Читаем без скачивания Венки Обимура - Елена Грушко

-- Леший запутал их,-- пробормотал Белый. Игумен быстро глянул на него и перекрестился. Командир же подозрительно спросил:

-- А тебе откуда знать? Ты при том был, что ли? И чего в чужой разговор мешаешься? Белый опустил взор.

-- Вот и молчи,-- велел Дмитрий Никитич.-- Твое дело иное. Вот от змеиных укусов ты пользуешь первостатейно...

-- Змея хоть и поганая гадина, а умственная, знает, кого и в какое место укусить,-- негромко ответил Белый, поднимая светлые глаза на Дмитрия.

-- Пусть и оказал ты мне подмогу,-- прошептал он,-- а чую я в тебе классового врага!

-- А случалось ли тебе, раб Божий Димитрий, под Рождество Христово в небо глядеть? -- спросил вдруг монах.

-- Ну? -- малость растерялся тот.

-- И что же видел ты на высоком небосводе?

-- Что, что... Небо, черноту ночную--что еще увидишь?

-- В Рождественскую ночь душа праведная может увидеть рай, а грешная -ничего, кроме темного неба, не видит, потому что сама темна. Так и ты -темен, а потому в очах твоих темно. И врагов не там ищешь. Первый враг твои -- ты сам. Да еще вон этот! -- Он небрежно кивнул в сторону притихшего наводчика.

-- Это мой брат по классу! -- горячо воскликнул Дмитрий.

-- Братья твои в чистом полюшке порубаны лежат. А этот "брат" -третьего твоего отца от второй матери седьмой сын! -- отвесил игумен от всей души и отвернулся.

-- Ты, гляжу, воровского табуна старый бугай! -- протянул Дмитрий, опять хватаясь за маузер.-- Ладно... А ну, Еремей, веди к тому подвалу!

Наводчик шмыгнул в боковой коридорчик, Дмитрий -- за ним. Иван же, хоть долг и присяга призывали его следовать за командиром, задержался.

-- Батюшка,-- пробормотал он,-- вы б ему не противоречили. Дмитрий Никитич командир геройский и рубака лихой. Вчера в бою почитай с рассвета до заката сабли не опускал, неровен час, и тут...

-- С рассвета до заката?! -- перебил игумен.-- И ведь не капусту, не лозины своей саблей рубил. Головы с плеч! Не притомилась ли его рученька?

-- Да ведь это он контру крошил, гадов буржуйских! -- задохнулся от возмущения Иван.-- Во имя бедного люда!..

-- "Кто тебе выколол око? -- Брат.-- То-то так и глубоко",-- печально произнес монах.

Иванушка непонимающе взглянул на него и поспешил за командиром. А тот вместе с Еремеем был уже в подвале. Тишина там стояла и темнота. Сияли кое-где светильники по стенам. Но сыростью, спутницей подземелий, здесь и не пахло. Запах был иным -- пыльным, пьянящим, душным, словно от засушенных растений.

Присмотрелся Иванушка. Кругом, в тяжелых шкафах и сундуках, лежали толстые книги.

-- Фу, пылища! -- чихнул Дмитрий Никитич.-- До смерти отравиться можно!

-- Господи! -- невольно воззвал Ваня.-- Книг-то... Неужто у кого хватило мозгов прочесть?! Мозгов поди столько нет, сколь книг!

-- Ты грамотен? -- тихо спросил игумен.

-- А то! Три зимы в школу бегал. А после отдал тятенька за долги мироеду в работники. Однако ж я книжки люблю,-- застенчиво признался Иванушка.-- Особо стихи. Вот, давеча подобрал, когда городок уездный брали.-- Он вынул из-за пазухи небольшую книжечку в бархатном переплете с застежкой-- дамский альбомчик.-- Баловались баре, а слова душевные. Ежели б невесте моей, Наташке, это прочитать, вся душенька у ней пронзилась бы! Как вот научиться этак играть словами, а? -- И, с трудом разбирая вычурный почерк неизвестного стихоплета, Ванюшка восхищенно произнес:

Вы позвольте изумиться

Вашей милой красоте

И откровенно вам открыться

В душевной простоте.

