Читаем без скачивания Путешествие внутрь страха - Эрик Амблер

Секунды две Грэхем стоял, глядя на табличку. Матисы и итальянцы, занятые чтением, не обратили на него внимания. Взглянув на Жозетту, он увидел, что она поворачивает голову, чтобы вновь следить за игрой. Она его заметила. Грэхем пересек комнату и вышел через другую дверь на палубу.

Скоро Жозетта выйдет, чтобы узнать, удалось ли ему похитить пистолет. Грэхем не спеша прохаживался по палубе, думая, что́ ей ответит, расскажет или нет про Мёллера и его предложение. Да, расскажет. Она заверит Грэхема, что все в порядке, что Мёллер блефовал… Но что, если не блефовал? «Ради этого они готовы на что угодно. Понимаете? На что угодно!» Хаки ни словом не обмолвился про блеф. Рана под запачканными бинтами на правой руке не походила на блеф. А если Мёллер не блефовал — что же делать?

Остановившись, Грэхем смотрел на огни побережья. Сейчас они горели ближе — достаточно близко, чтобы заметить по ним движение судна.

Как можно поверить, что такое происходит именно с ним? Немыслимо! Наверно, его сильно ранило в Стамбуле, и плавание на корабле — болезненный сон, привидевшийся, пока Грэхем лежал без сознания под наркозом. Наверно, он скоро придет в себя на больничной кровати.

Но влажный от росы деревянный поручень под рукой был вполне реальным. Грэхем вцепился в него, злясь на собственную глупость. Надо думать, составлять планы, принимать решения — делать что-то, но только не стоять и не грезить. Мёллер попрощался с ним больше пяти минут назад, а Грэхем все еще пытался спрятаться от действительности в волшебный мир больниц и анестетиков. Что делать с Куветли? Пойти к нему — или ждать, пока тот сам откроется? Что?

Сзади послышались шаги: накинув на плечи свое манто, на палубу вышла Жозетта. В тусклом свете ее взволнованное лицо казалось бледным. Она схватила Грэхема за руку:

— Что случилось? Почему вы так долго?

— Пистолета там не было.

— Он должен быть в каюте. Что-то случилось? Вы сейчас вошли в салон с таким видом, словно встретились с привидением или вас вот-вот вырвет. Что с вами, chéri?

— Пистолета там не было, — повторил Грэхем. — Я все обыскал.

— Вас никто не заметил?

— Нет. Никто.

Жозетта облегченно вздохнула.

— Когда я увидела ваше лицо, я боялась… — Она замолчала. — Но это же прекрасно! С собой пистолета он не носит. В каюте тоже ничего. У него нет пистолета! — Она засмеялась. — Наверно, заложил в ломбарде. Ах, chéri, ну не глядите так мрачно. Может, он достанет пистолет в Генуе, но тогда будет уже поздно. С вами ничего не случится. Все будет хорошо. — Она скорчила унылую мину. — У кого теперь неприятности — так это у меня.

— У вас?

— Ваш пропахший духами друг — превосходный картежник. Он обыгрывает Хозе. Хозе это не нравится. Приходится жульничать, а когда он жульничает — у него портится настроение. Говорит, что это вредно для нервов. На самом деле ему просто хочется побеждать честно, потому что он лучше умеет играть. — Она помедлила и вдруг сказала: — Погодите!

Они дошли до конца палубы. Жозетта остановилась и повернулась к Грэхему:

— В чем дело, chéri? Вы меня совсем не слушаете. У вас мысли заняты чем-то другим. — Она состроила гримасу. — А, знаю. Женой. Теперь, когда опасность миновала, вы снова думаете о ней.

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверен. — Теперь он понял, что не хочет рассказывать Жозетте про Мёллера. Ему хотелось, чтобы она продолжала болтать, веря, что угроза миновала, что с Грэхемом ничего не случится, что в Генуе они могут сойти на берег без страха. Боясь строить собственные иллюзии, он жил в тех, которые создавала она.

Грэхем с трудом улыбнулся:

— Не сердитесь на меня, Жозетта. Я просто устал. Знаете, обыскивать чужие каюты — крайне утомительное занятие.

Она сразу прониклась сочувствием:

— Mon pauvre chéri![42] Это я виновата, а не вы. Я и забыла, через какой кошмар вы прошли. Давайте вернемся в салон и выпьем?

Грэхем ради выпивки готов был почти на что угодно, но вернуться в салон означало увидеться с Банатом.

— Нет. Лучше расскажите, чем мы сперва займемся в Париже.

Жозетта бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.

— Если не будем ходить — замерзнем. — Она укуталась в манто и взяла Грэхема под руку. — Так мы поедем в Париж вдвоем?

— Конечно! Мы же договорились.

— Ну да. Только я считала, что вы не всерьез. Знаете, — осторожно продолжала она, прижав руку к его боку, — очень многие мужчины любят говорить о том, что будет, но не всегда любят вспоминать сказанное. Не то чтобы они говорили не искренне — просто потом уже думают по-другому. Понимаете, chéri?

— Понимаю.

