Читаем без скачивания Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки - Евгений Богданов

Солнце опустилось за лес на противоположном берегу, и разгорелась широкая, вполнеба заря. Я невольно залюбовался ею, тем, как она подсвечивает снизу; кромки облаков, и они кажутся прозрачно-золотистыми, как раскалённый в горне металл. И будто от этих золотистых кромок сыплются искорки. Но это — игра света на закате. Вдали на поверхности озера появляются вьюнки, слышатся всплески. Это щука гоняется за добычей перед тем как уйти спать…

Я забыл о своей удочке. Петя вдруг выводит меня из оцепенения:

— Да тащи! Клюнуло!

Я, спохватившись, дёрнул удочку. Из воды упруго вынырнул на крючке крупный подъязок и, сорвавшись, шлёпнулся в воду. Жаль…

Петя смеется, а мне не до смеха.

Постепенно темнеет. В небе, в стороне, противоположной закатной, появляется луна. Она еще тонка, бледна и кажется насквозь прозрачной. Один ее краешек как бы подплавлен, нерезок. Мы снимаемся с якоря и плывём к берегу, где на поляне стоит стог сена. Петя снимает сапоги и, разувшись, подтягивает лодку по отмели поближе к кромке берега, на которой лежат вороха прошлогоднего сухого тростника. Тростник хрустит под ногами, он нанесён вешним половодьем.

Один из нас чистит рыбу, другой, набрав в кустах хвороста, разводит огонь. Расположившись у костра на сухой тростниковой подстилке, по-местному — «тресте» варим уху.

Потом ужинаем, хлебая её из котелка деревянный ложками. Закипает чайник.

Поужинав, некоторое время лежим у огонька, разговариваем, отмахиваясь от комаров. Они летают тучами, над берегом стоит непрерывный тонкий звон. Изредка у самой воды в зарослях попискивают камышовки.

Уже поздно, но спать не хочется. Мы печём в горячей золе картошку, пьем чай из эмалированных кружек. Луна в небе стала совсем круглой, ясной и яркой. Это оттого, что совсем стемнело. На поверхности озера появилась длинная серебристая трепетная дорожка, уходящая вдаль, в глубину синей июльской ночи. Примерно посредине дорожку перехватила полоса ночной ряби на фарватере.

И стог, что стоит в отдалении, и кустарник словно бы придвинулись ближе к костру. Ночь тоже надвинулась на нас, склонилась над нами, она будто слушает, о чём мы говорим, и следит за нами из кустов, от стога, с неба. В кустах вскрикивает ночная птица. Петя шевелит в костре палкой, искры взлетают вверх столбом, комары, словно опаленные огнем, отлетают в сторону и пищат ретиво и зло…

Мы спим возле костра, укрывшись с головой одёжкой, на сухой охапке тростника. Комары лезут под окутку, норовят ужалить.

В августе, когда ночи длиннее и холоднее, мы забирались спать под стог сена. Там было тепло, и даже уютно. Запах высушенного разнотравья дурманил, кружил голову, и казалось, что ты поплыл куда-то вместе со стогом и этим берегом…

Утром просыпаемся до зорьки. Зябко, на траве, на брёвешках плавника, на бортах лодки лежит роса. Мы снова разводим почти совсем потухший костерок и, наскоро выпив чаю, едем выбирать свои снасти, а потом, опять поудив удочками, отправляемся домой. Солнце поднимается всё выше, греет нам спины. Одолевает дремота.

Теперь, вспоминая о юношеских поездках на озеро, я думаю, что ловля рыбы для нас, пожалуй, не была главной целью. Конечно, идти домой с уловом — хорошо. Но самое важное то, что ты с головой окунулся в прелесть озерного пейзажа, полюбовался зорями, серебряной дорожкой на воде от луны, свободным размахом бесконечных вод, что раскинулись на все стороны А неторопливые вечерние беседы у костра о том, куда мы пойдем учиться после школы, чем займёмся, когда вырастем, о том, кому какая девушка-одноклассница нравится, — да мало ли о чём мы тогда говорили в наши шестнадцать-семнадцать лет! А до чего же вкусна была уха! Хотя и с комарами — мы не видели их в потёмках в своих деревянных ложках… От всего, что было на озере Лача, прекрасном озере этих мест, на всю жизнь осталось незабываемое впечатление.

И уже теперь, в солидном возрасте, спустя много лет, бывая на родине, я всегда стараюсь заглянуть в тот уголок памяти, где остались лунная дорожка, шелест камыша по берегам и вьюнки на розовой от заката воде от быстрого бега шустрых щучонок…

Он, этот незабвенный уголок, — там, на озере Лача, на Буераках. Они те же, нисколько не изменились, на них, кажется, не повлияли ни быстротечное время, ни современный ритм жизни.

