Читаем без скачивания ЗНАК ОГНЯ. Сага сумеречных долин - Роберт Говард

Обычно обезьяне доставались беспомощные, истерзанные жертвы, прошедшие ад пыток, которые известны только редким мастерам этого дела даже здесь, на жестоком Востоке. Недочеловеческий разум, отличавший эту обезьяну от других представителей животного царства, находил удовлетворение в созерцании предсмертных мук несчастных людей и в причинении им последней, как можно более мучительной боли. Человек, что стоял сейчас перед чудовищем, был для него всего лишь еще одной мягкотелой тварью, которую предстояло сладострастно разодрать на куски, вывернуть наизнанку, переломать ей все кости. А то, что эта тварь стоит на ногах прямо и держит перед собой какую-то блестящую штуку — так это дела не меняет.

Гордон понимал, что единственный шанс уцелеть — это избежать хватки чудовищных лап, или рук, которые могли раздавить его в одну секунду. Внешне громоздкое, чудовище оказалось очень ловким и быстрым — оно стремительно подбежало к Гордону и завершило атаку молниеносным броском, словно выпущенное из пушки ядро. Гордон стоял неподвижно, когда обезьяна направилась к нему, не изменил он своего положения и в момент броска. Когда же, казалось, когтистые лапы готовы были сомкнуться на его теле, он мгновенно, со скоростью отпущенной с держателя катапульты, увернулся с линии атаки.

Когтеподобные ногти обезьяны зацепили лишь его рубашку в тот самый миг, когда Гордон прыгнул в сторону. И в том же самом прыжке он резко взмахнул клинком и нанес рубящий удар. Чудовищный рев огласил скалы и ущелья: рука — или лапа — обезьяны, отрубленная мечом по локоть, покатилась по земле. Несмотря на боль, несмотря на бьющую фонтаном кровь, зверь ни на мгновение не прервал свою атаку, и на этот раз его бросок был настолько молниеносным, что человеческие мышцы и суставы оказались не в силах полностью и абсолютно своевременно среагировать на него.

Гордону удалось увернуться от когтей и растопыренной пятерни оставшейся целой лапы монстра, но удар массивного плеча вывел его из равновесия и отшвырнул к скале. Но, падая, приминаемый дикой тяжестью, Гордон из последних сил всадил меч в брюхо обезьяны и даже успел резко дернуть клинок вверх, полагая, что наносит свой последний предсмертный удар.

Человек и зверь вместе ударились о каменную стену, и здоровая рука обезьяны тотчас же обвилась удушающей хваткой вокруг тела Гордона. Чудовищный рев оглушил его, когда прямо перед его лицом распахнулась огромная пасть… Но в этот момент резкая судорога пробежала по гигантскому телу обезьяны, рев, вырывавшийся из ее глотки, сменился хрипом и бульканьем. Хватка зверя ослабла, и Гордон, поспешив отскочить подальше, увидел, как огромная обезьяна начала молотить в воздухе всеми конечностями, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Стальной клинок не только вспорол монстру брюхо, рассек кишечник с желудком, но и, будучи правильно направлен, проник снизу в грудную клетку и, по всей видимости, вонзился в сердце этого человекоподобного зверя, или звероподобного человека.

Все мышцы Гордона мелко дрожали, как после долгого боя или многочасовой тренировки на выносливость. Стальные мускулы его грудной клетки сохранили ему жизнь: ведь за те мгновения, что он испытывал на себе хватку огромной обезьяны, более слабый человек был бы задушен или раздавлен, как скорлупа ореха. Но даже для него, при всей его силе, такая схватка оказалась страшно выматывающей. Рубашка и нательное белье Гордона были изодраны в клочья, огромные когти оставили глубокие кровоточащие борозды на его спине. Он был грязен и залит кровью — своей и поверженного противника.

— Аль-Борак! Аль-Борак! — донесся до американца голос Лала Сингха.