— Поймите, пожалуйста, для меня это очень важно. Я танцовщица и должна заботиться еще и о карьере. — Она резко повернулась к Грэхему. — Но вы решите, что я себялюбивая, а я не хочу, чтобы вы так думали. Просто вы мне очень нравитесь, и мне не хочется вынуждать вас делать что-нибудь только потому, что вы обещали. Если вы понимаете — все хорошо, и мы не будем об этом говорить. — Она щелкнула пальцами. — Слушайте! Когда очутимся в Париже, отправимся прямиком в один знакомый мне отель возле станции Сен-Филипп-дю-Руль. Очень современный и респектабельный; если пожелаете, снимем комнату с ванной. Там недорого. Потом станем пить коктейли с шампанским в баре «Ритца» — они всего по девять франков — и решать, где поедим. Мне надоела турецкая кухня, а от вида равиоли уже тошнит. Закажем хорошую французскую еду. — Помолчав, она задумчиво прибавила: — Я никогда не бывала в «Серебряной башне».

— Побываете.

— Правда? Я стану есть, пока не растолстею, как хрюшка. А потом мы начнем.

— Начнем?

— Несколько местечек все еще открыты допоздна, хоть полиция и не разрешает. Я познакомлю вас с моей близкой подругой. Она была sous-maquecée[43] в «Мулен Галан», когда там хозяйничал ле Буланже и еще не заявились гангстеры. Вы знаете, кто такая sous-maquecée?

— Нет.

Жозетта засмеялась:

— Не важно; объясню в другой раз. Сюзи вам понравится. Она накопила много денег, и ее теперь все уважают. Раньше владела заведением на Рю-де-Льеж — лучше, чем «Ле Жоке» в Стамбуле. Когда началась война, его пришлось закрыть, но она открыла другое, в тупичке на Рю-Пигаль, и те, с кем Сюзи в дружбе, могут туда заходить. А друзей у нее много, так что она опять хорошо зарабатывает. Она довольно старая, и полиция ее не тревожит. Сюзи на полицию чихать хотела. Если идет эта паршивая война, еще не значит, что все должны сидеть и грустить. У меня есть и другие приятели в Париже. Я вас познакомлю — они вам понравятся. Когда узнают, что вы мой друг, станут держаться с вами вежливо. Они очень милые и вежливые со всеми, кого представит кто-нибудь известный в тех кругах.

Она принялась рассказывать о приятелях. Большинство из них были женщинами — Люсетта, Долли, Соня, Клаудетта, Берта, — но попались и двое мужчин, Жожо и Вентура: иностранцы, которых не призвали на фронт. Жозетта описывала всех смутно, но с восторгом — отчасти настоящим, отчасти словно пытаясь их оправдать. Может, по американским меркам они и не богаты, но люди светские. Каждый по-своему примечателен. Кто-то выделяется умом, у кого-то есть друг в министерстве внутренних дел, кто-то собирается купить виллу в Сен-Тропе и пригласить туда всех знакомых на лето. Все были «занятными» и «очень полезными, когда понадобится что-нибудь такое». Что именно «такое» — Жозетта не уточняла, а Грэхем не спрашивал. Он не мешал ей описывать их будущее. В эту минуту перспектива сидеть в «Кафе Граф», угощая напитками состоятельных мужчин и женщин из высшего общества, казалась бесконечно притягательной. Он снова станет собой, снова будет в безопасности и на свободе; сможет думать о чем захочет, улыбаться не через силу. Так и случится. Мысль о том, что его убьют, нелепа. Мёллер был прав по крайней мере в одном: Грэхем полезнее для своей страны живым, а не мертвым.

Куда полезнее! Даже если с турецким контрактом выйдет задержка на шесть недель — его все равно придется выполнять. Если Грэхем будет жив через шесть недель, он сможет взяться за работу; пожалуй, даже наверстать немного упущенного времени. Он, в конце концов, ведущий конструктор, в военное время ему трудно найти замену. Когда Грэхем говорил Хаки, что существуют десятки людей с такой же квалификацией, он не лгал; просто не счел нужным поддерживать доводы Хаки, упоминая, что среди этих десятков, кроме англичан, есть американцы, французы, немцы, японцы и чехи.

Разумнее всего выбрать безопасный путь. Грэхем — инженер, а не секретный агент. Секретный агент мог бы противостоять таким, как Мёллер и Банат, на равных. Грэхем — нет. Не ему решать, блефует Мёллер или не блефует. Его задача — выжить. Шесть недель в Лигурийской Ривьере вреда не причинят. Конечно, придется лгать. Лгать Стефани, их друзьям, управляющему директору, представителям турецкого правительства. Правду открывать нельзя: они решат, что Грэхему следовало рискнуть жизнью. Люди всегда так думают, когда уютно устроились в кресле и им ничего не грозит. Но поверят ли его лжи? Жена и друзья — да, а Хаки? Хаки почует неладное и примется задавать вопросы. А Куветли? Мёллер будет вынужден как-то убрать его с дороги — это непросто. Но Мёллер все устроит. Мёллеру такое не впервой. Мёллер…