Не так давно, будучи в Каргополе, я опять отправился на озеро на моторной лодке с фотокорреспондентом районной газеты «Коммунист» Толей Овчинниковым. Правда, вёслами работать почти не пришлось, мотор домчал нас до заветных мест в какие-нибудь полчаса. Но всё было так же, как тогда — и удочки, и блесна, и щуки, и окуни, и костер на берегу… Была юная белая ночь в начале июня. И комары были, и беседа у костра, и уха, и чай. Всё повторилось, и всё было изумительно. И опять мы возвращались домой полусонные, и солнце утром грело нам спины…

И всё же что-то изменилось. Не могло не измениться. Овчинников рассказывал о браконьерстве охотников и рыболовов. Ведь есть люди, которыми руководит не стремление поглубже окунуться в красоты природы, почувствовать всей душой ее первозданную прелесть, а неуемная тяга побольше урвать, ухватить от нее. Здесь вступает в действие стяжательский принцип «после нас — хоть потоп». Нет-нет, да и загремят в лесах выстрелы в пору, запрёщенную для охоты, а отправляясь на озеро, кое-кто берет как можно больше снастей — перемётов, сетей, и пресловутые каргопольские «сани». О них следует рассказать особо.

Теперь по Онеге ходят современные пассажирские теплоходы: скорость, комфорт, речной сервис. Скромный колесный пароход «И.С. Никитин» уступил место этим быстроходным судам. И барж на реке не видать — большая часть грузов в заозёрные села доставляется автомобильным транспортом.

Новое, если оно совершенно и разумно, — всегда хорошо. Разве плохо в выходной день сесть на катер, запустить мотор и отправиться в путешествие? Но когда этих катеров десятки, сотни, и они стаями летают день-деньской по водоему, гремя железом, загрязняя реку и озеро бензиновой гарью, масляными пятнами, разводя бешеную волну, подмывающую берега, — это уже не вполне разумно. И совсем неразумно хищнически истреблять рыбные запасы самыми изощренными способами лова.

В недавнем прошлом в Каргополе был очень распространен лов щуки «санями». Из деревянных планок делается рама, к ней крепятся до десятка шнуров с блёснами для ловли щук во время «жора». Моторный катер таскает на буксире такие «сани», и рыбак едва успевает выбирать из воды блёсны с добычей. Это уже не спортивная ловля рыбы на одну-две дорожки за кормой, как бывало прежде. Если учесть, что по озеру ходят десятки катеров с такими «санями», то какой ущерб наносится общему достоянию! Тут уже — жадность, своего рода промысловый эгоизм.

Говорят, что теперь «сани» запрещены рыбоохраной, но кое-где их всё же применяют украдкой.

Моторы дают скорость и облегчают путь, но вместе с тем они отдаляют человека от природы, внося в её первозданную тишину некую «индустриальную» сумятицу.

Надо звать рыбака к веслам и парусам. Но кто прислушается к этому голосу?.. Кто пойдёт на рыбалку на деревянной, сшитой из тёса лодке под парусами или на вёслах, если «прогрессы», «казанки» и моторы поставлены на заводах на поток? Не оборачиваются ли удобства ущербом для нас самих?

И все-таки мы пошли на рыбалку на деревянной, типично каргопольской лодке на вёслах, без мотора, с моим старинным приятелем журналистом Анатолием Фадеевым. Как было приятно поразмяться, развернуть плечи за работой веслами! Мы подошли к острову, половили удочками плотичек, поймали спиннингом пару хороших щук. И оба остались довольны.

Анатолий ловил с лодки, я бродил в высоких резиновых сапогах по берегу и бросал спиннинг. И пока мы рыбачили, на острове побывали рабочие из заречного леспромхоза.

Они подошли на катере, не заботясь о тишине, правда, высадились на берег чуть поодаль от нас. С ними прибыл огромный пс. Он стал ходить за мной следом и при взмахах спиннингового удилища скалить зубы.

Я всё боялся, что он схватит меня сзади за известное место… Но пёс оказался безобидным. Ему просто, видимо, было скучно.

Вскоре мы убедились, что опасаться надо не этого пса, а его хозяев. Они за каких-нибудь полчаса совершенно упились, стали скандалить и даже передрались. Наконец шум понемногу улёгся, «туристы», выяснив отношения, сели в катер, с трудом запустили мотор и, забрав пса, укатили.

Повеселились вдоволь…

Разумеется, не все каргополы столь «интересно» проводят свободное время. Мои земляки — народ мирный и серьёзный. Пусть они не обижаются за это маленькое отступление от лирики.

В зрелые годы, пожив на белом свете, испытав немало печалей и радостей, мы иногда мысленно возвращаемся к истокам своей жизни. Должно быть, в этом есть своя закономерность, обусловленная душевным состоянием человека. Юношеская пора кажется едва ли не самой светлой и интересной. Светлой — потому, что тогда мы только еще начинали познание мира, и люди, и даже, кажется, сама природа относились к нам одинаково щедро и снисходительно-ласково. А интересной хотя бы потому, что мы бездумно стремились туда, куда нас влекли молодой темперамент и жажда познания. Мы спотыкались, падали, набивали себе синяки, вскакивали и опять торопились вперёд с завидной любознательностью и энергией. Мы впитывали впечатления, используя при этом все пять органов чувств…