему надоедает это занятие, — продолжал Оливер, — он прячет альбом в нижний ящик стола, запирает его, а потом собирает письма, документы, какие-то бумажки и смотрит на них. Обычно мы с ним два-три раза в неделю сидели за ленчем. С прошлого понедельника он просто встает в час и уходит один. То же самое и с рюмочкой после работы. Мы счастливы, если он прощается с нами, уходя. А если в течение дня ты задаешь ему какой-то вопрос, он или не отвечает долгое время, или вообще не слышит, а когда ты спрашиваешь еще раз, он словно бы встряхивается и выглядит так, как будто вынырнул из глубокого сна.

Шейла кивнула.

— То же самое и дома, когда он со мной. Догадываетесь ли вы, что это за альбом?

— Нет.

— Он ничего не говорил о телефонном звонке?

— Нет.

— Для вас что-нибудь значит фамилия Заловски?

— Никогда ее не слышал.

— Что ж, если вы готовы оказать помощь, пора вам узнать, что все это значит, — сказала Шейла. — Вся эта история началась десять ночей назад, когда я уезжала на уик-энд. Примерно в четыре утра, как он мне рассказывал, когда он крепко спал, его разбудил телефонный звонок. Кто-то, назвавшийся Заловски, стал ему угрожать, сказав, что он из Чикаго, что Деймон плохой парень — именно так он и сказал: плохой парень — и теперь ему придется за все расплачиваться. Он сказал, что будет ждать его на углу улицы и что речь идет о жизни и смерти.