Любя вас, готов на жертвы...

И несу к ногам я вновь

Со смирением душевным

Сердце, пламень и любовь!

Дмитрий Никитич прислушался. В глазах Еремея мелькнула усмешка, он потупился. А Иван упоенно продолжал:

Извините, если стоны

Ваш нарушили покой.

Извините, если волны

Скроют труп мой под рекой...

-- Дитя! -- прервал его печальный голос черяоризца.-- Дитя!.. Это ль о любви и смерти? Послушай! -- И словно бы запел:

Положи меня, как печать, на сердце свое,

как перстень, на руку свою,

ибо крепка, как смерть, любовь,

люта, как преисподняя, ревность;

стрелы ее -- стрелы огненные,

она пламень весьма сильный.

Большие воды не могут потушить любви,

и реки не зальют ее.

Если бы кто давал богатства дома своего за любовь,

то он был бы отвергнут с презрением...

Иванушка робко попросил:

-- Батюшка, вы напишите этот стих мне сюда, в книжечку. Ох, какие слова...

Еремей что-то шепнул растерявшемуся командиру.

-- А и впрямь! -- взбодрился тот.-- Ты ведь Божественного звания. Откуда, старик, такие скоромные словеса знаешь? Все вы таковы, жеребцы долгогривые!

-- А ведь это Библия,-- ответил священник.-- Библию читай, голубь мой!

-- Библию?! -- вскричал Дмитрий Никитич.-- Выкинь, Иван, из головы эту поповскую пропаганду! Слышь? Выкинь сей же миг!

-- Посеянное -- взойдет,-- улыбнулся игумен.

-- Вон какие сети расставляешь? Вон куда манишь?

-- А ты! -- внезапно воскликнул старик в полный голос, и эхо ударило в низкие своды.-- Ты куда ведешь его? -- указал он на Ванюшу.-- За что вы друг другу кровь льете? Во имя какой такой светлой зари?

-- Ну чего пристал? -- окрысился Дубов.-- Я знаю, что белых гадов надо всех до единого в капусту покрошить, а после -- землю поделить поровну, чтоб у всех все было, и все... все...

-- Кто был никем, то станет всем! -- поспешил на помощь Еремей.-- Все по-новому будет. Машины пойдут по полям. Где леса дремучие -- там новые города встанут. Реки вспять повернем, все старье господское переломаем, церкви и монастыри выкорчуем, а на этом месте -- заводы, сплошь заводы могучие!

Священник медленно опустил тяжелые веки.

-- И стихов новых понаскл-адаем! -- не остался в стороне Иван. -Куда-а лучше, чем баре сочиняли. Чтоб как прочитает девка -- так и слезы из глаз. А коли мироед какой, буржуй недорезанный, их послушает -- все, раскаялся бы вчистую и сразу все заводы-фабрики трудовому народу отдал, а сам к станкам встал аль за плуг взялся. А еще... платья барские всем красивым девкам раздадим. И шкафы, столы их и книги -- чтоб у всех в избах хорошо было. И в каждой избе надо птиц завести. Жаворонков иль кенарей. Ох, красота птица кенарь! Нужный в хозяйстве, как корова. От коровы -- молоко, а от птицы -- пение и фантазия.

-- Ох, сынок, сыночек,-- не то вздохнул, не то взрыдал монах.-- Помыслы твои подлинно от облак небесных, но продаешь ты свою светлую, голубиную душеньку злобе черной. Может, заря у вас впереди ясная да чистая, да той ли тропой вы к ней идете, той ли рукой светлые врата отворяете?..

-- ...Ну, оборотень проклятущий! Куси, куси! -- визжал Ерема, прыгая перед волком.

"Спятил! Ума решился!" -- Митрей стоял столбом.

Белая шерсть на загривке волка вздыбилась. Искры падали на него, а он будто и не чуял, смотрел в пламя страшными желтыми глазами. Тихий вой, сдавленное рычание, и Митрей отпрянул, наткнувшись на дерево. Кто-то злобно вцепился в плечо!.. Нет, ветка.