Через мгновение из левого рукава ущелья выскочил встревоженный сикх, сжимавший в каждом кулаке по увесистому булыжнику.

— Сагиб, ты ранен? Ты весь в крови! Где раны?

— В брюхе этой твари, — усмехнулся Гордон, не любивший бурных проявлений эмоций. — И кровь на мне не моя, а обезьянья.

Лал Сингх с облегчением вздохнули, широко раскрыв от удивления глаза, уставился на поверженное чудовище.

— Вот это удар! — восхищенно цокнул он языком. — Да ты его вспорол так, что из него все кишки вывалились, и при этом зацепил острием сердце! Пожалуй, на свете не наберется и десяти человек (из тех, кто сейчас жив, разумеется), кто мог бы повторить такой удар. Слушай, сагиб, а ведь это и есть тот самый джинн, про которого говорила девушка во дворце! Обезьяна… Так это же та тварь, которую монголы называют снежным человеком!

— Точно. А я, если честно, никогда не верил в рассказы об этих огромных обезьянах. В свое время в отдаленные районы Гоби было послано несколько научных экспедиций, но тамошние обитатели — и люди, и звери — всячески стараются избежать контактов с белыми людьми.

— Слушай, а ведь здесь могут быть и другие такие твари, — озабоченно предположил Лал Сингх, внимательно вглядываясь во все трещины и щели между скалами. — Скоро стемнеет, сагиб. Не хотел бы я встретиться с этаким чудовищем в темноте, даже стоя бок о бок с тобой.

— Не думаю, что в этом лабиринте есть собратья этой твари, — возразил Гордон. — И дело даже не в том, что они вообще очень редки. Просто этот дикий рев наверняка был слышен во всех закоулках ущелий и оврагов. Будь здесь еще хоть одна обезьяна, она непременно пришла бы на помощь сородичу или, по крайней мере, откликнулась бы на этот рев.

— Да, слышал я этот рев. — Лала Сингха аж передернуло. — В первый момент кровь застыла у меня в жилах. Я решил, что это и есть тот самый джинн, о котором твердили суеверные мусульмане. А уж найти тебя живым я и вовсе не надеялся.

— Однако прибежал мне на помощь, — улыбнулся Гордон.

Затем, сплюнув и облизнув пересохшие губы, американец сказал:

— Ладно, пошли дальше. Мы хоть и избавили окрестности от этого чудовища, но сами можем помереть от голода и жажды, если не сумеем выбраться отсюда.

Темнота все плотнее окутывала окружающие скалы, между которыми шли на юг двое друзей. Два рукава ущелья действительно вскоре соединились, как и предполагал Гордон. Все чаще стали попадаться на глаза ниши и расселины, приспособленные огромной обезьяной под логова. Гордон чертыхался себе под нос, Лал Сингх тоже негромко обращался к каким-то высшим силам, когда под ногами у них оказывались останки очередной жертвы кровожадного зверя. Видимо, обезьяна предпочитала для своих увеселений именно это ущелье. По большей части скелеты были женскими, и при виде очередных останков безжалостная ярость застилала разум Гордона. Все дикое, жестокое, свирепое, что было в его душе, но обычно находилось под железным прессом воли и разума, хлынуло в его сердце. Американец с ужасом представил себе, какие нечеловеческие страдания пришлось пережить этим несчастным, и в глубине души решил положить хоть всю свою жизнь на то, чтобы разорить змеиное гнездо Шализара, предав смерти правящих в нем дьяволов в человеческом облике. Не в его натуре были торжественные клятвы и обещания. О своем решении он не стал говорить даже Лалу Сингху, но от этого его решимость разрушить эту крысиную нору не стала меньше. Теперь эту решимость подпитывало желание отомстить за обиду, нанесенную правителями запретного города лично ему, Гордону. Фрэнсис Гордон вдруг со всей отчетливостью осознал, что не сможет заставить себя покинуть это плато, пока своими глазами не увидит трупы Ивана Конашевского и шейха Аль-Джебаля.